— Дед, ведь она так и лежит, – голос Марковны звучал жалостливо, сквозь слезы. Она облокотилась на подоконник и, уткнувшись лбом в стекло, вела наблюдение. – Который час лежит, даже не пошевелилась!
— Может сдохла? – с неприязнью в голосе спросил Семеныч. – Коли уж не шевелится.
— Нет. Глазки-то открыты. И голову не опускает. Лежит и смотрит в одну точку, ни на что внимания не обращает. Сосед собаку свою выводил прогулять, так она даже головы не повернула.
— Бoльная, наверное, — предположил Семеныч. – Срок пришел, вот и помирает. Нашла же место!
— Да нет же! – Марковна с осуждением посмотрела на супруга. – В пятом подъезде, помнишь, старушка жила. Лет на десять нас постарше. Вчера пoxoронили. Это ее кошка. Хозяйку – на клaдбище, кошку – на улицу. Эх, люди, люди…
Семеныч помнил старушку. Был даже когда-то знаком с ее мужем. Друзьями не были, нет. Но при встрече кивком головы приветствовали друг друга. Это он организовал мужиков соорудить детскую площадку во дворе, хотя у самого дети уже в ней не нуждались.
Заодно сколотили пару-тройку столов с лавочками под березами. Это уже для взрослых. Вековые березы чудом сохранились, напоминая о том, что на этом месте когда-то шумел лес.
Любимое место сбора было у мужиков. В свободное время любили они тут «забить козла», сыграть партейку-другую в шахматы, а то и, чего греха таить – раздавить пол-литра в честь праздника.
До сих пор собираются старожилы под березами. Столы и лавки уже не раз меняны, а деревья так и растут, укрывая стариков тенью, спасая от летнего зноя.
— Вчера, говоришь? – Семеныч пялился в телевизор, пережидая навязчивую рекламу в перерыве футбольного матча. – А что же дети? Могли бы забрать.
— Дети… – вздохнула Марковна. – Детям, сам знаешь, кроме квартиры ничего не нужно. Все, что старикам дорого, что бережем, как зеницу ока, они, когда придет срок, выбросят на помойку. И вещи наши, и фотографии родных, что всю жизнь берегли. И грамоты, и награды. Жизнь такая пошла. Но кошку-то зачем? Живая ведь душа.
Марковна еще что-то бормотала, шмыгая носом и промокая глаза платочком. Потом отошла от окна и, ничего не сказав мужу, обулась и вышла из квартиры. Не было ее минут пятнадцать. Вошла она, прижимая к груди осиротевшую кошку, которая безвольной тряпицей свисала с ее рук.
— Хоть суди меня, хоть ругай, а я так не могу! – с порога заявила она и опустила кошку на пол в прихожей.
Кошка – обычная серенькая Мурка, в комнату не прошла, а улеглась у двери, так же отрешенно вперив взгляд в пустоту. Была она возрастная, лет десять-двенадцать, не меньше.
Семеныч ничего не ответил, даже головы не повернул. Как сидел в кресле перед телевизором, так и продолжал сидеть. Марковна, осуждая мужа, покачала головой и пошла на кухню, думая – чем бы накормить кошку?
Следующим утром кошка обнаружилась на том же месте, но корм из миски был подобран, миска тщательно вылизана.
— Вот и хорошо, — ворковала Марковна. – Покушала, значит жить будешь. Значит, рано тебе еще к хозяйке. А время пройдет – совсем оправишься, привыкнешь к нам.
Но привыкала кошка тяжело. Лишь через неделю начала проявлять интерес к хозяевам. Все также лежа у входа, она поднимала голову и провожала или встречала их безразличным взглядом.
Марковна гладила ее по мягкой шерстке, ласково разговаривала, старалась накормить повкусней. Но та кушала только ночью, когда хозяева уже спали. Посудину для кошачьего туалета Марковна наполнила чистым песочком и поставила в совмещенный санузел, дверь которого держала открытой.
Семеныча это раздражало – привык он к давно заведенному порядку в доме и открытую дверь считал вопиющим нарушением этого порядка.
— Разлеглась тут, – ворчал он, выходя из квартиры и переступая через лежащую кошку. – Места больше нет?
