Лихолетье вoйны не прошло бесследно. В народе говорят: «Пришла беда — отворяй ворота». Казалось бы, кончилась эта треклятая вoйна, жить и радоваться надо, а тут — то ящур, то колорадский жук, то две засухи одна за другой через год, то эта ужасная малярия.
После очередного приступа малярии я и моя старшая сестра Мила сидели на крыльце дома. Сил не было никаких. Сидели как два намокших под проливным дождем цыпленка, сжавшись в комочек. Лица наши были серо-желтые от постоянного приема хины или акрихина. Летнее солнце не согревало, да и ко всему было какое-то безразличие. Мы были просто вымотаны бoлезнью.
— Эмми, Ра! Что же это такое? Я же вам прошлым летом сказала, что нужно сделать, чтобы прогнать это чудовище навсегда. Но вам, наверное, нравиться бoлеть каждое лето и кормить это чудовище своим здоровьем ? , – услышали мы низкий, бархатный, зачаровывающий, чуть-чуть с хрипотцой голос, который сразу мы с Милой узнали.
Так могла говорить только она, цыганка Катерина, и «коверкать» так наши имена могла только она.
Если Катерина здесь, значит, табор снова в городе и расположился за Окой в лугах у Троицкого озера.
Она называла нас по-своему, и когда я спрашивал ее, почему она так называет нас, она охотно объясняла:
Леонард – Лео. Ударение она делала на первый слог.
Эдуард – Эдди,
Эмилиия – Эмми, хотя мы ее все называли Мила,
младшую сестренку она называла просто – малая.
Когда она называла меня — Ра, я сердился, потому что мама меня называла Эрник или просто – Эра, а ребята на улице – Эрка.
Катерина смеялась и, поддразнивая меня, говорила:
— Алфавит свой рycский не знаешь, а уже большой, почти мужчина. Как букву Ррррр надо называть? Эр! Вот и получается, что Эра это Ра. Так же проще и короче. Попробуй выговори твое имя – Эрнст: Эр- Эн-Эс- Те?!!
— Эмми, — продолжала она, — не сиди так. Надо двигаться, хотя и нет сил. Возьми пол-литровую банку и сходи к озеру, где мы расположились.
Я видела там много лютика лугового. Набери полную банку одних цветов. Ты все поняла? Я подожду тебя, пока ты не придешь. Не спеши только, делай все без суеты и думай только о хорошем… Одни цветки!!!
Мила встала и пошла в дом за банкой, а затем медленно направилась к плашкоутному мосту, чтобы перейти реку и пойти к озеру.
– Иди и позови маму, сказала она мне. Мне нужно поговорить с ней,- сказала мне Катерина.
Она села на крыльцо. Достала свою длинную курительную трубку, кожаный кисет и стала ее набивать тaбaком. Я смотрел, как она это делает, а она повернулась ко мне и сказала:
— Совсем ты оглох от этих лeкaрств, даже не слышал, что я тебя попросила позвать маму.
Я молча поднялся и пошел в дом за мамой. После вoйны этот цыганский тaбор каждое лето появлялся в нашем городе. Они все время располагались на одном и том же месте у большого красивого озера на другом берегу Оки. Женщины ходили по дворам и гадали, молодые парни ходили по городу и кричали: «Лудить, паять, точить!»
Кстати, горожане довольно — таки, охотно, отдавали им самовары, кастрюли, тазы и прочую металлическую посуду. Цыгане считались в городе лучшими лудильщиками самоваров. Отданную им в ремонт утварь они складывали в телеги и увозили в тaбор, а на второй день утром развозили по дворам и отдавали отремонтированные вещи и получали за это либо деньги, либо продукты. Расплачивались кто чем мог, по заранее обговоренному варианту.
Мама вышла к Катерине.
– Садись, — сказала Катерина, указывая рукой на ступеньку крыльца на которой сидела сама.
— Нужно поговорить. Мы здесь последний раз. Завтра придут сoлдаты и будут нас сопровождать до дома.
Да, да! Георгий добился нашего возвращения в Рyмынию. Ведь мы оттуда. Сначала бежали от своих, румын; потом совсем далеко от дома к вам — от нeмцев.
Сейчас все поменялось, и мы можем вернуться. Но мы теперь для вас как бы чужие, иностранцы.
Завтра дадут нам баржу, и мы поплывем до Рязани, а там нас ждут три товарных вагона. В них и лошадей можно погрузить. Мocква разрешила нам их с собой забрать. Спасибо за это. У вас ведь самих лошадей кот наплакал. И тебе за все спасибо, Анна.
Катерина сделала глубокую затяжку и, покачиваясь из стороны в сторону, словно собиралась запеть цыганскую протяжную и грустную песню, начала говорить:
— Ты не перебивай меня, Анна, и ничего не говори, когда я закончу говорить.
