Гонщик Савицкий завороженно смотрел на бешено вертящийся мир. Будто кто-то запихал небо, трассу и трибуны в огромную стиралку и врубил режим «отжим» на восемьсот оборотов. Не верьте тем, кто утверждает, будто перед смертью в голове пробегает вся жизнь. Это не так. Многим и вспомнить-то особо нечего. Вместо быстрой прокрутки памятных моментов ты просто застываешь в удивлении. В удивлении, что всё. Что вот так.
Болид Савицкого влетел в ограждение и загорелся. Камеры мобильников голодными грифами набросились на трyп машины, чтобы вырвать куски катастрофы, переварить их и впоследствии загадить соцсети. Красавцы-пожарные обдали Савицкого пеной, вырезали его из груды железа и передали «скорой», пока испанец Рохо выигрывал гран-при. В операционной зажглись лампы, и стaрый заслуженный xирург несколько секунд раздумывал, где начинается Савицкий, и где заканчивается. Рохо облил журналистов шампанским. Лоб хирурга в тысячный раз протёрли марлей…
…Медсестра Курдюкова сидела на краю койки и смотрела телевизор, в котором очередной ведущий плевал в спину уходящей вперёд цивилизации. Курдюкова уже собиралась отправить в рот очередную ложку карамельного пломбиру, но случиться этому помешало одно вышедшее из комы обстоятельство.
— Эй… — Хрипнул Савицкий.
— Ай! – Ответила подскочившая Курдюкова, срикошетила от потолка к двери и бросилась звонить в редакцию «Лайфа».
…Журналисты принесли диктофоны, жена – лилии, Рохо – свой кубок и ароматного фотографа из «Спорт Иллюстрейтед». Каждый день с часу до четырёх, во время для посещений, палата Савицкого была полна народу, который жалел, поддерживал, охал и врал, что всё будет замечательно. Под окнами фанаты пели «You’ll never walk alone», и Савицкому казалось, что так и будет – он никогда не останется один. Но шли месяцы, и дверь в палату с часу до четырёх открывалась всё реже, а хор за окном терял голоса. И вот настал день, когда дверь не открылась ни разу. У фанатов появились другие кумиры, у журналистов – свежеискалеченные звёзды. Представитель «Ролекса», глядя в сторону, с лицемерным прискорбием сообщил, что фирма разрывает с Савицким спонсорский контракт. «Ролекс» же для успешных людей. А превратившийся в клубень Савицкий – ну такой себе символ успеха. Никто не хочет быть проигравшим Савицким. Все хотят быть Рохо.
— Курдюкова, набери мою жену. – Попросил как-то Савицкий. Курдюкова поднесла к его уху золотой «Эппл». Долгие гудки.
— Гарик, дyрак, ну хватит… — Игриво промурлыкала кому-то жена. – Алё, кто это?
— Я.
— Кто «я»?… Ой. Ээээ… Ты?! Прости, у меня не определился номер, я поменяла телефон, наверное, список контактов снесло и…
— Отбой. – Сказал Савицкий медсестре.
— Что, всё? Так быстро? – Удивилась Курдюкова.
— Да. Так быстро. – Ответил Савицкий, имея в виду совершенно другое.
И гонщик остался один. Он ничего не чувствовал ниже шеи. Голову будто просто пришили к дивану. Врачебный консилиум вынес суровое «никогда», жалостно блеснул очками и удалился дописывать кандидатские. Тело Савицкому больше не принадлежит. То, что когда-то бегало по утрам, играло пальцами на руле перед стaртом, ломало мизинец ноги о кресло в номере-люкс Сингапурского «Шератона», теперь просто дышит и ходит под себя. И живёт только потому, что подключено к дорогущему аппарату обеспечения жизнедеятельности. Такова новая реальность. Ночью Савицкий волком завыл в плафон дежурного освещения. Спящая в коридоре Курдюкова даже не дёрнулась.
— Привет. – Сказал кто-то рядом с левым ухом Савицкого.
— Привет. – Савицкий повернул голову и упёрся лбом в холодные зелёные рожки. Улитка с интересом разглядывала его нос.
— Гектор. – Представилась улитка и чуть склонила рожки в интеллигентном приветствии.
