Если бы Ирина знала, какой будет ее семейная жизнь, она никогда не позволила Андрею Замахину подойти к ней даже на метр. Но она не знала. И знать не хотела. Потому что Андрей был прекрасен, силен и умен. Идеал. Мечта любой девушки.
Не то, чтобы Андрей был очень красив: невысокий, худощавый, жилистый. Подвижный, как ртуть, хоть и не молоденький. Но глаза его смотрели в упор, прямо в душу, затягивали, сводили с ума. Брови, раскинутые соколиными крыльями, сдвигались, сжимался жесткой скобкой рот – он не сводил с Ирки взгляда, околдовывал, гипнотизировал – Ира цепенела и шла, шла за ним. Она бы пошла за ним куда угодно, хоть на край земли, в рай или ад – все равно.
— Ирка, держись от него подальше! – предупреждали ее подруги, — знаешь, кто он вообще? Он же форменный бандит! Его посадят когда-нибудь или грохнут, в конце концов! И… И он намного старше! Намного!
Ира все понимала. Все осознавала, но что она могла с собой поделать?
Он обладал силой и властью. Его слушались. Ему подчинялись беспрекословно. Ирина чувствовала силу. Она относилась к той самой породе женщин, которые любят сильных. Поэтому участь ее была предрешена. Она упала к ногам Андрея, как трава под косой. Она никого не видела, кроме него. Тем более, Андрей умел красиво любить.
А еще у нас есть сайт с рассказами — razkaz.
Он дарил Ире охапки черных роз. Возил ее на лучшие курорты. Одевал в лучших магазинах. Кормил в лучших ресторанах. И везде, везде перед ним заискивали, улыбались сладко и суетились. Ирине это нравилось. Значит, она – особенная. Единственная. Кто-то говорил, что Ирка – далеко не первая и не последняя девушка, жившая рядом с Замахиным, что ему быстро надоедают постоянные отношения, что он скоро бросит Ирку.
Но Андрей Иру не бросил. Он взял ее замуж.
— Ты моя. Ты – единственная. Я люблю тебя, — сказал он однажды и подарил Ирине кольцо. Обычное колечко из «дутого» золота. Без алмазов и жемчугов.
— Мамино, — объяснил Андрей, — Пусть оно будет у тебя. На всю жизнь. Поняла?
Ира поняла.
Свадьбу сыграли на белом песке Балтийского побережья – Андрей не любил берега теплых морей. Ирка скинула изящные туфельки и бродила в свадебном платье по белому песку. Холодные волны ласкались к ее ступням, ветер играючи подхватывал свадебную фату, румянил щеки невесты. Они шли по берегу вместе, оставив далеко позади людей, приглашенных на бракосочетание, и упивались соленым ветром. Вкус поцелуев тоже был, как и море – соленым.
А потом началась семейная жизнь. Андрей поселил молодую жену в прекрасном доме за городом.
— Тут безопасно и тихо. Тебе будет не скучно! – сказал он.
Двухэтажный дом, огороженный высоченным забором, прятался среди сосен. Это была типичная номенклатурная дача, и Ирина радовалась, что ей не придётся жить в безобразном замке, что выросли в последнее время, как грибы после дождя: воры и бизнесмены сорили шальными деньгами, выстраивая нелепые дворцы в «престижных» местах.
Ирина любила пить кофе, устроившись в глубоком кресле на балкончике мезонина. Вокруг расстилались леса и поля. Где-то далеко белела березовая роща. Серые крыши домишек теснились друг к другу, и жители, похожие на муравьев, копошились на квадратиках, разлинованных зелеными грядами. Они пытались выживать. И Ира радовалась, что ей не нужно этого делать.
Она могла улечься в пышную постель и спать дальше, пока полуденное солнце не заглянет в ее спальню. А могла, накинув на себя шелковый халатик, спуститься по крепкой лестнице на первый этаж, достать из холодильника, нелепо смотревшегося на старомодной кухне, апельсиновый сок, и, с бокалом в руке, прогуляться по росистой траве.
Гомонили утренние птахи, одичавшие пионы сгибались под тяжестью пышных розовых своих шапок, и их аромат плыл по всему огромному участку, границы которого подходили к самой реке. Ирина раздевалась догола и аккуратно входила в прохладную воду, чувствуя себя амазонкой, владычицей самого прекрасного места на земле.
