Маша взбивала вилкой яйца на бисквит и смотрела в заиндевелое окно, мороз нарисовал разные красивые рисунки.
Она любила в детстве рассматривать эти узоры.
Сядет у окна и водит тихонечко пальчиком по узорам, запоминает, а потом рисует в тетрадке, похоже получалось.
Дедушка даже альбом для маленькой
Маши купил, с большими белыми листами и цветные карандаши.
И зацвели Машины рисунки, заколосились различными завихрениями и кружевами.
— Детка, — говорит бабушка, — да ты художник, красота-то какая, — гляди Феня, — гляди, как Машенька рисует, — показывает своей подружке бабае Фене Машины рисунки бабушка.
— Девку-то у вас, сам Архангел в макушку поцеловал, — бабушка Феня была старенькая, и часто говорила про какого-то Архангела, — надо Настёна, в школу специальную, девку-то вашу.
— Где же её Феня взять, школу-то? Это же в город везти надо, ну а куда мы с дедом, старые уже, нам бы Машеньку поднять, да в обычной школе выучить.
— Что, не ездит, Людка-то?
— Нее,- бабушка промакивает кончиком платка покрасневшие глаза, с множеством морщинок, — нет Феня, ни слуху, ни духу. Привезла дитё, бросила и всё. Ни письма, ни грамоты…
Каждый раз когда баба Феня приходила и приносила маленькую баночку козьего молочка, для Маши, каждый раз они заводили этот разговор.
Хвалили Машу, ругали Людку — заразу такую, что привезла дитё в глухомань и бросила.
Людка — зараза и непутёвая голова, это Машина мама, внучка бабушки Насти и дедушки Феди, которую вырастили они как свою дочь.
Маша была им правнучка.
Дочка стариков давно уже на небе, оставила им маленькую Людку…
Маша сначала тосковала по маме, ждала её и плакала, а потом привыкла, и ей даже нравилось у бабы с дедом. Конечно туалет на улице, и мыться надо в баньке.
Зато Маша так любила ходить с бабой в баньку, баба её всю промоет косточки, пропарит. Сидит сама на полке волосы распустит, словно русалка, попыхтывает
— Фух, Маша, жарко тебе?
— Не, баба, — говорит красная от пара Машенька, не жарко.
Пропарятся, а потом баба воды в таз нальёт и как начнёт тереть мочалом Машу, ножки ручки, спинку, всё протрёт, Маша только попискивает.
Потом Маша на полу в прохладной водичке, что в большом тазу налито, сидит, уточкой играет. А баба себя моет, потом Маша ей спинку трёт, сильно трёт, что полосы красные, на бабином белом теле остаются.
Руки у бабы по локоть коричневые, и ноги по колено, а остальное тело белое, как молочко!
Потом деда к дверям подойдёт
-Бабка
-Ойё
-Живы ли, ни угорели
-Да что ты дедушка пар лёгкий, что пух.
-Ото-то же, ага. Чё Машу не надо забирать ишшо
-Да маненько попожже, Федя
-Нк ладно.
Потом деда придёт, зайдёт в предбанник, поухает там, потопает
-Чё деуки, не пора ли вам?
-Ой пора, дед бери Машеньку
Деда заворачивает Машу в большое колючее полотенце, потом в тулуп и они быстро бегут домой баба сама одевается.
Потом идёт деда в баню, подкидывает ещё дрова, и начинает кочегарить баню. Деда будет расскаливать банную печку до красна, он будет париться.
А пока, чистые баба и Маша сидят на кухне, закутанные в тёплые вещи, на головах платки, пьют чай, заваренный из листиков малины и смородины, который Маша с бабой собрали летом, и прикусывают малиновым вареньем.
Потом Машу кладут на высоко взбитую перину, на прохладные, чистые, белые, накрахмаленные простыни и укрывают тёплым одеялом, а сверху сшитым из разноцветных кусочков, это для тепла пушщего, и Маша засыпает…
-Мааа, чё пожрать, — голос выдёргивает Машу из небытия, она непонимающе смотрит на здорового увальня и молчит. Потом до неё доходит, Костя, фу ты.
-Там, — кивает головой в сторону плиты
-А чё я сам должен по кастрюлям шариться? У нас бабы на это есть.
Машу передёрнуло от этого слова, ты надо же полностью копирует отца, следом ввалился Игорь, отец парня и её муж
-Жена, жрать давай.
Прям как в сказке, думает Маша, три медведя, ещё одного только не хватает.
В сенях заухало, застукало, распахнулась дверь, впуская в дом клубы пара, показалась одна нога в валенке с большим галошем, потом рука, потом вошла вторая половина туловища, запахло навозом, силосом и ещё не пойми чем
-Бать ну ё-маё, ково ты прёшься в хату, а?