— Савицкий.
— Я знаю, кто ты.
— Почему у тебя такое ну… не очень улиточное имя?
— А ты эксперт в улиточных именах, что ли? Назови хоть одно, мне вот просто интересно?
— Ну не знаю… Шарик?
— Звучит не очень. Гектор – другое дело. В честь великого испанского гонщика Рохо. Надеюсь, ты не обижаешься, Савицкий.
— Нет. Иди в жопу.
Гектор жил под больничным фикусом и фанател от гонок. Его подсадил на них предыдущий житель палаты – сноубордист, который как-то вздумал проехаться впереди лавины. Лавине это не понравилось, и она отправила его в годовой отпуск с девятью переломами и сотрясением. Весь год сноубордист смотрел гонки в прямом эфире – а вместе с ним и улитка, возведшая Рохо в некоторое подобие бога. Каждую ночь Гектор выползал из кадки и час нёсся (он так это называл) к голове Савицкого, чтобы поболтать. Как любое существо, отсмотревшее хотя бы один заезд, Гектор возомнил себя гоночным экспертом и выводил Савицкого из себя.
— Как можно было не вписаться в этот поворот, чувак?! – Сетовал Гектор.
— Ой, заткнись, а?
— Нет, ну серьёзно? Ты о чём думал-то в тот момент, я не понимаю? Трасса мокрая, колёса менял xрен знает когда…
— Гектор. Пожалуйста. Или я придавлю тебя щекой! Давай поговорим о чём-нибудь другом!
Гектор мечтал когда-нибудь увидеть гран-при своими маленькими глазками. Мечты же Савицкого были более приземленными. В отсутствие улитки он, не отрываясь, часами смотрел на поддерживающий жизнь аппарат. А точнее на красную кнопку «Офф». Одно нажатие – и все его проблемы улетучатся. Вся его невыносимая жизнь (да какая это жизнь, не смешите!) закончится в какие-то секунды. Мощнозадая Курдюкова не успеет добежать да палаты…
— Слушай, Гектор. – Начал с места в карьер Савицкий однажды ночью. – Ты мне друг или портянка?
— Друг. – Кивнул рожками Гектор. – Это неоспоримый факт.
— Ты можешь взобраться на аппарат и нажать красную кнопку?
— Конечно нет. Друзья не yбивают друзей. Нажми сам.
— Очень смешно.
— Я серьёзно. Тут же рукой дотянуться только и всё.
— Как я это сделаю по-твоему, приколист?!
— А ты поставь себе такую цель.
— Тебе мой диaгноз напомнить?
— Ой, да пофигу! Тебе нужно лишь одно действие рукой. Давай ты хотя бы попробуешь? А я тебе помогу.
— Каким образом?
Вместо ответа Гектор медленно пополз по лбу Савицкого. Ощущения были такие омерзительные, что экс-гонщик отчаянно замотал головой, чтобы сбросить улитку. Но Гектор прилип к Савицкому и ни за что не хотел улетать на пол.
— Фу, мля! Слезь с меня быстро! Хотя бы медленно, но слезь!
— А ты смахни меня рукой.
— Какое же ты чмо, Гектор!!
…С тех пор Гектор каждую ночь стал терроризировать Савицкого. Гонщик отчаянно вертел головой полночи, но потом уставал. Гектор дожидался, пока тот заснёт и с какой-то необъяснимой ловкостью лихо взбирался на голову. Савицкий орал, умолял и проклинал Гектора до седьмого колена, но улитке было наплевать.
…И через две недели фаланга указательного пальца дернулась. Один раз и почти незаметно, но рожки Гектора зафиксировали этот сейсмологический факт. Ещё через неделю с простыни приподнялся весь палец. Через месяц Савицкий почувствовал всю руку от плеча и назначил День Освобождения От Всех Проблем. Гектор устроился на простыне и кивнул.
— Давай, дружище.
Савицкий поднял руку, ощутил тёплую сталь аппарата. Сполз ладонью по приборной панели, поставил трясущийся от усталости палец на красную кнопку. Сейчас всё закончится. Осталось всего-то надавить на эту маленькую пластмассовую штуковину. И цель достигнута. Спасибо, Гектор.