Кроме Иры здесь жили охранники, которые совсем не мешали ей – их будка располагалась за забором, и тетя Зина – женщина средних лет, следившая за порядком. Но она была вышколена Андреем так, что о ее присутствии напоминали только аппетитные запахи на кухне, наполненный деликатесами холодильник, да идеальный порядок в комнатах.
Видимо, тетя Зина приходила на работу ночью – Ира редко ее видела. А если и видела, женщина, почтительно здоровалась и старалась не маячить перед глазами молодой хозяйки.
В небольшой пристройке, в глубине усадьбы, ютился подсобный рабочий, странный глухонемой мужичок. Он косил траву, ковырялся с проводкой, что-то строгал в мастерской у пристройки, колол дрова и складывал их в длинную поленницу.
Он кивал Ирине при редких встречах и тоже спешил побыстрее смыться с глаз. Возраст рабочего Ирина не могла определить – лицо заросло жесткой бородой, а глаза, мутноватые, пустые – немой, видимо, страдал слабоумием.
Сам Замахин бывал на этой даче нечасто. Приезжал без предупреждения раз в неделю, поздно ночью или, наоборот, ранним утром, засветло – Ира всегда спала. Он будил ее поцелуем, обнимал теплые плечи жены, и она, проснувшись, обхватывала его руками за шею – тянулась к нему всем своим существом, как подсолнух, опутывала его, как вьюнок, не отпускала, лю-би-ла!
— Замахин, ты совсем забыл про меня, — шептала.
— Я никогда ничего не забываю, — отвечал он.
А потом неторопливо проходил их день, и их ночь – один на двоих. Ирина сама готовила Андрею завтрак и ужин (Андрей отпускал тетю Зину), они гуляли, ловили рыбу, купались и смотрели, обнявшись на диване, старые советские фильмы.
— Я люблю тебя, — говорила Ира, — мне с тобой очень хорошо.
— Ты не скучаешь здесь? – спрашивал Андрей, — совсем одна. Может, отвезти тебя в магазин?
— Нет. Мне совсем не скучно. Просто… Почему ты так редко приезжаешь?
— Такая работа, мышка. Такая работа, — отвечал Замахин, и хмурился.
А потом он снова исчезал. И так проходили недели и месяцы.
***
Ирина поняла, что беременна, не сразу. Никакой тошноты или недомогания. Просто ей все время хотелось есть. Она просила тетю Зину пожарить мясо. Много, много мяса, целую сквороду. С луком. Тетя Зина так и делала. Ира жадно хватала жирные куски, съедая все, да еще и подтирала оставшийся жир хлебной коркой до последней капельки. Через некоторое время Ира снова чувствовала ненормальный аппетит.
— Тетя Зина! – кричала она, — где вы? – и пускалась на поиски.
Не найдя ее, возвращалась на кухню, залезала в холодильник. Радовалась: на верхней полке стояла тарелка, наполненная жирной селедкой, щедро политой подсолнечным маслом. Отрезала от буханки четверть, вынула из кастрюли вареную картошку и начала пировать, радуясь, что Зина умудрилась угадать ее желания.
— Вам нужно обратиться к врачу, Ирина Ивановна, — вдруг раздался голос за Иркиной спиной. Тетя Зина неслышно пробралась на кухню, — у вас аппетит характерный для беременности.
— Да? Ой, — Ирка растерялась. Она и не думала, что…
— Я могу отвезти вас. Все-таки, не шутки. Нужно встать на учет, — Зина была строга и невозмутима.
— Я подожду мужа. И скажу ему, — пробовала сопротивляться Ира, — тогда и съездим с ним вместе. Он запретил мне покидать усадьбу.
— Андрей Викторович ведет себя, как «Синяя Борода»! А вдруг – патология? Вам нужно ехать в город, Ирочка. Андрея Викторовича ждать глупо, — тетя Зина решительно отмела Иркины сомнения, — боже мой, что за легкомыслие! Хозяин сам не звонит, и вам запрещает звонить ему! Каменный век какой-то! И городской телефон отключен! Мало ли что может случится! Тем более, что вы – молодая девушка!
