Стоял февраль. На улице не было снега, но небо свинцовыми гроздьями предупреждало о его скором появлении. И тут во дворе загудела, завыла сирена подъезжающей машины скорой помощи.
— Кажется, кого-то привезли и, наверное, тяжелого, раз так сообщают о себе, — глубокомысленно произнес дежурный врач.
Послышался звук открываемой двери, и в коридоре затопали, зашумели сразу множество голосов:
— Да скорее же вы, открывайте вторую дверь, несите его сюда.
Дверь приемного покоя резко отворилась, и на пороге показался мужчина с ребенком на руках. Следом за ними, не отставая, а, держась обеими руками за свою голову, шла женщина. Лицо ее выглядело смертельно бледным, и было слышно, как она громко шепчет:
— Правда, он живой? Ведь, правда?
Я в этот злополучный день был дежурным хирургом. Не люблю работать в выходной день. В будни время как-то бежит быстрее. И врачи все на местах и лаборатория тут, как тут, и рентгенологи, короче, когда все вместе, то и вопросы решаются быстрее.
— Куда? — произнес мужчина, — куда мне его, помогите, пожалуйста, вы же военный доктор, вы же все… все можете… и заплакал.
Все как будто очнулись от оцепенения:
— Давайте несите ребенка на кушетку, — резко произнес старший нашей смены врач, — дежурный хирург, осмотрите ребенка, пусть на всякий случай подготовятся реаниматологи.
Я глянул на ребенка и оцепенел. Год тому назад у меня было такое же дежурство. Стоял декабрь месяц и на улице города, лежал снег. В приемный покой обратилась наша буфетчица из столовой. Она просила разыскать сына, который пришел к ней после детского садика и попросил разрешения, пока мама еще на работе, покататься на санках. Прошло больше двух часов, на улице стемнело, а ребенок все не возвращался. Мы подняли всю дежурную службу, попросили по отделениям выздоравливающих больных в помощь, обошли всю территорию и только глубокой ночью обнаружили, что в закопанной на территории цистерне с резервной водой, открыта горловина и рядом с ней следы от санок. Ребенка достали, но было уже поздно. Он и одет был точно также, в синюю курточку и меховую шапочку, завязанную под подбородком.
Все было, как тогда, даже возраста они были одинакового.
— Сколько прошло времени с момента, как вы его нашли?
— Не знаю, — ответил отец ребенка, — его обнаружили соседи плавающим в канаве, и он еще, по их словам, подавал признаки жизни. И потом в машине ему делали искусственное дыхание…
— Все понятно. Пожалуйста, отойдите в сторону. Коллеги, — это уже дежурной смене, — займитесь с родителями.
Я осмотрел малыша, и первое что сделал — снял его шапочку и расстегнул куртку. Личико ребенка было синюшным, зрачки широкие и не реагировали на свет, пульс и дыхание отсутствовали.
-Из него воду удаляли?
-Кажется, нет.
Все понятно, ему проводили искусственное дыхание с легкими, наполненными водой.
Я перевернул малыша лицом вниз, подставил свое колено и с силой стал нажимать ему на спину. Вода хлынула из его ротика. Потом уложил на кушетку и сделал принудительный вдох, затем трижды нажал на грудную клетку, помогая маленькому сердцу разогнать кровь по сосудам.
-Время холодное, возможно мозг еще не погиб, есть же случаи, когда люди под снежной лавиной сохраняли искорки жизни больше суток, — эти мысли надежды не покидали меня, пока я пытался вернуть к жизни ребенка.
Стрелки настенных часов медленно отсчитывали минуты — две, три, пять и вдруг, что-то ожило там, внутри. Это было похоже на мурлыканье котенка под рукой.
И тут ребенок издал по-взрослому громкий вздох, он был с каким-то нечеловеческим надрывом, как будто с силой выбирался из цепких лап смерти.
— Скорее в реанимацию, его нужно перевести на управляемое дыхание, сам он долго дышать не сможет.
— Алешенька, сынок, он жив? — очнулась от оцепенения, как от глубокого обморока, молчавшая до сих пор, мать ребенка, — Доктор он правда живой? Вы спасете его?
— Теперь уже будем надеяться, — коллеги, необходимо вызывать по сан авиации детскую реаниматологическую помощь.
