«Тревожная масса…»

Всё началось, когда ушёл отец. Одной солнечной субботой посреди обеда просто встал из-за стола и сказал, что не вернётся. Ни за сигаретами не выходил, ни вещи не собирал… Взял и упорхнул, как бабочка. Лысая двухметровая бабочка в помятой тельняшке.

Я не мог есть. Мать ревела. Мы долго сидели, не шевелясь, и я не знал, что говорить. Потом молча вылил суп в унитаз, и пошёл спать. Мне было шесть, а я даже не включил мультики перед сном.

Отец, с которым мы играли в мяч, мастерили луки и смотрели «Звёздные войны», меня оставил. Я был ему не нужен – эта мысль осела внутри, провалившись сквозь сердце в желудок вместе с остатками злополучного обеда. Острым сверлом бурила мои внутренности непонятная вина и обида. Папы нет. Папа ушёл. Как Дарт Вейдер.

Я проспал почти сутки. На следующий день мой живот скрутила такая резь, что я орал криком, катаясь по полу. Мама набила мне желудок таблетками, но боль не проходила. Зарёванная, встрёпанная, мать вызвала врача, меня осмотрели – ничего.

– Мальчик голоден. Попробуйте дать хоть полчашки бульону, – печально вздохнул дядя в белом.

Мама сварила бульон. Я съел полкастрюли. Всё прошло.

Так и началось. Сначала я ел, чтобы угомонить боль. Потом по привычке. Разросшийся аппетит и растянутый желудок сделали из меня вечно голодного огра, раздувающегося в диаметре год от года.

Ростом я пошёл в батю, так что сто килограммов для меня были бы нормой… но не в четырнадцать же лет. К концу школы сто пятьдесят. После универа круглая цифра в двести кило равнодушно вползла в мою жизнь. Ходить-то я ещё могу. Но медленно и недолго.

Вспоминал детство. Из хорошего там были только фильмы и книжки, ждавшие меня дома. А больше…

– …Жирный-жирный, как поезд пассажирный!

– …Девчонки, сиськи можете не отращивать – всё равно у Антона больше!

– …Эй, пузырь, а ну на ворота!

– …Сможешь догнать, жирный? А если с хот-догом побегу?

…ничего.

С малых лет я ощущал, как оседает на мне липкая масса насмешек, отделяя от мира. Что толку с того, что я знал всё о «Звёздных войнах»? Пока одноклассники, жужжа, махались палками, я прикидывал, кто из них использует форму Соресу, а кто – Атару. Но вслух не говорил. Кто станет слушать? Слова «джедай» и «жирдяй» пишутся по-разному.

Одиночество и унижение давили на меня привеском к лишним килограммам. Ходить мешал не только вес тела, но и вес осевшего на душе мрака – липкого и густого, точно жир. Та самозабвенная лёгкость, с которой ушёл отец, обернулась для меня тяжестью – и отнюдь не только метафорической.

Один за партой. Один по дороге домой. Один дома, со времён, как от матери остался бледный призрак, метающийся между работой и сном. Мне нужно было утолять голод. Я стал готовить сам – и получалось неплохо. Мой зад снова раздался вширь на пару размеров. Замкнутый круг.

Съехал на втором курсе универа в квартиру бабушки, земля ей пухом. Подрабатывал в техподдержке – с детства ковырялся в компе, поднатаскался. Стал системным администратором в офисе довольно крупной компании. Казалось – жри на всю зарплату, катайся по полу как шарик и умри через пару лет от сердечной недостаточности.

Но мне повезло. У меня появился друг.

На рабочем перерыве я зашёл в курилку – там стоял тощий парень на вид моего возраста, с длинными волосами и в кожаной жилетке на рубашку в клетку. Он лыбился и пинал ногой мусорку.

«Фрик какой-то», – мелькнуло в голове.

– Здоров, – кивнул он. – Глянь, чего народ на работе творит.

В мусорке лежала бутылка из-под водки «Абсолют». Я хмыкнул, закуривая. Вспомнил старый стишок:

– Я взял лайтсабер, вышел на пробежку,

Покинув дом и очага уют.

Джедаи – за здоровый образ жизни…

– …Ведь только ситхи всё возводят в «Абсолют»! – закончили мы в один голос и расхохотались.

– Жека, – протянул он руку.

– Антон.

Я пожал.

– Воу, большой парень, остановись, сломаешь! – восхищённо воскликнул Жека. – Ты тут кем?

– Сисадмин на третьем. А ты?

– Коллега! Иди обниму! Только я на втором.

