Закатные лучи проникают сквозь щель между тяжелыми гардинами и ложатся на полу смешной полоской. Аля идет по ней как по канату, она видела в цирке, как ходят гимнасты под куполом. Девочка вспоминает, зачем пришла в комнату бабушки, подбегает к двери, прислушивается и устремляется к швейной машинке.
На стук из кухни прибегает бабушка, Алю ругают и выдворяют из комнаты. Девочка размазывает слезы по лицу и неожиданно спрашивает бабушку:
— Когда ты yмрeшь?
Бабушка оседает на табурет.
— Почему ты задаешь такой нехороший вопрос?
— Ты же сама обещала: «Умрy, тебе машинка достанется».
Алла улыбнулась, она так живо помнила и бабушкину комнату, и машинку, прикрытую чехлом, сшитым из старенькой юбки. Как же ей, четырехлетней, хотелось крутить блестящую, отлакированную теплыми женскими ладонями, ручку. Но бабушка свой «Зингер» берегла, машинка была единственным наследством, доставшимся ей от рано yмeршей матери. Та кyпила ее уже подержанную, отдав «деньги и овцу в придачу».
Допустили Альку до машинки только в четвертом классе, когда на уроке труда задали сшить фартук. Бабушка порывалась сама прострочить нужные швы, но внучка заупрямилась. Фартук Алька строчила под строгим бабушкиным взглядом.
Но в пятом классе шили ночную сорочку, в шестом — юбку, и Алька брала семейное сокровище уже без спроса. В студенческие годы девушка могла за сутки смастерить платье или костюм. В конце восьмидесятых хорошую одежду не достать, да и ткань — товар дефицитный. В ход шло все — из дешевого «наперникового» сатина вышел модный костюм, Алька просто добавила к нему розовую сеточку тюля и кольца, на которые крепились занавески. «Бабушкин» поплин пошел на платье, а из отреза серой хлопчатобумажной ткани, забракованной бабушкой за то, что «страшна больно», получилось шикарное платье-сафари.
Первая машинка у Али появилась уже в девяностых, свекровь подарила подольскую. Она шить не умела, и с радостью освободилась от «хлама», кем-то подаренного. С этой машинкой Алька пыталась договориться лет двадцать, не меньше, после одного шва машинка начинала выделывать такие крендельца, что хозяйка только диву давалась: то тянет и рвет верхнюю нить, то нижнюю, швы пропускает — наплачешься, пока что-нибудь сошьешь. И что Алька с ней ни делала — отдавала мастеру, он настраивал, но через пару дней все начиналось снова. Сама до винтика разобрала, промыла, промазала, сменила «тарелочки», лапку, но машинка словно издевалась.
В середине девяностых открывались первые рынки, и необходимость в шитье отпала, Алька зачехлила машинку и отправила на антресоль. Когда уезжала от мужа после развода, брать с собой не стала, лишь улыбнулась. В магазинах появились новые модификации машинок. Алька купила такую, и весь отпуск провела за шитьем: гардины, постельное белье, покрывала — никогда еще шитье не доставляло такого удовольствия. А потом вдруг успокоилась и несколько лет не садилась за шитье. Достала свою помощницу, когда подруга попросила сшить конверт внуку на выписку. Сидели с подругой, смотрели красивые картинки, и Алька заявила:
— Да тут на три часа работы.
С тех пор и шьет, сколько изделий вышло из ее рук: конверты, комплекты, детские одеяла, пледы, костюмчики для девочек и мальчиков. Она не успевала выполнять заказы, она уволилась, впрочем, ни минуты об этом не жалела.
Алла зашла в магазин «Ткани», ходила между полками, поглаживая разноцветные рулоны, и вспоминала бабушку, сидящую вечерами за своим стареньким «Зингером». Как же она жалела, что бабушка не дожила до всего этого великолепия…
Автор: Елена Гвозденко
