Севка бросил взгляд на отрывной календарь, который висел на гвоздике в кухне. Тридцатое число декабря месяца снова екнуло где-то внутри, напомнив про подарки дочке Аленке.
Последний раз он ездил к ней осенью. Пятилетняя дочка со светлыми косичками смотрела на него, как на небожителя: папка приезжает редко. И вообще он не живет с ними и никогда не жил.
— А ты когда приедешь? – спросила девочка в последний его приезд.
— Ну, теперь зимой.
— Зимой? – Аленка потупила взгляд.
— Я тебе еще подарки привезу, — чтобы развеселить девочку, сказал Всеволод. – Что ты хочешь?
Аленка задумалась, потом серьезно сказала: — Я думаю, нам надо «колючку».
Севка рассмеялся, вспомнив, что «колючкой» она называла елку.
— Елку значит?! Будет тебе елка!
— Вон в клубе елка будет и хватит. Чего мусор в избу тащить? – бросила на ходу так и несостоявшаяся теща.
Маринкина мать все пять лет ворчала на Севку, с той самой поры, когда Маринка сообщила о бeременности. У молодых тогда не заладилось, подключились родственники с обеих сторон, — совместные упреки еще больше отдалили Севку и Маринку друг от друга.
«Оплeванная» общественным мнением, Маринка родила дочку, замкнувшись в себе и уже не реагируя на материны слова: «По сеновалам водил, а до сельсовета не довел зарегистрироваться».
С Севкиной стороны тоже гонора хватало: «Уж больно доступная, не кори себя, сынок, будет и на твоей улице невеста, да не абы какая, а самая лучшая».
Все это Севка вспоминал, пока ехал на УАЗике с Ефимычем. – Ну, вот и Клунево, — остановившись, сказал он, — теперь через реку и на месте будешь.
— Спасибо, Ефимыч, мне тут недалеко.
Севка закинул рюкзак на спину, поправил ушанку, которая прикрывала его светлые волосы, зачесанные назад. Хиус так и «строчил» зябким холодом, но Севка был в отцовских унтах и овчинном полушубке.
Он ступил на лед, заметенный снегом, взглянув на другую сторону, где маячила скудными огнями деревня, и бодро зашагал в ее направлении.
Избу объяли клубы пара, ворвавшегося с мороза, когда Севка распахнул дверь. В Шапке, покрытой инеем, в запорошенном снегом тулупе, с побелевшими от инея ресницами, он был похож на Деда Мороза.
— Ну, кто тут «колючку» хотел?
Аленка замерла на месте, разглядывая вошедшего с холода дядьку.
— Это же я, папка! А это «колючка» твоя, — показал он на елку.
— Ох, припер все-таки, — сказала Маринкина мать.
— Это будет моя елка! – закричала Аленка.
— А кричать-то зачем? – одернула девочку Марина, вышедшая из другой комнаты. – И как же мы ее поставим? Да и крестовина невесть где.
— На чердаке крестовина, сто лет никаких елок не ставили, вот и пылится, — подсказала Маринкина мать.
— Пусть елка от холода оклемается, а я крестовину поищу, — и Севка решительно скинул тулуп.
Маринка переглянулась с матерью, обе промолчали. – И игрушки там в чемодане, так ты спускай чемодан заодно, — крикнули ему вслед.
Аленка не отходила от елки, разглядывая игрушки. Были здесь и сказочный домик, и кедровые шишки и Снегурочка, и космонавт. А еще на ветках висели конфеты, привязанные за ниточку, — самые настоящие, которые можно снять с елки, развернуть и съесть. Но больше всего восхищение вызывала елка, — разлапистая, пушистая, заполнившая хвойным ароматом весь дом.
Севка смотрел на счастливую дочку, крутившуюся возле елки, в то время как Марина стояла у стены.
— Меня на прииск отправляют на год, тыща километров отсюда, так что не знаю, когда приеду, — тихо сказал он.
Марина молчала. Вся эти пять лет они и не сходились, и жизнь свою толком не устроили.
— А хочешь со мной? – сказал вдруг Севка, подойдя ближе. – После праздника сразу ехать надо. Решишься? – спросил Севка, сам не веря в положительный ответ.
— Решусь, — также тихо сказала Марина, — садик там для Аленки есть?
— Есть там садик, и школа есть. И жилье мне обещают.
— Ой, батюшки, — запричитала Маринкина мать, — и куда ты их поволокешь, нечто по-человечески нельзя.
— А вот теперь и будет по-человечески! – уверенно ответил Севка будущей теще.
Аленка помогала собираться, неся игрушки, вещи, которые Маринка откладывала: — Не можем мы все взять, только необходимое.
Аленка подошла к отцу, залезла на колени, и, обняв его за шею, спросила: — А елку возьмем? — впервые она сказала не «колючка», а «елка».
— А елку мы там новую поставим.
Аленка с сожалением посмотрела на полюбившуюся ей лесную красавицу, принесенную отцом. Но промолчала: если папка сказал, значит сделает. И она положила голову ему на грyдь, наблюдая, как мама собирает вещи.
А за окнами, в прозрачном морозном воздухе приближался Новый год, — счастливый для всех троих Новый год.
Автор: Татьяна Викторова