Я удерживал на сигарете столбик пепла, пытаясь не опрокинуться от шока. Незнакомец обнимал меня. Потного, толстого мужика – просто за стишок про ситхов и общую специальность.

– Капец, тебя не обхватить, друг! У тебя небось и гравитация своя?

Почему-то прозвучало совсем не обидно. Я даже рассмеялся, хотя шуток этих не любил и слышал по двести раз каждую.

Мы перекинулись ещё парой слов, докурили. Жека предложил:

– Слушай, большой, айда по пиву после работы?

Так началась наша дружба.

Мы ходили в бары, гуляли, иногда зависали у меня с приставкой и пиццей, точно в американском кино. Обсуждали перипетии Далёкой Галактики, пили, шутили. Я готовил вкусности: борщ, паэлью, хачапури, рамен… Мы ели. Жека меня постоянно подкалывал, но я не мог обижаться.

– …Девушку тебе надо найти.

– Как?

– Ну, я предложу какой-нибудь кисе покататься на БТРе. А потом привезу её к тебе.

Я кинул в Жеку чипсиной.

– Пойду в сортир.

– Хорошо, Антох, только мимо телика не иди, а то я серию пропущу.

…Потом мы стали соседями. Тоже в американском стиле. Он расстался с девушкой, попросил перекантоваться недельку, пока не найдёт квартиру. Тут всё пошло наперекосяк.

Я приготовил настоящий венгерский гуляш. Жека слопал две миски и сказал:

– Тебе бы поваром, какой ты нахрен сисадмин… Теперь понятно, почему ты такой большой… Этак и я раздобрею. Надо вечером пробежаться, ты со мной?

Шутку я оценил. Мои два центнера не давали мне пройти от комнаты до туалета, не запыхавшись. Какой к чёрту бег – я забыл, что это такое, с начальной школы. Когда Жека надел спортивки и ускакал в ближайший парк, я сел доедать четвёртую порцию.

А вставая, пошатнулся. В глазах потемнело, миска разлетелась по кухне. Кряхтя и пыхтя, я опустился на четвереньки, собирая осколки. Кое-как смёл в кучку. Не все. Некоторые царапали волочившееся по полу пузо. Пот застилал глаза, я задыхался.

И понял, что не могу встать.

От бессилия я заплакал. Пытался приподняться, но слабая дряблая спина не выдерживала тяжести живота. Следующие полчаса я лежал на полу, изрезанный осколками, и рыдал. Пока Жека не помог мне подняться. Хорошо, что взял ключи.

– Надо… худеть… я так… больше…

– Надо. Вредно столько тяжести таскать, – угрюмо кивал Жека.

– Я копил… на операцию… удалить полжелудка… и аппетит…

– Это неверный выход, друг. Джедаи за здоровый образ жизни. Дело не в желудке.

– Ты прав… в голове.

Я рассказал ему об отце, о боли, страхе и разочаровании, тяготящих меня сильнее, чем лишний центнер тяжести. Жека не перебивал. Он обрабатывал мои царапины и перевязывал особо глубокие порезы.

На следующий день началось.

Жека выкинул мои тарелки, купил маленькие («психологический трюк»). Вытащил меня на прогулку. Я переваливался с ноги на ногу, с завистью глядя, как друг нарезает по парку круг за кругом.

На ужин был белёсый брикетик.

– Это чего за тревожная масса? – поморщился я.

– Тревожная масса – это сто кило, которые ты нажрал от психотравмы, – парировал он. – А это творожная. Давай, это вкусно.

Оказалось, и правда.

Я скучал по чипсам, пицце и пиву. Первую неделю ломка была психологической. Я перебивал её долгой прогулкой, уставал и ложился спать. Друг поддерживал меня и следил, чтобы я не срывался. С его помощью было легче.

– Э-э, куда гонишь, брат? – кричал Жека, заходя в мою комнату. – А, это не спидометр, это весы…

К концу второй недели я проснулся от боли в животе. Ощущение было – как от пытки с ведром и крысой. Меня грызло изнутри.

Жека не растерялся.

Он держал меня за плечо, шептал, что он рядом, что всё в порядке.

– Боли нет, её не существует, ты настоящий джедай, не думай о желудке, – бормотал он, как мантру. – Думай о сердце, о своём большом сердце, думай о мозге, думай о штуке между ног, которую когда-нибудь увидишь без зеркала. Я знаю, ты это сможешь.

Я выл, кричал и кусал подушку. Злобная, жгучая, точно глоток кислоты, боль проедала кишки. Ей нельзя было верить, она фальшивка, дрянь, обман – как углеводы в газировке.