Алешу, на руках понесли в реанимацию. Теперь оставалось ждать специалистов из области.
В палате, куда поместили малыша, стояла напряженная тишина. Задумчиво мерцали лампочки монитора, и натужено работал аппарат искусственного дыхания, он помогал маленькому организму выстоять. #опусы Узкие зрачки его небесно-голубых глаз показывали, что ребенок жив, что организм борется с навалившейся на него бедой.
Специалисты «сан-авиации» прибыли через два часа. Войдя в палату и осмотрев ребенка, вынесли свой вердикт:
— Ребенок не жизнеспособен, за то время, что он был в состоянии клинической смерти, мозг его погиб. Отключите аппарат и ждите исхода.
От неожиданности все, кто находился в палате, потеряли дар речи:
— Коллеги, вы что? — наконец-то обрел голос наш реаниматолог, — если зрачки узкие и реагируют на свет, значит, мозг жив.
— Не обязательно, сколько времени прошло после утопления? А транспортировка и вы сами говорите, что вода присутствовала в легких, следовательно, реанимационные мероприятия, проводимые кем-то в машине были не эффективны. Да у него уже наступили необратимые явления. Не работают почки и…Я не дал закончить областному специалисту:
— Давайте проверим, у нас, правда, нет детского катетера, но у вас, надеюсь, найдется? — Конечно, найдется, но что это даст? — начал ворчать мужчина из приехавшей бригады. — А давайте попробуем, — почти хором сказали женщины из той же команды. Они достали тоненький детский катетер и только попытались вставить его, как вдруг, малыш будто услышал нас. Упругая струя, соломенно-желтого цвета, словно вырвавшись из плена, забрызгала всю группу склонившихся над ним людей. — Живой, живой, — громко заговорили наши. — Хорошо, мы остаемся еще на пару часов, потом отключим ребенка от аппарата и, если он будет дышать самостоятельно, заберем его с собой. Через три часа Алешку увезли. Прошло два года. Случай с Алешкой стал стираться в памяти. Я не знал о дальнейшей судьбе ребенка, как однажды в один из выходных дней мне позвонили в дверь. На пороге стоял мужчина, что-то очень знакомое было в его лице и взгляде. — Вы меня не узнаете? — Извините, что-то припоминаю, вы у меня лечились или мы вместе работали? Да вы проходите. — Не то и не другое, а этого мальчишку не помните? И тут из-за его спины выглянула улыбающаяся детская физиономия. Я его сразу узнал — это был он, Алешка. — Алеша? — начал неуверенно я. — Да он это, он. Алексей, иди и поздоровайся со своим спасителем. Вы извините, что мы так долго не появлялись. Год реабилитации, потом адрес ваш не могли найти, да и по стране вы любитель путешествовать. Ничего, зато теперь встретились, а теперь и в дом можно войти, если не возражаете. -Конечно, проходите, — чего-то растерялся я, видимо от неожиданности этой встречи. Алешка читал мне стихи, бегал по комнате, рассматривал мою коллекцию ракушек, прикладывал их к уху и слушал море.
— А я в бассейн хожу, — вдруг остановившись, сказал он мне, — папа сказал, что человек обязательно должен уметь плавать, чтобы не утонуть, а вы умете плавать?
-Конечно, умею, — неожиданно осипшим голосом ответил я и добавил, — счастливого тебе плавания, малыш. Я уже давно на пенсии, но работаю хирургом в городской поликлинике. Как- то, во время проведения очередной диспансеризации, ко мне подошел высокий стройный офицер в звании капитана третьего ранга.
— Здравствуйте, Михаил Борисович, — произнес он красивым густым баритоном, — давно мечтал с вами встретиться.
-Здравствуйте, Алексей Иванович, — ответил я, взглянув в медицинскую книжку, — мы с вами знакомы?
-Еще как!
Я внимательно вгляделся в его лицо, и что-то неуловимо знакомое промелькнуло в его больших сине-голубых глазах:
-Алексей? Алешка? — неуверенно начал я, — это ты?
-Да я, конечно я. Только что прибыл из академии и сразу разыскал вас. Ваше пожелание выполнено. Я — морской офицер!
А. Маторницкая
