Шаг, шажок… Ещё шажочек.
Велимира переставляла изуродованные ножки, когда мама снова учила ее ходить.
Прошлым серпенем, на жатве, девочку придавило повозкой.
Лекарь долго, под неутихающие крики ребенка, собирал косточки в лубки. Наконец, Велимира потеряла сознание, а старик сказал ее матери, что та уже никогда не сможет ходить.
Прошло время. Девочке уже исполнилось семь зим.
Она стала хмурой. Почти не разговаривала. Будто старушка в детском обличии.
В ту памятную ночь, северный ветер люто выл за окнами и бился снежными хлопьями в окна избы.
Бажена услышала как дочка села на своей лавке и спустила ножки на деревянные половицы, покрытые грубой дерюгой.
Женщина не показала вида, что бодрствует и наблюдала за Велимирой сквозь ресницы.
Девочка долго сидела, мягко, будто котофея, поглаживая свои колени. Затем оперлась руками о край лавки и встала. Ноги тут же предательски подогнулись и она со стоном упала.
Бажена зажгла лучину и помогла дочке снова лечь. Долго убаюкивала и пела. А потом, до самого рассвета, смотрела на спящую девочку, которая так хотела ходить. Она разбудила мужа и рассказала свои горькие думы.
Руслав выслушал жену и нахмурившись, вышел из дому.
Бажена слышала сквозь вой вьюги, как муж что — то рубил. Она так и задремала под звук топора.
Когда Велимира проснулась, на столе стояли лубки. Но не такие в которые лекарь прятал ее косточки. Не такие, которые заставляли сломанное срастись. Они были как сапожки, что девочка видела у зажиточных подружек. Надев их, она поняла, что может стоять.
Шаг. Шажок… Ещё шажочек.
Время неумолимо бежало. Бажена учила дочку ходить. И вот теперь, минув годину, Велимира снова бегает по двору, гоняя уток.
Только походка у нее стала необычной, будто все ещё в лубках. Да и ступни уже не примут прежнего вида, оставшись расплющенными.
Именно из — за своей особенности, Велимира получила прозвище — Гусыня.
Так и не смогла она снова стать собой. Так и осталась мрачной и задумчивой.
И снова минуло время. Десять снежников прошло. Заневестилась Велимира. Девичий стан, что березка в саду. Кожа румяна, глаза — что орешки. Уста алым налились. Коса ниже пояса, толстенная, в кулаке не удержишь.
Но не шли сваты. Не мила девушка была, за ноги свои, никому.
— Отчего ты, Гусыня печалишься? — подружка ее Ждана, дочка кузнеца, сидела подле на лавке у дома. — А мне Тихомир руку предложил… — она фыркнула в кулачок. — Да и сердце в придачу. Говорит, люба я ему.
— Так что же медлишь? — Велимира склонила голову, оглядев подружку. Сердце судорожно затрепыхалось в груди, как птица пойманная в сеть. — Коли и он тебе люб, иди за него.
— Люб, дюже люб. Но боязно мне. Коль не придусь его матушке по душе, со свету сживет! Ведьма окаянная! — Ждана плюнула через плечо. — Ты же будешь со мной на свадьбе?
— Ясно дело, куда ж ты без меня… — она снова окинула подружку долгим взглядом и замолчала.
Об Олесе, матери Тихомира, ходили истории одна, страшнее другой. Говаривали, мол ведьма она. Что и мужа своего кровью привязала. Да и сын не ее, а скрала она его.
Женщина статная, с толстыми косами, которые покоились змеями на ее груди.
Она схоронила мужа, когда сын был совсем маленьким. Все хозяйство было на ней. Сама и избу латала, крышу правила. Никогда не принимала помощи.
Да и сын ее, как не от мира сего был. Белокожий, беловолосый. Изящный, будто лебедь. С черными, как лужицы смолы, глазами. И голос, голос его был аки птичье пение. Тягуч, глубок, обволакивающий целиком.
Когда Велимира видела его, внизу живота что — то замирало, колени холодели и она, переваливаясь и шлепая уродливыми ступнями, стремилась быстрее уйти. Только мысленно она кидалась юноше на грудь.
Тем вечером, спровадив Ждану, девушка решила прогуляться. Душа ее болела. Мысли в голове хороводились и не давали покоя. Тихомир и ее подруга. По щекам, оставляя мокрые дорожки, побежали злые слезы.
Отчего не ей? Отчего этой девке?