Через сорок минут немой мужичок отворил ворота старого гаража, и Зинаида, сев за руль желтой «нивы», выкатила автомобиль на улицу. Ирина удивленно смотрела, как ловко управляется с вождением эта женщина.
— Это ваш автомобиль? – спросила она.
— Мой. Точнее, бывшего владельца, какого-то партийного чиновника. Но Андрей Викторович разрешил мне пользоваться машиной: мне необходимы колеса, ведь нужно постоянно мотаться на рынок и в магазин. Даже доверенность написал, — ответила Зинаида.
Она махнула рукой глухонемому, мол, закрывай гараж. И тот выполнил ее приказание. Ирина подошла к машине. Она вдруг поймала на себе вороватый, острый, внимательный взгляд немого. «А не такой он и дурачок» — подумала она, — и совсем не старый, даже наоборот, — и вдруг почувствовала сильный удар по голове.
Ира потеряла сознание.
***
Очнулась она в полутемном помещении. С трудом открыла глаза. Тупая боль в голове не давала прийти в себя, даже тусклый свет, скупо лившийся из ветхого окошечка, приносил страдания.
Ира смежила веки. Немного подождав, снова попыталась сфокусировать взгляд на окружавшей ее обстановке, стараясь не смотреть на окно. Руки и ноги ее были связаны, и боль от затекших членов разливалась по всему телу. Ужасно хотелось пить – ненавистная селедка!
— Очухалась?
Зинаида, возникла буквально ниоткуда, как черт из табакерки. Куда подевалось почтительное обращение, робость? Перед Ириной стояла властная, уверенная в себе, жесткая женщина.
— Зачем вы так, тетя Зи…
— Не смей называть меня тетей, идиотка! – Зинаида подвинула к себе стул и уселась на него. Стул жалобно заскрипел под довольно таки внушительным задом женщины.
Ирина замолчала. В глазах Зины она прочитала сумашествие. Лучше не спорить.
Зинаида оценивающе разглядывала Ирину. Потом, хмыкнув, сказала:
— Что? Думала, в рай попала? Думала, за мужем, как за каменной стеной? А вот и нет. Нет никакой каменной стены. Господинчик Замахин оказался невероятно, чудовищно глуп! Впрочем, я всегда знала, что где-то в его броне рано или поздно пробьётся брешь. Знала и ждала. Я, Ирочка, умею ждать!
Ирина уставилась на Зину умоляюще. Ну неужели та не понимает, как мучает свою пленницу? Неужели ей совсем не жалко Иру? А, может, ей все равно? Может, она Ирку давно приговорила?
Иру сковал страх. Ну, Господи помилуй, за что?
— Дайте мне, пожалуйста, пить. Прошу вас, — взмолилась она.
Зинаида усмехнулась. Но все-таки поднялась, зачерпнула ковшиком воды из ведра, протянула его к Иркиным губам. Ира пила жадно.
— Пожалуйста, еще.
— Обойдешься.
— За что? Что я вам сделала? – зубы Ирины стучали.
— Ты? Ничего. Ты просто – случайная жертва. Во всем виноват твой муженек. Я накажу его через тебя. Ему будет больнее. Я представляю его глаза, когда он не обнаружит свою любимую женушку в теплой спаленке. Ха! Он, конечно, сразу догадается. И когда догадается, поймет, что не сломал меня! Нет, — истерично вскрикнула Зина, — не сломал!
Она перевела дух, внимательно посмотрела на Иру, и начала говорить. Голос ее отчего-то казался хриплым, грубым, будто наждак.
— Он нисколько не любит тебя. Он играет. Ему всегда было скучно, не хватало адреналина. Андрей с детства таким был.
Жил он в малюсеньком городке. Воспитывала его одна мама. Отцу семейная жизнь была неинтересна. Его влекли путешествия: целина, стройка Бама, прокладка канала в Казахстане… Дома он бывал крайне редко, а потом и вовсе сгинул.
Гены – вещь удивительная. С пятнадцати лет Андрея потянуло на приключения. Где его только не носило. И чем дальше Андрей уезжал от родного дома, тем счастливее был.
Он привозил диковинные вещи из своих странствий и дарил их своей однокласснице, в которую был влюблен. Комната девушки была полна чудных раковин из дальних морей, разноцветных камней, растений и сувениров. Она ничего не выкидывала – каждая находка рассказывала свою историю. Девушка любила их разглядывать.
