У меня очень много ярких детских воспоминаний. Мать всегда удивлялась — я не должна этого помнить, а я помню.
Я помню, что мне год, зима, сугробы много выше меня ростом, а папа ведёт меня за шарф, потому что ходить в валенках и неподъёмной цигейковой шубе я ещё не умею. В цигейке, по-моему, вообще можно было принимать только два положения — стоять, как поставили, или лежать, как yпaла. Или как положили — ну, это уже на санки. У меня так и не получилось складываться вдвое в этом цигейковом чудовище, чтобы ехать сидя, я лежала, запрокинув голову в чёрное зимнее небо (а в чёрное, потому что раннее утро и поздний вечер, и мы скрипим санками в сторону детского сада) и в рот мне падал снег. А ещё интересно свесить голову совсем назад, за спинку, чтоб люди наоборот, и собаки наоборот, и дома прямо из неба вверх ногами.
«Не крутись!» — это значит, что сегодня в извозчиках мать. Не крутись, не ешь снег, подбери варежки, что у тебя вечно всё не как у людей. Конечно, мамуля, конечно-конечно, но ведь у меня ещё будет прогулка днём сотоварищи, ага? И уж там я наемся снегу до зелёных соплей! И качели железные оближу, хотя знаю прекрасно, что прилипну, и располосую губу, и наглотаюсь кровавой меди. И обязательно промочу варежки, и потеряю галошу с валенка, и… только об этом ты узнаешь только вечером, милая моя мама, и всё веселье пройдёт мимо тебя, а что будет потом — неважно. Важен момент, мам. Ты просто забыла, как восхитительна сосулька, отломанная с перекрестий детсадовской веранды. Как умопомрачителен её вкус — талая вода, немножко дерева, немножко краски. А ещё я побью Вовку Морозова лопаткой, а он побьет меня, и после обеда вместо сна нас разведут по разным углам, и будет нам счастье.
Папа возит по другому. Папа рассказывает про стройку и про то, что скоро мы тоже обязательно уедем в новый дом. Папа показывает ковш Большой Медведицы и Кассиопею. Папа ничуть не против того, чтобы я ехала, свесив голову хоть под самые полозья. Папа знает, что я ненавижу свою синюю шапку — она из крашеной собачьей шерсти, а собак я люблю. Папе можно показать боевое ранение на губе от всё тех же качелей, и он не скажет «бестолочь», как непременно сказала бы мама, он скажет — ну что ж ты так, дочь моя замечательная. И просто потому, что я такая замечательная дочь, я готова попробовать на вкус все качели в округе.
Брат возит быстро. Ему не до меня, он подросток. Люди и витрины мелькают с бешеной скоростью, я кручу головой во все стороны, как китайский болванчик — увидеть, запомнить, рассказать бабушке. Санки заносит на поворотах — братец торопится в школу. Он так торопится, что я даже не успеваю рассмотреть, как работает чудесный горшочек в витрине пельменной — там клубится пар, я понятия не имею, каким волшебством это делается и всегда долго провожаю пельменную взглядом — завораживает.
Когда воспоминания о детстве обступают меня плотным кольцом, можно даже в календарь не заглядывать. Новый год близко, чудес хочется, только жалко, что ни маму, ни папу Дед Мороз нам с братом принести обратно не сможет…
Автор: Другая Татьяна Гордеева
