Твердит молва: дочка князя, мол, волколачка! Да красы такой, что князь её в терем прячет. Но она ночами сбегает в леса с волками, обращает детей своим огненным взором в камень. На погосте втыкает нож с костяной ручницей, кувыркается через него, да встаёт волчицей.
Старый князь перед людом гудящим хранит молчание. Особенно языкатых гвоздит очами. Но, как известно, платков на ротки не хватит, коль про то говорят в каждой доброй хате.
Шепчет княгиня: «Надо, Хозяин, замуж девку отдать — ведь на носу зима уж. Пятнадцать годочков мИнуло лебедице. Дальше держать в силках её не годится. Надо бы воли, чтобы пришёл охотник, а то нам с её красою одна сухотка… »
Сладислава те материнские думы знает. На ставнях светлицы её льётся вязь резная, перины мягкИ, а яства — меды да мясо. С детства княжне нет ни в чем отчего отказа. Любимая дочь, единственная меж братьев. Полны сундуки её золотом шитых платьев, аметистовых бус, жемчужных тугих очелий, поволок, что пересыпает полынью челядь, сафьяновых сапожков с меховым подбоем…
У Сладиславы вразлет смоляные брови. Косы — иссиня, чёрные, словно слива, которая летней ночью умыта ливнем. Глаза — янтарь, да стан тополинно-тонок. О её красоте говорили ещё с пелёнок. Вот только она звериная, не людская. За то её мать стыдится и попрекает. А кто виноват, коль прабабка была колдовка? Ведала травы, зелья варила ловко, да пустельгой перекидывалась визгливой над зарослями бурьяна и злой крапивы. Замуж шла, по догадкам, уже тяжёлой. Носила дитя пока, взгляд становился жёлтым. А повитухам за роды отдали столько, что каждая дом купила и три телёнка. Потому что мальчонка явился на свет волчонком…
Вот уж дедуля ей удружил — спасибо! Золота горстью Сладе в судьбу отсыпал! Каждое полнолуние в шкуре бегай, будь чужой волкам, а с людьми не будь человеком. А теперь вот татя заладил: «Начнём смотрины! МинУли уже пятнадцатые именины. Тебе — невеститься, а женихам — женихаться!»
Вот не знала б, что любит, подумала — насмехается.
Сладислава плащ свой нитью серебряной расшивает. Та струится в пальцах, послушная и живая. И растут на коричневой шерсти ведуньи-ели, и медведем могучим меж них затаился Велес. И бегут в осиннике юном, певучем, звонком серыми пятнами родичи Слады — волки…
В том плаще на резном крыльце жениха встречала. Глядела прямо мерцающими очами. Держала соль и хлебы на расшитой ткани, подавала гостю не дрогнувшими руками. Черноглазый конунг с улыбкой щипнул от корки, окунул подношенье в солонку со знатной горкой. Сделал вид, что ест, но Слада глядела зорко — сделал вид, что пробует, да и отбросил в снег.
Это что же… Жених её тоже не человек?
Речь варягов отрывиста и гортанна. Путь их — мечи и море, щиты и пламя. Скользящи движения, слишком резки повадки. В краю их живётся, верно, совсем не сладко.
А мать рассыпалась — красавица, мастерица, на дочь её вся округа не наглядиться. Ингвар смотрел пристально, цепко тяжёлым взором, и Сладе казалось — живут на плаще узоры. Ухает филин, льётся луна на стаю, снег в их следах проминается и не тает… Дружина пила. Отец улыбался скупо. Улыбка не трогала очи — одни лишь губы.
Знал, отдает не девку — осиный улей. Как бы потом с позором не возвернули. Дружина по кругу пила из дубовых братин. Сладислава сидела в богатом парчовом платье. И от красы её жуть пробирала стужей: такая отдаст своё тело, да вынет душу. В ней всё через чур — слишком ярко, нездешне, дико. Она — как средь тёрна садового земляника из самой дремучей, душистой лешачьей чащи, которую людям в насмешку принёс лядящий.
Но на утро, когда отгремела в хоромах свадьба, Ингвар невесту по правую руку садит, застегивает серебряные браслеты, приносит жене на крoви сорок три обета, и целует супругу в ладонь, и сплетает пальцы — теперь он имеет право её касаться.
Дорога длинна. За стенАми шатра — зима. Остались в детстве высокие терема. Луна растёт — сквозь вьюжную шаль нежна. А значит, недолго пробудет женой княжна. Поднимут на копья и вилы, пронзив бока… Не петь ей песен, да не носить шелка. Не качать дочерей, не целовать сыновей — ничего не будет в чужой стороне у ней. Только страх и гибель, ненависть, только бoль. Волколачке нелепо рассчитывать на любовь…
Сладислава сидит в шатре — ни ест, ни пьёт. Глаза, как луны, огромные у неё. Скулы остры, и коса по спине змеёй…
Входит в шатёр Ингвар, подаёт вина:
-Пей, а то, как покойница ты бледна. Пей, и не медля к дружине ступай за мной!
-Но… Но куда? Сейчас ночь, и метель, темно…
Так посмотрел, что Слада замолкла враз. Выпила кубок, беззвучно шепнув: «сейчас!», и вышла во вьюгу, танцующую в ночи. Воздух морозен, звонок, колюч и чист. И вокруг горят волчьих глаз янтари во тьме, и ветер треплет пепельно-серый мех.
И стая воет, смыкает тесней кольцо, и тающим воском мужа плывёт лицо. И вот перед Сладой могучий огромный зверь, и глаза его чёрные, словно змея в траве.
Сладислава глядит на луну, чуя власть её,
и в кругу волков, волчицей сама встаёт.
Автор: Елена Холодова