А однажды Андрей вернулся в городок и позвонил в дверь квартиры девушки.
— Выходи за меня замуж, — сказал он, — я хочу увезти тебя отсюда.
И увез в большой и шумный город, где молодой жене было страшно и неуютно. Для нее Андрей купил дом в Подмосковье. Старая номенклатурная дача сразу понравилась девушке. Она мечтала, как хорошо и уютно заживет в нем вместе с любимым.
Она тщательно обустраивала свое семейное гнездышко: наводила порядок, выметала пыль и хлам из всех углов, устраивала пышные клумбы, собирала рецепты самых вкусных блюд, тщательно отглаживала белье, стараясь порадовать мужа. Но муж давно уже перестал быть простым романтиком: пресытившись путешествиями, ввязался в другую авантюру.
В Москве расплодились катраны, где за день можно было выиграть целое состояние и проиграть собственную жизнь. А еще были скачки, где собирались люди, готовые рискнуть.
Андрей обожал риск. Адреналин, чувство опасности, скорость – вот его стихия. Зачем ему скучная домашняя девочка с вареньем в баночках, теплицами и цветами? Откупившись от нее дорогими подарками, Андрей вновь пропадал месяцами.
А девушка придумывала поводы, чтобы муж почаще бывал дома, полного старых, но таких милых сердцу вещей. Она не стала выбрасывать на помойку мебель и различные безделушки. Она понимала красоту, чувствовала ее. Что-то реставрировала своими силами, но для столика девятнадцатого века, например, нужен был мастер-реставратор.
— Помоги мне найти хорошего мастера, — попросила она Андрея.
Чем бы дитя не тешилось, лишь бы не мешало… Замахин привез ей однажды странного человека. Молодой, тридцати лет, мужчина с удивительным иконописным лицом. Не лицо – лик. Особенно молодую женщину поразили глаза – огромные и такие синие, что дух захватывало.
Но природа, щедро одарив красотой лицо мужчины, жестоко изуродовало его тело. Мастер был горбат, а руки его свисали чуть-ли не до земли.
— Вот, милая, тебе мастер. Он согласился пожить у нас месяц. Так что, можешь доверить ему весь свой допотопный хлам, — сообщил Замахин.
— Добрый день, — поздоровалась она, — как ваше имя?
— Валентин, — улыбнулся мастер. И его улыбка блеснула идеальными, белыми зубами.
Через три дня муж уехал. Жене хотелось плакать. Но… К чему придираться? Во флигеле трудился Валентин. Нужно позаботиться об обеде для него. Заодно и посмотреть, как продвигается работа.
Валю было сложно вытащить в столовую. Он трудился, как сумасшедший. Женщина решила носить ему еду во флигель.
— Я приготовила вам куриный бульон, — сообщила она, переступив порог квадратного помещения, превращённого в мастерскую. Валентин кивнул и даже не повернул голову в ее сторону.
Она заглянула через плечо Валентина и застыла: смотреть, как аккуратно, кусочком ватки, мастер растирает поверхность потемневшего от грязи и времени столика, было интересно. Тщательно смахнув пыль кисточкой до этого, Валентин специальным раствором промывал каждый сантиметр лакированной столешницы. На глазах поверхность грязно-коричневой столешницы светлела, приобретая золотистый, светящийся изнутри оттенок.
— Вы будете убирать вот эти трещины? – спросила она.
— Нет. Ни в коем случае! Кракелюры говорят о годах. Эти трещины говорят о благородстве и чудесной истории, связанной с вещью.
Девушка любовалась мастером. Какие красивые у Валентина руки. И вовсе не клешни… Какое одухотворенное лицо… Как он талантлив…
— Это ломберный столик. Бог знает, что ему пришлось пережить, бедолаге. Смотрите, с этого края лаковая поверхность подвергалась сильному нагреву, а посередине – обожженный круг – на него ставили горячую сковороду. Наверное, он располагался возле буржуйки или другой самодельной печи.
Владельцы пытались столик отреставрировать, но мастер, к слову, был совсем никудышный: просто вытер его спиртом и заново покрыл лаком. Только испортил вещь, — Валентин легонько провел по поверхности, — никакого уважения к чужому труду!
— Вы не рассердитесь, если я буду навещать вас почаще? – спросила Валю девушка.