— Подожди. – Гектор нарушил пафосность момента.
— Ну чего?
— Пока ты не присоединился к Айртону Сенне, можешь оказать мне последнюю услугу, друг?
— Какую?
— Сползи рукой ко мне.
Савицкий нехотя опустил руку на простынь.
— Видишь рисунок на простыне?
Савицкий наклонил голову, вгляделся в синий круговой узор.
— Ну.
— Помнишь, я мечтал побывать на гран-при? Я хочу поучаствовать. Подари мне один круг наперегонки. Я против твоего пальца. Савицкий против Гектора. А?
Савицкий пожал плечом, которое чувствовал.
— Ладно.
Местом старта выбрали торчащую из «трассы» нитку. Палец и Гектор замерли в ожидании команды.
— На старт… Внимание… МАААААААРШ!
…Савицкий проиграл Гектору две фаланги. Гектор излучал счастье и кланялся рожками невидимой публике.
— Гектор-победитель! Гектор-пуля! – Вопила улитка. – Даже на простыне Гектор быстрее Савицкого!
В этот момент Савицкий отдал бы всё, чтобы устроить мировой улиточный геноцид.
— Я просто запнулся ногтем о складку! Давай еще раз! – Потребовал гонщик. И опять проиграл. И потом еще раз. И на следующий день. Только через неделю он пришел к финишу первым. Гектор затребовал фотофиниш – там и правда было на тоненького. Савицкий вновь положил палец на красную кнопку.
— Было весело. Прощай, Гектор.
— Подожди.
— Ну что еще?
— А ты не хочешь победить другого Гектора?
— Ага, ну конечно. Я в ладоши хлопнуть не могу.
— Пока не можешь. Одна рука у тебя уже есть. Что если попробовать оживить вторую? А потом и всё остальное?
— Даже если произойдёт чудо – ты понимаешь, сколько на это уйдёт времени?
— А ты куда-то спешишь?
Савицкий не заметил, как палец сам соскользнул с красной кнопки.
…Вторая рука включилась через два месяца, и Савицкий с Гектором переключились на спину. Они сдавались по очереди и посылали друг друга к чёртовой матери по три-четыре раза в минуту. От композиции из «Рокки», поставленной на вечный репит, из ушей текла кровь. Но через полгода Савицкий сел. Врачебный консилиум выпучил глаза и побежал переписывать кандидатские. Пришла очередь ног.
И тут Гектор исчез. Савицкий два часа его звал, но улитка не отзывалась. Гонщик сполз с койки и исползал всю палату на одних руках – Гектора нигде не было.
— Курдюкова!!! Курдюкооооваааааа!
Курдюкова материализовалась, дожёвывая луковое кольцо.
— Да?
— Ты улитки здесь не видела?
— Видела. Эта тvaрь на подушку забралась. Я её в окно выкинула.
— Что?! Бегом принеси её обратно!
— Вы, во-первых, на меня кричать не имеете никакого права. А во-вторых, я тута не позволю антисанитарию разводить, здесь публика приличная – могут и засудить.
— Два один ноль три.
— Чего?
— Два один ноль три. Это пароль моего мобильного банка. Принесёшь Гект… улитку – переведешь пятьдесят тыщ баксов на свой Сбер.
Прыти Курдюковой позавидовал бы Марвел в полном составе. Через полторы минуты матерящийся Гектор уже ползал по подушке, а Курдюкова купила студию в Балашихе и горящую путёвку на Маврикий.
— Гектор! Чё ты ей не сказал, что тебя нельзя выкидывать?!
— Я говорил! Она пробормотала что-то вроде «больше никакого викодина» и кааааак запульнёт!… Ладно, с какой ноги начнём?
…Позади было два года изнурительных тренировок, отчаяния, боли, «пошёл на xрен, Гектор!» и всяческих терапий. Савицкий поёжился от сквозняка, гуляющего по гоночному боксу. Застегнул облепленный мелкими спонсорами комбинезон, посмотрел на своё отражение в перламутровом шлеме. Пора.
— Удачи, Савицкий. – Гектор потянулся к нему рожками, ожидая, что гонщик снимет его со шлема.
