Намаялась Лена. Весь день носилась по Москве — попробуй что-нибудь купить за два дня до Нового года, куда ни ткнись, везде очереди. Да ведь не ехать же к мужу с пустыми руками! Человек целый год на казенных харчах, хотелось ради праздничка побаловать его чем-нибудь вкусненьким.
«Завтра, завтра, завтра…» — на все лады пела и ликовала душа.
Завтра она увидит Андрея!
Сколько трудов ей стоило выбить три дня за свой счет плюс праздничные плюс два отгула — ровным счетом неделя, чтобы съездить к мужу, который после окончания училища служил в отдаленном гарнизоне.
«Чего ездить, зря деньги мотать? — недоумевала свекровь. — И так живете поврозь, сколько средств попусту пролетает…» Но Лена не упускала ни единой возможности повидаться с мужем.
За всеми дорожными хлопотами и сборами не успела Лена заранее позаботиться о билетах. Думала — зима, проблем не будет. Не учла, что перед праздником все куда-нибудь едут. До Москвы-то кое-как добралась, а тут, кроме общего вагона, — ничего. Ну ладно, общий так общий.
Лена спокойно зашла, выбрала место, положила портфель на вторую полку и уселась в углу у окна. Первой в купе ввалилась толстая бабка . Она плюхнулась, отдуваясь, на сиденье и тут же озабоченно вскочила и принялась запихивать под полку свой чемодан. Лена помогла ей.
— Уф, — облегченно вздохнула старуха, — хорошо. Так, вторая полочка моя будет. Глядишь, подремлю ночь.
Следом вошла крепкая молодая женщина , поздоровалась и принялась деловито расставлять свои многочисленные сумки и сетки на обеих вторых полках.
— Эй, эй, что вы делаете? — всполошилась старуха. — Не занимайте полки!
— А что? — обернулась женщина.
— Я там спать буду!
— Здесь спать не положено, — строго сказала женщина. — Это общий вагон.
— Как это не положено? — запричитала старуха. — Вы что это здесь командуете? Ну-ка убирайте вещи!
— Еще чего! — возмутилась женщина. — И не подумаю! Куда мне их девать?
— А вон — на третью полку!
— Ага, на третью! Мне до Устимья ехать, в два часа ночи выходить, стану я по полкам прыгать…
Лена молчала, с раздражением глядя на молодую женщину. Что без толку спорить? Только нервы трепать. И занесло ее в это купе!
— Что, — язвила тем временем старуха, — нахватала продуктов? Все из города тянете!
— А кто вам их в город поставляет? Кто? — горячилась женщина. — Ехали бы сами в деревню, раз такие умные.
— Свободно? — заглянул в купе низкорослый худощавый мужичок с рюкзаком.
— Садитесь, — ответила Лена. Остальные по-прежнему были заняты перепалкой.
— Чего они? — спросил мужичок. Лена в двух словах объяснила.
— А-а, — понял тот. — Ну чего, бабоньки, помочь, что ли? — спросил он. — Закинуть вещи-то?
— Так тяжелые, — растерялась женщина. — А снимать потом как? Мне ж в Устимье выходить…
— Ничего, — приговаривал мужичок, — мы их потихоньку, по одному. Вот так, вот так. И снять поможем.
Инцидент был исчерпан.
— В гостях были? — наконец нерешительно спросила старуха.
— Да, — с готовностью ответила молодая. — Родственники у нас в Москве. Купила тут кой-чего к празднику детям — апельсинов, яблок, конфет, колбасы… Колбасу они у меня очень любят, — пояснила она. — А так у нас все свое.
— Хозяйство держите? — угодливо спросила старуха.
— Держу, чего не держать.
— Это хорошо! — радостно сказала старуха.
Обе теперь изо всех сил старались показать, какие они, в сущности, неплохие люди. Обращались друг к другу преувеличенно вежливо, без конца ласково улыбались, понимающе кивали головами.
— Трудно в деревне-то жить? — сочувственно спрашивала старуха.
— Всяко бывает. Один год с кормами было плохо. А этот год хорошо. А то как-то повреждения на линии были. Дойка-то у нас электрическая. Что делать? Доить надо. Собрали всех — и школьников и пенсионеров, всех, кого можно. А коровы не дают молока, и все.