К утру отпустило. Я встал и побрёл варить овсянку.

– Антон, ты в курсе, что песню «Крылья» Бутусов посвятил не полковнику Сандерсу? – подбодрил меня Жека дежурной шуткой. Я слабо улыбнулся.

…Вскоре я стал есть вдвое, а потом и втрое меньше. Спустя полгода половина центнера покинула меня, но ходьба и лёгкие упражнения уже не давали эффекта. Стрелка весов остановилась.

Я воззвал к Силе и вышел в парк. “Покинув дом и очага уют». Меня хватило на двести метров. Впервые за много лет – это было незабываемо. Сплющенные весом плоскостопые лапы болели от бега. Слабая грудь взрывалась от нехватки воздуха, колыхалось дряблое сало на боках. Я бежал.

За эту минуту я вспотел сильнее, чем от километровой прогулки. Возвращался домой совершенно разбитый. Взглянул на лестницу, нажимая кнопку лифта. Ещё не время.

– По телеку говорят, землетрясение было, – сообщил Жека.

– Где? Когда?

– Да у нас во дворе. Только что.

Две недели я пробегал свои двести-триста метров и полз домой еле живой. Потом стрелка сдвинулась. Окрылённый успехом, я проскакал аж пятьсот, а потом ещё и поднялся на этаж пешком. Правда, тут мои силы кончились, и остальные восемь я ехал на лифте.

По-прежнему много и вкусно готовил, но еда портилась. Выкидывая полказана испортившегося плова, вспомнил слова Жеки. Плюнул на все и через день сменил работу. Ресторан, куда меня взяли поваром, скоро поднялся в рейтинге, повалили клиенты.

Я был счастлив среди запахов и вкусов, стука ножей и звяканья кастрюль. Счастлив в суете и жаре бегать целую смену от плиты к плите. Я вдыхал ароматы и глядел на блаженные лица жующих людей. Еда перестала быть необходимостью – она стала искусством. А жир на боках стремительно таял, достигая заветной сотни.

…Мне удавалось пробегать уже два километра. Я знал, что скоро привыкнут ноги, окрепнут лёгкие и я смогу на равных с Жекой пробегать его семёрку. Стрелка весов показывала девяносто пять.

– Эй, дрищ! – бросил однажды Жека.

– Ого, что-то новенькое, – я улыбался во все тридцать два.

– Ходил я тут на «Мстителей». Скажи честно, тот злой синий мужик щёлкнул пальцами и половина тебя исчезла, да?

Я обнял его, сдерживая слёзы. В тот день, счастливой солнечной субботой, мы заказали пиццы и напились, как в старые времена.

Зеркало говорило, что я и правда перестарался. На меня смотрел тощий мужик с обвисшими лоскутами кожи на животе и руках. Вот и пригодятся деньги, которые мне Жека не дал пустить на желудок. Подрежем кожу, пустим на сапоги.

…После работы, сняв халат и колпак, остановился в курилке. Невысокая девушка с ярко-зелёными глазами и пышными формами, попросила закурить.

– У вас… пуговица оторвалась, – несмело заметил я.

Она глянула вниз, запахнула разошедшуюся на груди блузку.

– Чёрт, опять отъелась… Молодой человек, я толстая?

Я рассмеялся.

– Нет, конечно. У вас просто… бюст.

– Неправда, я толстая!

Мне стало ещё смешнее.

– Вы не знаете, что такое «толстый». Приходите завтра – дам вам померить жилетку размера девять-икс-эль.

– С-сколько?

– Да-да. Год назад у меня на ней порвалась пуговица.

– Н-не может быть, – ошарашенно выдохнула она, оглядывая два метра стройного меня.

– Антон.

– Юля.

Что-то само дёрнуло меня за язык – шанса лучше уже не будет:

– Не желаете вечером выпить чашечку пива или бокальчик кофе?

Кажется, я сказал что-то не то, но она смотрела на меня сияющими глазами, и на круглых щечках ямочка так играла, и прядь волос на пальце…

– С удовольствием!

Так прошёл мой первый вечер с девушкой. Потом второй. Мы гуляли вдоль набережных и пили приторный кофе, ходили в кино и кафе, катались на аттракционах и фоткались у фонтанов. Однажды я остался у неё дома. Её не испугала висящая кожа, а ту штуку и правда было видно без зеркала.

А мне… Так хорошо мне не было, даже когда я жрал вкусняшки на пару с Жекой с джойстиком в руке. Внутри не осталось никакой боли. Ни в желудке, ни в душе.