Мастер взглянул на нее так…
Ей показалось, что она не в мастерской, а в пустыне жаркой, и вдруг откуда-то взялся ангел во плоти и дал напиться ключевой, сладкой, живой воды.
— Я буду очень рад. В вас столько жизни! Наверное, когда вы прикасаетесь к цветам, они распускаются под вашими руками. Для меня очень важно, какой человек находится рядом, когда я работаю. Обычно, посторонних около себя терпеть не могу. А от вас тепло идет… Вы меня простите, но я не понимаю – зачем рядом с вами такой страшный человек, этот Андрей Викторович? Он около смерти ходит. Он дружит со смертью. От него тленом разит.
Девушка приходила к мастеру каждый день. И каждый день она с удивлением замечала – чем больше она проводит времени в маленьком флигельке, тем меньше становится безобразный горб Валентина.
За месяц мастер вернул к жизни дубовый буфет, и виноградные листья, обвивавшие дверцы, казалось, вот-вот затрепещут на ветру. А бюро из красного дерева с множеством секретных ящичков и тайных отделений матово поблескивало при утреннем свете. А еще в самом дальнем углу мастерской белела картонка с легким наброском. Совсем юная, похожая на бабочку или нежную птаху, девушка, смотрела на мир удивленными, распахнутыми глазами. Легкая улыбка освещала ее лицо. Девушка была реальной, живой…
— Это я?
— Это ты! Ты именно такая, как на портрете. Ты – весна, — сказал мастер, — прости, я не отдам тебе этот рисунок. Хоть что-то мне должно остаться от тебя. Хоть что-то… Я – урод и калека. Ты замужем за большим уродом, и большим калекой, чем я. Но…
Валентин вдруг прикоснулся к ее губам. А она прильнула к нему, как к роднику, как к целебному источнику, перебирая пальцами его густые, смолистые кудри.
Нет никакого горба. Нет его, и не было никогда! Ничего нет вокруг. Лишь запахи сосновой хвои, разогретой на солнце, да медовые ароматы скошенной травы, вянущей в полуденный зной жарким, ягодным летом…
Андрей догадался, что случилось в огромном доме, окруженным лесом. Чутье его никогда не подводило. Иначе, он не обладал бы чудовищной властью и влиянием на человеческие души. Да и как скрыть лихорадочный блеск глаз у этих двоих, жалких, убогих существ? Вот тебе и домашняя курочка, миленькая комнатная болонка, подле которой приятно отдохнуть от проблем. Вот тебе и горбатый уродец…
Зинаида закашлялась и прижала руки к груди. Ей тяжело было говорить. Но она продолжила:
— Валентина Замахин похоронил здесь. На участке, за домом. Закопал живьем! На моих глазах. Меня держали его псы. Рот мой был заткнут грязной тряпкой. Я умирала. А муж смотрел в упор на меня. И… улыбался.
Я смотрела, как колышется земля над телом Вали. Над телом человека, прижавшего к сердцу мой портрет. Я молилась, чтобы и меня кинули к мастеру! А Андрей улыбался, — Зинаида судорожно сглотнула. Закрыла глаза ладонями, — почему я не ослепла? Почему я не умерла? Наверное, это было бы слишком просто. Замахин не любил, когда слишком просто. Он ведь искатель приключений и острых ощущений…
Он кинул меня вот в эту лачугу, где ты сейчас. Я ползала по полу, как животное, и лакала воду из ржавой миски, как собака. Его приближенные шестерки охраняли хибару. Выхода не было. Через какое-то время я поняла, что беременна. Я поняла, что мне нужно как-то выживать. И я вымолила у охранников свидание с мужем.
Я сказала Замахину, что ребенок – его. Он верил и не верил. Но меня опять привезли на дачу. Я слонялась по дому и без остановки плакала. Видимо, мое состояние сказалось на развитии ребенка. Родился инвалид. Полный инвалид, глухонемой и с отклонениями в развитии.
— Ты только и можешь, тварь, якшаться с уродами и рожать уродов, — сказал тогда Замахин.
А я валялась в его ногах и просила оставить нам жизнь. Боже, как я кричала… Я целовала ботинки. Замахин пощадил нас. Но лучше бы он убил бы меня тогда. И меня, и сыночка.