— А чего это они?
— Так они ж к электрической приучены. Электрическая, она ж с четырех сосков сразу тянет, а руками только с двух. А к тем-то двум молоко подступает, вот они и брыкаются — больно.
— Надо же что, оказывается!
— Да, пока наладили, измучились. А так чего же… Заработки у нас хорошие. И времени много свободного. Утром к шести придешь на ферму — в девять уже дома. Все переделаешь по хозяйству. К двум опять на ферму…
Лена под негромкий разговор попутчиков думала о своем, глядя на мелькающие за окном россыпи огней. Думала, что летом они вместе с Андреем поедут в Николаев к маме, к Алешке, что надо подыскивать новую квартиру, потому что к хозяйке после Нового года возвращается сын из армии.
Можно будет пока пожить у свекрови, но лучше найти поскорее, потому что со свекровью у них по каждому поводу возникают противоречия. Та целиком и полностью не одобряет ее образ жизни Бесполезно было спорить и убеждать ее, и Лена предпочитала жить одна, хоть и была прописана у свекрови.
Это служило поводом для бесконечных обид, упреков, сетований, которыми та одолевала сына, — Лена сама читала ее письма. Но что она могла поделать? Проучившись пять лет в институте и три в аспирантуре, забраться в эту дыру, в эту чертову Семеновку, и сидеть там без работы?
А здесь у нее тема, научный руководитель, работа, хотя и не очень завидная пока, но достаточно перспективная в будущем. Прописка, в конце концов. Ведь неизвестно еще, куда мужа потом занесет. Так и мотайся всю жизнь.
Свекровь грозится — вот найдет себе Андрей другую, останешься с носом… Да была она в этой Семеновке, все видела! Кого он там найдет? Там женщин — раз-два и обчелся, и те замужем, так что она в своем Андрее уверена на сто пятьдесят процентов.
— Три года мы с ним до войны и прожили всего, — уловила Лена обрывок разговора. Рассказывала старуха. — Получила одно письмо от него. И все думала, мало ли, случаются же ошибки. Уж война окончилась, а я все поверить не могу. Потом попривыкла, втянулась. Жить-то надо. А все одно, сколько сватались — всем отказала. Я ведь красивая была, — хвастливо сказала старуха, — у нас молодых девок пруд пруди, а ко мне, вдове с дитем, не один в женихи набивался. Но я говорю — нет, отца второго я для Кольки не найду, никто мне не нужен, а Федю своего я никогда не забуду. Потом, правда, сошлись мы с Петром, это уж как Колька в ремесленное поступил. Чего ж, думаю, человек добрый… Живем, и правда, дружно, и в доме все есть. Это я в дорогу такое пальто надела, чтоб не жалко, а так у меня и хорошее есть. Внуков нянчу — у Кольки двое. Сам-то Колька с нами не живет, он на Севере с женой, а дети все больше у нас. Тут в прошлом году Колька пишет: привози, мама, детей, денег тебе на дорогу выслал. Один билет больше сотни стоит…
Лене всегда казались странными эти дорожные откровения. Но тут от нечего делать начала прислушиваться.
— У меня хозяйство, — говорит молодая. Мы без мяса не сидим. Я и кур держу, и гусей.
— Как управляешься-то? — спросила старуха.
— А чего ж в деревне без хозяйства делать? — удивилась молодая. — День длинный. Ну вечером в кино сходишь, ну телевизор… А так чего ж делать? А с хозяйством — и время скоротаешь, и польза какая.
«Господи, — подумала Лена, — тоже мне забота — чем время занять!»
У нее день проскакивал как одна минута. Оглянуться не успеешь — уже вечер, и не сделала половины того, что собиралась. А тут проблема, куда время девать!
— А городские обленились, — вставил слово молчавший до сих пор мужичок. — Хозяйство держать не хотят.