Дома я сказал:

– Жек, спасибо тебе за всё, но… ты, кажется, собирался недельку перекантоваться?

— Да, неделька растянулась… на год?

— Полтора.

Он крякнул, усмехаясь. Спросил:

– И как она?

– Кто?

– Ну, та, кто въедет вместо меня. Неспроста же?

– Ну… В общем, да. Неспроста. Она волшебная.

– Молодец, рыцарь. Лети к ней. На крыльях любви или… – он потеребил висящий лоскут под моим бицепсом, – …на парусах обвисшей кожи. Съеду через неделю.

Всю неделю я ночевал у Юли. Учился, как делать девушке хорошо и вообще – владеть своим телом. Не мог отлипнуть от неё, потому что раньше… Ох, как бы это было тяжело.

Но Жека собрал вещи. Мы обнялись со слезами на глазах, и он отчалил. Тогда я привёл домой Юлю, не зная, что у неё для меня сюрприз. Маленькая пластиковая палочка с двумя полосками.

Она смотрела гордо и чуть с опаской. Я замер.

Отец ушел не потому, что меня не любил. Он хотел пожить «для себя». А я всю жизнь жил для себя. Он не знал, насколько тяжело одиночество в довесок к центнеру тревожной массы. Он не понимал чего-то важного в этой жизни.

Я никогда не бегал – и мне понравилось. Никогда не жил для других – но хочу. Не болит желудок, не чешется совесть и не тянет душу несносной тяжестью тоска, густая, словно смола, и дряблая, как застоявшийся жир. Юля радостно взвизгнула, когда я кинулся к ней обниматься. Как кстати совпало, что и у меня для неё был сюрприз.

Встал на колено, вынимая из кармана коробочку. Протянул кольцо. И застыл.

В прихожей за спиной Юли стоял Жека.

Он же отдал ключи. И что он тут делает?

Жека поднял большие пальцы, скалясь во всю пасть и кивая. Я сбивчиво залепетал.

– Как раз думал… Это к глазам и… выходи за меня.

– Ч-что к глазам? – нежно улыбнулась она.

– Просто… это изумруд. Он как зелёный кайбер-кристалл и… – я от волнения нёс чушь. – Мечи зелёного цвета носят д-дипломаты… самые мирные джедаи в Ордене. И ты… эм… Ты принесла мир в мою Галактику.

Кажется, вышло неплохо. Юля расплакалась и крикнула:

– Да! Выйду! Я люблю тебя!

– И я. Тебя, то есть.

Она засмеялась звонко и легко. Жека в прихожей танцевал макарену.

– Ты готов? — шепнула Юля.

– Готов, – твёрдо сказал я, не оглядываясь на суфлирующего Жеку. – Своего ребёнка я уберегу от тяжести. Его жизнь будет легче.

Она нажала пальцем на кончик моего носа.

– И не кури больше в комнате.

– Не буду. И ты брось.

– Уже. Может, чаю?

– Сиди, я принесу.

По дороге на кухню я всё понял. Зажёг плиту, поставил чайник, насыпал заварки и повернулся к Жеке. Он сиял как световой меч.

– Понимаешь, большой парень? Ты победил его!

– Кого?

– Батю-ситха. Ты остался тут, на светлой стороне. Подарил ей новую надежду. Сын мой, ты настоящий джедай. Впрочем… Какой ты теперь сын.

– В смысле?

– Ты сам себе теперь отец. Мужик, бросивший тебя двадцать лет назад, больше тебе не нужен. И я тоже. Ты только бегать не забрасывай.

– Антон! – окликнула Юля из комнаты. Послышались шаги. – С кем ты там разговариваешь?

Я повернулся к прихожей.

– Да пребудет с тобой Сила, – шепнул сзади на ухо Жека.

Юля прошла мимо меня в кухню. Увидела вскипевший чайник, залила заварку, что я насыпал пару минут назад. Она порхала по маленькой кухне как птичка-колибри – я представил, как через полгода она будет смешной и кругленькой, но, конечно, не такой проворной. Улыбнулся.

– Что? – рассмеялась она. – Так с кем ты говорил?

– А-а… – я махнул рукой и притянул её к себе. – Сам с собой, родная. Сам с собой.

Я обнимал её, гладил по волосам и смотрел на стол, где минуту назад сидел мой несуществующий лучший друг. Столешница была пуста. Жека слился с Силой.

Автор: Александр Сордо


Оцените статью
IliMas - Место позитива, лайфхаков и вдохновения!
«Тревожная масса…»
«Бирюк…»