Я осиротела в шесть лет. Нас у мамы уже было две девочки, а мама рожала третью. Я всё помню, как мама кричала, как собрались соседки, плакали, как смолкал мамин голос…
Почему не вызвали врачей, не отвезли маму в больницу? До сих пор не могу этого понять. Почему? Далеко было до посёлка? Дороги перемело? Я так и не знаю до сих пор, была же какая-то причина? Мама умерла в родах, оставив нас двоих и маленькую новорожденную Оленьку.
Отец после смерти мамы растерялся, родни у нас никакой не было здесь, на Дальнем Востоке, все на Западе, помочь отцу справиться с нами было некому.
Соседки присоветовали отцу срочно жениться. Не прошла и неделя после маминых похорон, а отец вот он – жених.
Посоветовали отцу люди посвататься к учительнице, говорили, что она добрая женщина. Отец и пошёл. Посватался и получил согласие. Видно отец приглянулся ей, что ли? Он молодой, пригожий был — это точно. Высокий, стройный, глаза чёрные-чёрные, цыганские. Засмотреться можно было.
Как бы то ни было, приехал отец к вечеру с невестой на смотрины.
— А я вам мамку новую привёз!
Меня такая досада взяла, горечь какая-то, я не умом, а сердцем детским чувствовала в этом что-то нехорошее. В доме еще все мамой пахло. Мы еще в платьицах ходили, сшитых и постиранных ее руками, а он нам уже новую маму нашел. Теперь-то, через года, я понимаю его, а тогда я его просто возненавидела и невесту его заодно. Что уж эта женщина напридумывала про нас, не знаю, но она зашла в дом в обнимку с отцом. Оба они были чуть-чуть пьяные, а она и говорит нам:
— Будете меня мамой звать, останусь.
Я младшей и говорю:
— Она нам не мама. Наша мама умерла. Не зови!
Сестренка заревела, а я как старшая выступила вперед.
— Нет, не будем! Ты нам не мама. Чужая ты!
— Смотрите, какая разговорчивая! Ну, тогда я с вами не останусь.
Учительница за дверь, а отец хотел было за ней пойти, и вдруг на самом пороге замер как-то, не пошел. Постоял, опустив голову, потом повернулся, подошел к нам, обнял нас, да как заплачет в голос, и мы тоже давай реветь вместе с ним. Даже маленькая Оленька в кроватке своей захныкала. Мы маму нашу оплакивали, а отец – любимую жену, но в наших слезах было горя больше, чем в отцовских. Сиротские слезы – они на всем белом свете одинаковы и сиротская тоска по родимой матери на всех языках одна. Я тогда первый и последний раз в жизни видела, как отец плачет.
Отец с нами еще прожил недели две, он в Леспромхозе работал, их бригада в тайгу уходила. Как быть? Работы другой в селе не было. Договорился отец с соседкой, денег ей оставил нам на еду, Оленьку отнес к другой соседке и подался в тайгу.
Вот мы остались одни. Соседка придет, сварит, печь истопит и пошла. Своих дел полно было. А мы одни дома целыми днями: и холодно нам, и голодно, и страшно.
Деревня стала думать, как нам помочь. Нужна была женщина, чтобы семью спасти. Да не какая-нибудь, а особенная, способная принять чужих детей, как своих. А где такую найти?
В разговорах узнали, что в родне дальней у нашей односельчанки есть молодая женщина, которую бросил муж из-за того, что она бездетной оказалась. Или был у нее ребенок, да умер, а больше детей Бог не дал ей, толком никто не знал. Все- таки узнали адрес, написали письмо и через эту тетку Марфу вызвали нам Зину.
Отец был еще на лесозаготовках, когда Зина рано утром пришла к нам. Зашла она в дом так тихо, что мы и не слышали. Проснулась я, а в доме шаги. Ходит, совсем как мама, кто-то, посудой гремит на кухне, а по дому запах! Блины пекутся!
Мы с сестрой тихонечко стали в щелочку подсматривать. Зина тихо хозяйничала: мыла посуду, отмывала полы. Наконец, она по звукам поняла, что мы проснулись.
— Ну, идите уж, белянки, поедим!
Нам чудно стало, что она нас белянками назвала. Мы с сестрой и правда светловолосые да голубоглазые — в маму.
Набрались мы храбрости, вышли из комнаты.
— Садитесь к столу!
Нас не нужно было два раза звать. Мы блинов наелись и уже почувствовали доверие к этой женщине.
— Меня тетей Зиной звать. Зовите так.
Потом тетя Зина искупала нас с Верой, все нам постирала и ушла. Мы на второй день ждем: она пришла! Дом преобразился под ее руками. Опять стало чисто и опрятно, как при маме. Недели три прошло, а отец в тайге. Тетя Зина за нами смотрит, лучше и быть не может, а сама, наверное, переживает очень и не дает нам к ней привязаться. Особенно Верунька к ней тянулась. Понятно, ей ведь три года всего было тогда. Я относилась осторожно. Строгая была эта тетя Зина.
Неулыбчивая какая-то. Наша мама веселая была, песни пела, плясать любила, отца «Ванек» звала.
— Вот приедет отец из тайги, да не примет меня. Какой он хоть у вас?
Я так неуклюже стала отца расхваливать, что чуть было дела всего не испортила! Говорю:
— Он у нас хороший! Смирный такой! Напьется и сразу спать!
Тетя Зина сразу насторожилась:
— Часто пьет?
— Часто! — отвечает младшая, а я ее ногой под столом толкаю и говорю:
— Да нет, по праздникам только.
Тетя Зина ушла в тот вечер успокоенная, а отец из тайги вечером приехал. Вошел в дом, огляделся, удивился:
— Я думал, вы тут беду бедуете, а вы как принцессы живете.
Мы ему как могли все рассказали. Отец сел, задумался, а потом и говорит:
— Ну что, пойду и я посмотрю на новую хозяйку. Какая хоть она?
— Красавица, — торопливо сказала Верочка, — и блины печет, и сказки рассказывает.
Уже сейчас, вспоминая все это, я всегда улыбаюсь. Зину ну никак, ни по каким меркам, красавицей не назовешь. Худенькая, маленькая, блеклая какая-то, она, конечно, красавицей не была, но что дети в этом понимают?
А может только они и понимают в чем она – красота человека?
Отец засмеялся, оделся и пошел к тетке Марфе, которая жила неподалеку.
На другой день отец привел к нам Зину сам. Встал утром пораньше, сходил за ней, и Зина опять так робко в дом вошла, как будто боялась чего-то.
Я Верочке говорю:
— Давай эту мамкой звать, эта хорошая!
И мы с Верой в один голос как закричим:
— Мама, мама пришла!
Отец с Зиной вместе за Оленькой сходили. Вот для кого Зина стала настоящей матерью. Пылинки с нее сдувала. Оля мать не помнила. Вера забыла, а я одна помню ее всю жизнь, и отец помнит.
Я подслушала однажды, как отец, глядя на фотографию матери, тихо сказал:
— Почему ты так рано ушла? Ушла и всю мою радость с собой унесла.
Недолго я прожила с отцом и мачехой. С четвертого класса по интернатам, у нас в поселке не было большой школы. После седьмого класса в техникум поступила. Все я стремилась пораньше из дома уйти, а почему? Зинаида меня никогда ни словом, ни делом не обидела, берегла, как родную, а я все дичилась.
Неблагодарная я, что ли?
Профессию акушерки я себе, наверное, не случайно выбрала. Мне нельзя вернуться во времени и спасти мою маму, но я уберегу другую.
Автор: Валентина Телухова