— А где держать-то? Где держать? — заволновалась старуха. Легко сказать — хозяйство держи! Ни выходных тебе, ни праздников…
— Почему? — возразила молодая. — Что ж мы, по-вашему, не отдыхаем? В выходной накормлю скотину, корову подою и отдыхай себе. Хочешь шей, хочешь книгу читай, телевизор смотри, обед готовь, пироги пеки— так и день пройдет. Когда надо, и в гости съездишь. У меня дети все приучены делать. Вот теперь уехала на три дня, так они без меня управляются.
— Сколько ж их у вас?
— Трое. Старшему двенадцать. Хозяин. Все знает — где, чего.
— Муж-то есть?
— А как же?
— Ну и как он — не обижает?
— Что вы! Муж у меня хороший.
— И у меня Федя такой же был, — вздохнула старуха, — заботливый.
Старуха помолчала минуту-другую, погрузившись в свои мысли, а потом добавила:
— На могилу вот к нему еду. Завтра сорок лет, как погиб. А похоронку я уж после Нового года получила…
— Да, — вздохнул мужичок, — вот как бывает. Одним война жизнь покалечила, другие сами себе портят. Моя вон сноха двоих детей кинула и с полюбовником укатила. И чего не жилось? Кажись, все было, а вот на тебе…
— Любовь, может? — предположила молодая.
— Любовь? — заволновался мужичок. — Кабы любовь, так она бы в одной рубашке утекла. А она, вишь, как все обстроила — деньги загодя на свою книжку перевела, вещи, какие поценнее, с собой прихватила. А Борьку с двумя детьми оставила — во как! А ты говоришь — любовь. Ты бы от своих побежала заради любви?
— Ну, скажешь тоже, — засмеялась молодая.
— Вот то-то и оно, — назидательно сказал мужичок. — А то — любовь! Что эта за любовь, когда детей кидают?
— Ладно тебе ворчать, — махнула рукой старуха, — сами разберутся, любовь, не любовь…
Разобралась уж, — удовлетворенно хмыкнул мужичок, — нагулялась, назад просится. Все, пишет, поняла, осознала, и больше впредь такого никогда не допущу.
— К ней, что ли, едешь теперь?
— К ней самой.
— А чего едешь-то?
— Ну, — замялся мужичок, — посмотреть, как там, чего… Борька сам хотел ехать, да я не велел — погоди, говорю, вот я съезжу, разузнаю, а там гляди…
— Ну-ну, — покивала головой старуха и вздохнула, — простит он ее, твой Борька.
— Я ему прощу! — погрозил мужичок кулаком. — Я ему прощу!
— Кто в Устимье — приготовиться, — заглянула в купе проводница.
— Ну вот и приехала, считай, — поднялась с места молодая, — от Устимья до нашей Веселовки семь километров будет. Помогите-ка мне вещички снять.
— Как же ты ночью-то с такой тяжестью? — спросила старуха.
— Так Миша встретит, чего мне. Небось и Ленька за ним увяжется, старший. То-то соскучились.
Все пошли проводить женщину к выходу. И Лена тоже, взяв один из узлов, вышла в тамбур. Поезд замедлял ход.
— Вон он, Миша-то, бежит, бежит! — радостно сообщила женщина. — И Ленька с ним. Миша, Миша! Тут я! Сюда! — закричала она. — Ну спасибо вам всем. Извините, если что не так.
Непонятно откуда взявшееся чувство острой зависти и обиды пронзило Лену. Она откровенно завидовала этой женщине и ничего не могла с собой поделать. Она с горечью подумала, что сама живет какой-то противоестественной, раздерганной, вывернутой наизнанку жизнью, суетится, носится, мельтешит, всегда на людях и всегда одна.
У нее есть муж и ребенок, но нет семьи, у нее есть жилье, но нет дома, у нее есть работа, но нет дела.
Как это прекрасно, думала она, заниматься простым, исконным, жизненно важным делом — рожать детей, готовить им еду, растить хлеб, и как, в сущности, мелки и ничтожны эти ценности, за которые она сейчас цепляется, необратимо теряя другое, возможно, самое главное в жизни! То, что вечно откладывается на потом…
Лена медленно шла по вагону. «Завтра, завтра, — привычно пульсировало в мозгу наполненное ожиданием слово, — завтра… Да нет, уже сегодня…»