-Ково те?
-А те ково? Чё прешси обутый, ну? У нас сенки тёплые там не мог свой зипун затрапезный снять, та пимы оставить
-Ой благородныя какие, ишь ты…
А вот и третий медведь, думает Маша…
И что-то так ей тоскливо становится.
Школу закончила Маша в селе, что за три километра от её любимой Савёловки, дедушка возил её и ещё несколько ребят на лошадке туда, а потом забирал обратно.
Мать так и не появилась, со временем Маша и забыла как она выглядит, вспоминала только по редким фотографиям, что хранились под стеклом, на стене. Иногда приходили письма от матери тонким бисерным почерком, разобрать который с трудом даже Маша могла.
Мать писала что у неё всё хорошо, вышла замуж, родила девчонку Танюшку, всё грозилась привезти, познакомить внучку с дедом и бабой, про Машу ни слова.
Лишь в конце приписка для Маши, что любит свою старшенькую, помнит, скоро будут вместе.
После школы Маша поступила в педучилище, там же в районе, неделю жила у бабки Сычихи, за три рубля месяц, по знакомству, а в субботу деда забирал её домой.
Маша продолжала рисовать свои узору, однажды баба Лида, та самая Сычиха, увидела её рисунки и обмерла
-Да ты девка художница. А кружева, кружева плесть можешь?
Маша покачала головой, тогда полуслепая Сычиха, открыв свою скрыню, достала что-то невесомое волшебное и показала Маше, как плести кружева.
Девушка сразу ухватилась за науку, и к концу своего обучения профессии плела такие кружева, тонкие как паутина, лёгкие словно пух одуванчика, а узоры…
Знающие люди, только диву давались откуда такие узоры девушка берёт.
Самородок как есть самородок.
-Девку дальше учить надо, Федя, слыхал?
-Слыхал, говорит уже полуглухой старенький дедушка.
Потом не стало бабушки, в одну ночь.
Маша уже отучилась, пошла работать в школу, в которой училась, за три километра от дома.
Деда без бабушки захирел, стал часто болеть, плохо слышал плохо, видел.
Маша просила соседа приглядывать за дедой, пока сама на работе.
Дедушка, всегда мечтавший о сыне, или внуке привязался к Игорю, всей душой, и попросил Машу исполнить его просьбу, стать Игорю женой.
Как бы ни бредила Маша городом, возможностями, желанием учиться дальше любимому делу, ослушаться дедушку она не смогла.
После того как дедушки не стало, почувствовала Маша себя круглой сиротой, мать уже несколько лет не отвечала, письма, посылаемые Машей, возвращались с пометкой, адресат выбыл.
Игорь очень настойчиво ухаживал за Машей, хоть и промелькнула мысль, попросится в город чтобы перевели, учительствовать, но как промелькнула, так и пропала.
Через год сдалась на Игоревы просьбы, вышла за него замуж и стала женой и матерью пятилетнему парнишке Игоря, Косте.
Тот очень радовался, что есть теперь мамка у него, родная бросила, когда Костя совсем мальцом был, а эта вон какая, молодая, красивая.
-Что ты всё там плетёшь, — скажет Игорь — лучше делом занялась бы.
А то в школе своей пропадаешь, потом вон, стучишь этими своими.
Костик, пока был маленький, так и льнул к Маше, и даже вязать учился, умеет простые узоры делать пока свёкр не увидел, высказал Маше, надавил на Игоря, что бабу растит из парнишки, так потихоньку и отбили мальчишку от Марии.
Начал он превращаться в неотёсанного мужланистого подростка, стараясь тянуться за отцом и дедом.
Дома у Маши была чистота идеальная, везде кружавчики, занавесочки, салфетки.
Игорь сначала фыркал, но потом пристроил тёплый коридор, где разувались и раздевались снимая уличную одежду, а потом только заходили в чистенькую, как пасхальное яичко, говорили в деревне, избу.
И лишь старик, из вредности не придерживался этих правил.
Маша была и кулинарка хорошая вырезала из журналов, переписывала разные рецепты, старик любил всякие вкусности вот и сейчас пришёл покушать эти твои вон финтифлюшки.
Узнав что торт будет только к вечеру навернул миску борща, закусил котлетами и выпив литр чая ушёл.