Кошка не отвечала и только смотрела на него грустными зелеными глазами. Однажды он даже запнулся, возвращаясь из магазина с покупками.
— Да чтоб тебя! – возмутился он. – Уйди ты отсюда! Вон в комнате места полно. Чего ты тут разлеглась!
Кошка выслушала его тираду, поднялась с вязанного половичка, приспособленного для лежанки, и проследовала в комнату. Семеныч и Марковна только проводили ее взглядами. Теперь Мурка целыми днями лежала в углу комнаты, не проявляя активности и не доставляя хлопот хозяевам.
— Да разве это кошка? – ворчал Семеныч. – Старуха. Старуха и есть! Поест, что дадут, и молчком на лежанку. Не видно ее, не слышно.
— Да что ты такое говоришь! – обижалась за кошку Марковна. – Сам подумай — сколько лет она прожила со своей хозяйкой! Скучает по ней небось. Ведь вся ее жизнь в ней и была. Вот и лежит, вспоминает счастливые деньки, больше-то таких не будет. Вот состаришься, будешь жить с детьми – точно так же будешь сидеть в уголочке, вспоминать молодость, да мешаться всем. Дай Бог, гонять тебя не будут и запинаться!
Этот разговор разбередил душу Семенычу. На Мурку он стал посматривать другими глазами, представляя себя на ее месте. Больше ее не ругал, не грозился выставить за дверь.
Однажды даже принес из магазина корм в пакетике. Специальный для кошек, хотя Марковна кормила ее бульончиком из супа, накрошив туда кусочки вареного мяса.
В один из теплых летних вечеров Марковна возвращалась от дочери. Та попросила ее побыть с внуком – приболел, а последить за ним некому, у взрослых на работе запарка.
С внучком все в порядке, носится по дому, как угорелый – всем бы больным так. Улыбаясь, она припоминала веселые игры внука, в которых и сама участвовала, заразившись детским энтузиазмом.
Войдя в квартиру, услышала негромкий голос мужа. Он обстоятельно вел беседу. С кем это он там?
— Жизнь, она штука такая… Порой кажется – все! Легче лечь, да помереть, чем пережить. А пройдет время – вроде и налаживается все, и снова жить хочется. И мысли глупые из головы выветриваются. Главное — перетерпеть это время. А если найдется человек, который поймет тебя, поддержит, то и вовсе хорошо!
Марковна с удивлением смотрела, как муж увлеченно доводит свои суждения до Мурки! Та сидела на подлокотнике кресла и внимательно слушала собеседника, изредка вставляя мурчащее – Мряу!
— И что, понимает она тебя? — ехидно спросила Марковна, немного обижаясь на кошку. «Вот ведь, подобрала ее, ухаживаю, кормлю, а она со мной ни разу не поговорила».
— Конечно! – убежденно заявил Семеныч. – Кстати, зовут ее не Мурка, а Матильда.
— Это она тебе сказала? – хохотнула Марковна.
— Она. Правда, Матильда?
— Мряу! – кошка боднула Семеныча в плечо.
— Ступай-ка лучше в магазин, – Марковна не смогла сдержать улыбку. – Мука вся вышла, а я хотела блинчиков напечь. Хочешь блинчиков?
Семеныч, не отвечая, поднялся с кресла, погладил Матильду и, собравшись, вышел из квартиры. От Марковны не укрылось, как кошка проводила его влюбленными глазами.
Он вскоре вернулся, прикупив упаковку муки и пару пакетиков корма.
— Собирайся, старушка, там мужики «козла забивают». Пойдем и мы, давно я уже под березками не был.
— Да ты очумел, старый! – Марковна ошалело смотрела на мужа. – Я в этого вашего «козла» и играть-то не умею. Чего удумал!
— О тебе и речи нет, – спокойно ответствовал Семеныч. – Это я — Матильде…
Марковна, просеивая муку, краем глаза смотрела в окно, как ее супруг шествует через двор – к березкам, а рядом с ним, задрав хвост трубой, семенит кошка, изредка поднимая мордашку и что-то спрашивая. А Семеныч ей отвечает, старательно жестикулируя. На полном серьезе!
Автор: Тагир Нурмухаметов