— Отдай кольцо. Ты мне – не жена. Я не разрешу поганить имя матери, — сказал Андрей.
Зинаида усмехнулась.
— Это кольцо сейчас на тебе, Ира.
Ирина побледнела. Но Зина не обращала на ее состояние никакого внимания.
— Он придумал мне изысканное наказание. Всю свою жизнь я должна была быть тенью. Призраком моего любимого когда-то дома. Бессловесной служанкой.
Он менял женщин, как перчатки. Я слышала их звонкий смех или горькие рыдания, или ссоры. Я глотала слезы и пыталась справиться со своим унижением. Я подавала кофе в постель. Я мыла полы. Я улыбалась соперницам и не смела высказать даже толику гнева. Андрей упивался, наслаждался моим состоянием. А я молчала. Я готова была на все, лишь бы сынок мой жил! Пусть собачьей жизнью, но…
Я терпела двадцать три года. Замахин даже проникся ко мне доверием: разрешил выезжать из усадьбы в город. Даже сына с собой забирать разрешил. Глупец! Он не знал, что ни одна женщина ничего не забывает. Никогда!
— Зачем вам я? Что вы собираетесь со мной сделать?
— Погибнешь при пожаре. Вот здесь, в этой лачуге. Ты решилась убежать от мужа и спряталась здесь. Затопила печку, а она…
Ира забилась в путах. Закричала отчаянно, дико:
— Вы не сделаете этого! Вы не можете этого сделать! Вы безумны!
— Ну и что? – Зинаида пожала плечами, — с кем не бывает. Зато как красиво получится. Роскошная месть. Я отберу у него любимую игрушку. И пусть скажет «спасибо». Он отобрал у меня жизнь!
— Послушайте! Послушайте! Но он ведь пощадил вашего сына! Пощадите моего ребенка!
Зинаида деловито отряхнула платье. Ее губы были сжаты. Она очень походила сейчас на Андрея: ни капли сомнений, ни толики жалости.
— Хватит болтать! Лучше помолись! Я никого не жа…
Глаза Зинаиды вдруг сделались оловянными, совсем такими же, как у дурака-сына. Она неуклюже повернулась всем корпусом и увидела человека с тяжелой битой в руках…
— Ва-ля, сы-нок, я же… — она не успела договорить и рухнула на заплеванный пол.
Немой, обойдя тело матери, лежавшей без сознания, подошел к Ирине и вытащив из-за пазухи нож, перерезал веревки на ее руках и ногах.
— Мы-ы, — мычал он, — и-и-ды-ы!
— Ты убил ее? – Ирина дрожала.
— И-д-ы-ы! – вдруг заорал немой.
Ира поднялась, взглянула на инвалида. И ахнула. Какие синие, какие чистые были у него глаза. И сколько боли, сколько тоски плескалось в этой глубокой синеве.
— Спасибо. Валя, — сказала она и выпорхнула наружу.
Немой затопил печь, пошире раскрыл дверцу. Огонь весело пылал и прыгал как задорная рыжая лошадка по щепкам. Разыгравшись, он скакнул жарким угольком на пол, подхватил, как щенок кусок тряпки, лучину, другую на полу, и потом взмыл вверх по старым занавескам. Становилось жарко и угарно. Зинаида открыла глаза и взвыла:
— Валя, сынок? Ты что творишь?
Она попыталась добраться хотя бы до окна, чтобы разбить стекло и выползти наружу. Но немой крепко обнял мать и прижал к себе.
— А-а-а-а е-е-е-е о-уууу ы-ы-ы-ть, мам-ма-а-а! Ы-ы-ы-ы е-е-е у-у-у-ем ы-ы-ы-ыть!
Зинаида гладила его по щеке и плакала:
— Не хочешь жить? Не будем? Не будем, ты прав. Мы и не жили ведь…
Вокруг бушевал дикий огонь. Увы, он уже не был задорной лошадкой…
***
Выскочив из лачуги, Ирина подбежала к машине, уселась на водительское сиденье и завела двигатель. Через мгновение желтая нива резво мчалась по шоссе. Правда, не на дачу. Ирина крутила баранку и рыдала отчаянно, взахлеб. Она уже решила: в старый дом среди сосновых деревьев она уже никогда не вернется.
—
Автор: Анна Лебедева