Игорь последнее время ходил хмурый. Никак не мог найти подход к своей учительше, всё что-то не так, зачем отца послушал, женился на ней. Ни к душе как была, так и осталась, благородная, видите ли. Сама в деревне выросла, а то же мне, кочевряжится. Так жалуется другу, Сашке, Игорь. Лучше бы на Томке Ерёминой женился, о где баба кровь с молоком, передовичка, всех не то что по району, а по краю опередила, а эта что? Книжечки, кружавчики и поговорить-то не о чем… Пацана вон, нюню из него делает, сейчас вроде стал немного хоть, в мужика превращаться.
Тут мне с трагедией сообщает, мол кажется Костя курит.
Едрён батон, парню тринадцать лет да я в это время не только самокрутки лучше бати крутил, мы уже за девками в бане, с Егоркой бегали, подглядывали! А она…курит…
Игорь долго оттягивал разговор, а Маша будто что почуяла, вроде и ласковая, и разговорчивая становится, фу ты…
Вроде и к Маше привык, уют дома чистота. Но тут Томка…сказал что ребёнок будет, без отца, мол, воспитывать не буду.
Игоря скрутило, а вдруг девчонка, шибко девчонку хотелось, дочушку донюшку…
Мария всё знала. Как всегда, жена узнаёт последняя.
Ей уже в глаза стали говорить, чтобы глаза открыла ходит Игорь в открытую к Томке…
-Маша Мария, нам бы поговорить
-Да, — испуганная тень шарахнулась п потолку по стенам…
-Я, Маша, ухожу от тебя… Ты прости меня…
Молчит, губы сжала, глаза огромные, слёз полные.
-Ты не думай я тебе помогать буду, дрова там, что ещё, пока мужчину себе не найдёшь…
-Мужчину?- Маша испуганно отшатнулась, — какого мужчину? Зачем он мне
Как есть блаженная — поморщился, Марья искусница, блин.
Разошлись они тихо, мирно.
Деревня погудела да, забыла, все конечно Машу жалели, ругали Томку-разлучницу, гадюку такую.
Свёкр, теперь уже бывший, ходил по привычке к Маше, смиренно разуваясь и снимая тёплую одежду в коридоре, проходил бочком к столу, садился, пыхтел, сопел, вздыхал, помогал что по хозяйству, топил печь, Маша кормила его, давала с собой.
Костя категорически отказался уходить от «мамки», вернулся через две недели взялся за учёбу, табаком от него больше не пахло.
-Я, мамка жить всю жизнь здесь не буду, и тебя с собой заберу.
Мы в город уедем, ты плести кружева будешь, а я дома большие строить, я архитектором стать хочу. Не выгоняй меня, ты моя мама!
Игорь приходил, звал сына, да тот ни в какую.
Так три года ещё прожила в родимой Савёловке.
У Игоря с Томой парнишка родился потом ещё один, и ещё, говорят в скорости и дочушка долгожданная народилась.
Да только Маша с Костиком уже в городе жили.
Такие чудеса с ними произошли, объявилась мать Машина, приехала, в ногах валялась, прощения просила, постарела Людмила.
С дочкой второй, Таней, приехала. Удивительно так они с Машей похожи.
Таня как увидела кружева, которые старшая сестра плетёт, так и вцепилась в неё.
-Мам, говорит, — ты и так перед Машей виновата, зачем бросила её в медвежьем углу, зачем лаской и теплом материнским обделила.
Сейчас заберём Машу, и поможем ей образование специальное поступить.
-Да куда мне, — машет Мария,- уже время упущено
-Ничего не упущено, — боевая сестричка у Маши.
-Я не одна, Таня, у меня же Костик…
-Неужели бросим ребёнка, что ты, конечно, оба собирайтесь.
Так и уехали.
Таня помогла Косте поступить, Машу устроила, вот пробивная какая. Косте комнату дали в общежитии. Маша с матерью сперва жила, а потом… Потом начала сначала в соцстраны ездить, мастерство своё показывать, а после и по миру.
Мало кто сравнится в мастерстве мог с Марией.
Маша и не думала что жизнь так может повернуться. С мамой отношения наладила, та всё прощения просила, до самого своего конца, с Таней сестрёнкой, так вообще не разлей вода. Сыну, Костику во всём помогала.
И выучила, и женила, и внуков нянчила, когда время было
Со временем так всё переплелось, ездили все в Савёловку, в гости к деревенским. Маша дом дедов, Игорю отдала, подарила. Вон сколько у него детей.
Встречали их, как гостей долгожданных и самых дорогих, забыли все давно, что Маша была женой законной Игорю, а Костя не её сын.
Одно родных печалило, что одна Маша, не замужем.
-Не переживайте, просит Мария, я вами живу, вы моя семья…Нет мне заботы о мужчинах, я вся вон, в кружевах своих…
Автор: «Мавридика де Монбазон»