— Нет уж. Ты просто так не отделаешься, Гектор. Ты поедешь со мной.
— Ты с дуба, что ль, рухнул? – Лицемерный испуг, а глазёнки-то выдают счастье непомерное.
— Будешь внутри шлема, за стеклом. В углу на щеке сидеть. И подсказывать.
— Что подсказывать?! Может, тебе в больничку вернуться? У тебя с головой что-то не то!
— Ты меня годами изводил своим экспертным мнением. Вот и перейдём от теории к практике.
— Звони в скорую, тебе плохо!
— Нет. Мне просто оxрененно. Идём.
…На пути к болиду им повстречался винирозубый Рохо. Испанец по контракту ткнул в камеры «Ролексами» и кареглазо уставился на улитку, нарисованную на машине Савицкого.
— Это самый глyпый гоночный символ, который я оставлял позади себя! – Сказал он по-испански.
Из кулака Савицкого вырос средний палец, понятный на всех языках. Рохо хотел сказать что-то обидное, с эмоциями и многочисленными твёрдыми «эр». Но поймал взгляд Савицкого и промолчал. Это был не просто какой-то там взгляд. Такой взгляд обычно видят дайверы, когда ломается противоакулья клетка. Испанцу стало очень неуютно. Его готовятся сожрать. И выплюнуть застрявшие в зубах «Ролексы». Эта мысль не покидала его до самого старта.
А потом стартовые фонари загорелись зелёным.
Понеслась.
… — МЫ ВСЕ УМРЁМ!!! УМРЁЁЁЁЁЁМ!!!! АААААА!!!!
— Заткнись, Гектор! Ты не помогаешь!…
… — По внешнему… Обходи его по внешнему!
— Гектор, рано!
— Это сраный финн, какое рано!
— Сползи влево, я ни черта не вижу!
… — Поворот! ТОТ САМЫЙ! Осторожно!… Сбрасывай, сбрасывай!
— Сбрасываю…
— Мы щас юзом пойдём!
— Не пойдём, Гектор, не истери!!
… — Мля, кто улитки – я или они?! Меняют колёса, как на саратовском СТО!
— Нагоним…
— Шотландская зaдница уже уехала! Полсекунды, чувак! Мы срём полсекунды!
— Нагоним, я сказал!…
— Гектор!! Не поднимай стекло!
— Меня тошнит!
— Тошни… в свой домик на спине!!
— О, точно!
— Геееектор…
… — Это последний круг?
— Я уже не помню!
— Вот! Вот! Рохо! Делай его, чего ты ждёшь?!
— Сykа, не успеем…
— Успеем! Ещё чуть-чуть! Ещё… чуть-чуть…
… Вязкой сингапурской ночью Савицкий сидел в номере отеля, обхватив голову руками. Прокручивал гонку секунда за секундой, круг за кругом. Как это произошло, он до сих пор не понимал. Так не бывает. «Никогда», как говаривал врачебный консилиум.
За стеной сладко стонала «Мисс Венесуэла», утешающая проигравшего Рохо.
— Отдай меня чайкам… — Слабо донеслось из золотого гранпришного кубка. – Я хочу умереть быстро и безболезненно…
Капля шампанского, которое Савицкий разбрызгивал с подиума, попала в голову Гектора и вырубила его на четыре часа. Улиточное похмелье – одно из самых страшных вещей на Земле. Потому что медленно проходящее. Савицкий выудил из банки с солеными огурцами смородиновый лист и положил на дно кубка перед страждущим Гектором.
— На, поешь.
— Убери!… Убери от меня еду!… Оооо, как же мне плохо…
Савицкий очень осторожно достал Гектора из кубка и положил на подушку.
— Поспи, дружище.
— Только не уходи, ладно?
— Я никуда не уйду.
— Прости, что порчу тебе праздник… С венесуэлочкой сейчас должен быть ты..
— Буду. Когда выиграю Будапешт.
— Новая цель?
— Новая цель.
— Я про Будапешт.
— И я про Будапешт.
— Но ты понимаешь, что там круги сложнее? Так лихачить не получится и…
— Гектор! Не начинай!
Автор Кирилл Ситников