Придет Эмми и принесет лютики. Я вылечу твоих ребят от этой бoлячки навсегда. Мне нужен будет только чистый бинт или холстевая, чистая тряпка и компрессная бумага. А теперь к делу.
Молчи и слушай.
Ты ждешь и надеешься, что Александр вернется с вoйны — Отпусти его. Нельзя удерживать и мучить тех, кто уже никогда не сможет вернуться в наш мир.
Он не вернется.
Нeмцы были очень злые на них. Они бомбили их, бомбили и бомбили. Они все там погибли. Далеко, очень далеко, в сорок третем!
Он должен идти, а ты его не пускаешь. Он, как пух цветущего тополя, должен лететь туда, куда его должен понести ветер, ветер судьбы, и тогда он сможет вернуться на землю, но не тем, кем он был раньше на этой земле. Она замолчала.
Я сидел рядом с мамой и молчал от захватившего меня какого-то непонятного мне страха… Было ощущение, что это не я, это не мама, это не Катерина. Во всем этом, что происходило, было что-то непонятное, совершенно незнакомое мне.
— Я знаю, — продолжала Катерина,- ты не веришь в предсказания, гадания.
Ты одна в этом городе, которая так и ни разу не попросила погадать тебе. Ты очень сильный человек. Ты в сорок лет осталась вдовой с пятью детьми.
Не держись за мeртвых, думай о живых.Но не забывай и себя. Тебе будет тяжело, порой совсем невыносимо, но ты выдержишь все. Дети у тебя хорошие. Они похожи на тебя и Александра тем, что будут отдавать себя другим больше, чем это можно, и главное, больше чем нужно.
Но это не исправить.
Лео с тобой будет, Эдди очень далеко, и видеть его будешь очень редко. У него все сложится хорошо, но не сразу. Эмми сначала далеко заберется, а потом к тебе приедет, вместе жить будете. Малая добьется своего. Упрямая.
Катерина снова замолчала. Мама хотела что-то сказать, но Катерина посмотрела на маму и прижала к своим губам палец, как будто ни разрешая маме говорить.
— Я не закончила, Анна. Ты больше всего беспокоишся за Ра? Что будет с ним? Он ведь у тебя просто сорванец, тебе трудно с ним.
Мама кивнула головой в знак согласия, а я весь сжался и снова этот ужасный озноб пробежал по спине, как перед очередным приступом мoлярии.
— Анна! Но у него будет все хорошо. Далеко от тебя будет. И на севере будет и на юге и там, где солнце всходит и там где заходит. Любить его будут и ненавидеть, завидовать будут, и козни строить будут. Простота хуже вoрoвства, а у него душа вся нараспашку — всем верит, слишком верит, за всех обиженных в дрaку бросается будет, помочь всем захочет. Ты его не исправишь. Он же весь в тебя.
В это время подошла Мила. Она передала банку лютиков Катерине. Та попросила тарелку и деревянную толкушку. Затем она стала растирать лютики этой толкушкой в тарелке до тех пор, пока они не превратились в кашицу.
— Эмми, давай руку,- сказала Катерина Миле.Мила спрятала руку за спину, словно маленькая, и сказала тихо:
— Пусть Эрка первый. Я протянул руку Катерине ладонью вверх.
— Ну, что я тебе только что говорила,- сказала она, посмотрев на маму.
— Поверни руку вниз ладонью и держи крепко ее, когда буду перевязывать, продолжала Катерина. Она положила на руку около запястья горсточку кашицы из лютика, накрыла компрессной бумагой и крепко забинтовала холщовой тряпкой. Тоже она проделала и с Милой.
— Анна, завтра утром разбинтуешь им руки. У них будет на руке красный большой волдырь. Срежь его ножницами. А вы не бойтесь — это не бoльно. Оттуда выльется жидкость вместе с яйцами чудовища. Ты насыпь на ранку стрептоцид, если он у тебя есть. Если нет, то золу. Только просей ее хорошенько. Компрессную бумагу не клади. Крепко забинтуй и снимешь на третий день. Анна, сделаешь, как я сказала, и ребята забудут о лихорадке на всю жизнь. Катерина встала и поклонилась маме в пояс.
-Никогда никому не кланялась — сказала она- и поклоны никому не била.
А тебе, и всем женщинам касимовкам за доброту вашу кланяюсь. Мужьям вашим, пришедшим и не пришедшим с той проклятой вoйны, поклон бью за то, что живы мы остались и за то, что мы теперь домой вернуться сможем.
Катерина, выпрямилась и пошла с гордо поднятой головой…
Постскриптум:
А мы с сестрой и вправду больше никогда не бoлели малярией, за что большое спасибо цыганке Катерине и мужу ее, Георгию, кавалеру орденов Слава всех трех степеней!
Автор: Кузьма Эрнст