В таких думах девушка дошла до озера. На берегу, в свете взошедшей луны, она увидела силуэт.
Тихомир сидел на траве, глядя в темную гладь воды. Он не хотел брать в жены Ждану, но матушка заставила. «Дочка кузнеца! Лучшая пара тебе, сыночек! Задари ей этот ключик от сердца!» И безделушку эту сунула, велев до обряда венчания носить на груди у сердца.
Неужто придется коротать ему свой век с этой взбалмошной девицей?
Он думал, о Велимире. О том, как люба ему девушка с гусиной походкой. Давно он на нее заглядывался. Давно хотел взять ее руки и целовать тонкие пальчики.
Но каждый раз, как он пытался с ней заговорить, она молча и спешно уходила.
Услышав шаги, парень обернулся. Именно в тот момент девушка оступилась, неуклюже взмахнув руками и упала. Прямо в объятия Тихомира.
— Отчего ты ночами одна бродишь? — он помог девушке сесть и устроился рядом. Внутри что — то дорожало и ныло. — Не спится тебе?
— Не спится, Тихомирушка. — Велимира стыдливо опустила глаза, руками одергивая подол сарафана и прикрывая страшные ступни. — Не могу себя никуда деть, узнав новость счастливую о тебе и Жданушке моей любимой, — в ее голосе зазвучали слезы и отчаянье.
— Не люба она мне! — сказал, как отрезал. — Матушка заставляет… Мне… — он посмотрел на девушку, заставив ее вздрогнуть, — тебя я люблю. Давно люблю.
— Но… я же Гусыня! Уродина! — темнота не смогла скрыть, что щеки Велимиры вспыхнули, а глаза заблестели. — На кой я тебе такая? — ее голос угас. — Убогая…
— Глупенькая, — Тихомир обнял девушку и прижал к груди, — ты для меня лебёдушка белокрылая! Ты для меня — небо звёздное! Пойдешь за меня? — он вытащил из-под рубахи ключ на верёвочке, ещё хранящий тепло его тела. — Возьми! Согласием ответь мне.
Велимира замерла, когда любимый надел ей на шею безделицу медную. Душа рвалась в небеса от ощущения счастья. Тело казалось невесомым.
— Пойду. — она прильнула к широкой груди беловолосого юноши.
Так и просидели они на берегу, до самого утра, покуда рассвет не расчертил небо лучами восходящего солнца.
***
— Какая Гусыня?! — Олеся была в ярости. — Тебе я дочь кузнеца в жены пророчила!
— Матушка, не мила она мне. Если не дадите своего благословения, я и без него уйду. — Тихомир сжал губы и отвернулся. — И ключик ваш, я ей подарил, а не Ждане. — он вышел из избы, даже не став слушать мать.
— Ах ключик… Ну что же, ты облегчил мне мой замысел. Все равно, по — моему станется! — Олеся накинула черный платок и, взяв какой — то мешочек, вышла.
Велимира сидела на лавке и вышивала парадную рубаху. Ее матушка с батюшкой, легко и радостно приняли весть о замужестве единственной дочери.
Только Ждана окрестила падшей и ушла, хлопнув дверью избы.
Когда ее руки покрылись серыми перьями, девушка вскрикнула, но уже ничего не могла сделать.
Из избы вылетела Гусыня, с ключиком на верёвочке, блестящем сквозь взлохмаченные пёрышки и с криками полетела к озеру. Только девки у колодца в стороны разбежались крича от ужаса.
Укрывшись в кустах на берегу, она ждала ночи, что бы незамеченной улететь туда, где ее не сможет увидеть Тихомир. Лёгкие шаги по траве застали Велимиру врасплох.
На берег вышла Ждана, с луком в руках. Она смотрела на свою, некогда, подружку. Из глаз ее, каплями тягучими, выплеснулась ненависть.
— Не позволю! — Ждана разомкнула уста в крике. Тетива лука жалобно скрипнула.
Грудь пронзила острая, как стрела туда вонзившаяся, боль. Облик птицы стал спадать и на земле осталась лежать обычная девушка с изуродованными ногами. Рядом стояла безумная дочка кузнеца и хохотала, размазывая слезы по лицу.
Тихомир утопился в том же озере, на берегу которого был счастлив лишь одну ноченьку с любимой девушкой. Ведь у лебедей только одна любовь, без которой они не могут жить…
Автор: Мария Ольхина
