С треклятого чемодана всё началось. Когда Карина получила свой вожделенный баул, работа встала. Чемодан был великолепен. Сочного, до кислинки во рту, лаймового цвета, с эргономичной ручкой, как и обещал продавец. Все покатали его, переключая колёсики так и вот так, восхищаясь, что ехать он может и боком, и прямо, и даже как-то по диагонали спускаться по ступенькам. Карина сияла и захлёбывалась восторгом. У девушек, которые хоть и восторгались эхом, глаза, однако, были подёрнуты мечтами и завистью.
Тот рабочий день был скомкан и смят, как лист из ученического черновика. Кто сможет работать, когда коллега, которая работала с тобой бок-о-бок, вдруг выиграла в лотерею? Сорвала джек-пот. И уже в это воскресенье улетит со своим потрясающим чемоданом в Австралию, к своему австралийскому жениху индийского происхождения.
Карина, окончательно ошалев от счастья, купила шампанское, девочки скинулись на суши и остаток рабочего дня посвятили спонтанному женскому сабантую.
Обсудив чемодан и Австралию, перешли на обсуждение мужчин и женского счастья, конечно. Наталья, уже не стесняясь, завидовала Карине, уверяя, что теперь всем остальным сидеть до морковкина заговенья в одиночках, потому что дважды подобный иностранный снаряд в одну бабскую компанию не прилетит. Альбина Игоревна, покраснев щеками и кончиком носа, шумно дышала и говорила: «Позвольте, здесь есть вполне пристроенные дамы».
Вероника жаловалась на чьё-то проклятье, которое совершенно очевидно не даёт ей устроить личную жизнь. Её утешали и советовали поехать в отпуск в Италию, глядишь и пристроится. Эксперт по итальянцам, Альбина Игоревна, энергично обмахивая пластиковой папкой выдающуюся грудь, и жестикулируя ничуть не хуже какого-нибудь Антонио или Массимо, с жаром советовала итальянцев всем. Уверяла, что никогда темперамент наших Антошек и Максимок не сравнится с той страстью, на которую способны уроженцы Аппенин. Галя, презрительно щурясь, вскидывала острый подбородок и требовала «каждой бабе по итальянцу».
Таня на всё это смотрела, болезненно морщась. Рассказы Альбины перешли грань приличных. Она всё прозрачней намекала, что не просто работала там целый год «помощницей по хозяйству», но и была предметом страсти некоего впечатлительного итальянского соседа.
На резонный вопрос: отчего же она не осталась там, а вернулась к своему «Медведику», Альбина сообщила, что климат не подходит. Помолчала и добавила, приправив матерным перцем фразу, что, мол, «зачем он нужен?». Макароны эти вари каждый раз новые. Никаких тебе борщей на три дня и котлет на неделю. А её медведик, может, ручки щепотками и не складывает, и перед носом у неё, Альбины, трясти пятернями поостережётся. Опер не исполняет, а знает только песню группы «Любэ» про батяню комбата. Зато руки у него растут откуда надо. И в постели — это одно, а в хозяйстве русской бабе нужен мужик покладистый.
Тут встряла Галина. «Покладистый, потому что “покласть”» — вдруг сказала она, и все на неё уставились. «Как чемодан без ручки, никуда эту тушку пивную не покатишь, как Каринкин чемодан. Может только на диване лежать и в телек пялиться. Как старый чемодан на антресолях, хранящий в своём нутре дурацкие сентиментальные воспоминания или ненужный хлам. И выкинуть жалко, и нести тяжело.»
В тот же день Татьяна с Толиком крепко поругались. Тане не давала покоя мысль про чемодан. Сочный лаймовый Каринин и «без ручки» Галькин. Полгода уже Татьяна работала, становясь свидетелем бурных чьих-то романов, поисков и преображений. Первое время смотрела на всё со снисходительным пренебрежением. У неё-то всё хорошо! Муж, дети, родители, свёкры. И везде — полный порядок, ни складочки, ни недоразумений. Про себя рассуждала о коллегах со снисходительной жалостью.
Когда всё пошло не так? Не с чемодана же? Может, когда Наталья рассказала, что оргазм бывает не одного вида, а не менее десяти? Татьяна заливалась краской и мучительно вспоминала, когда вообще последний раз было? И то, что было, что это вообще было?
Или когда Галина вдруг, ни с того ни с сего, пошла на какие-то танцевальные курсы, нарастила ресницы и подала на развод? Она в несколько месяцев из озабоченной, с вечным выражением муки и нервно подёргивающимся веком среднестатистической женщины, вдруг стала преображаться, обретая черты глянцевой красотки?
Не было дня, чтобы девушки от 28 до 48 лет не обсуждали, в каком возрасте можно прокалывать гилауронку, а когда и ботокс не поможет, только пластика? Все кроме самой Татьяны и Альбины Игоревны систематически или периодически посещали косметолога, пробовали хотя бы раз тайский массаж и знали не меньше сотни способов быстро привести себя в порядок перед свиданием.
Татьяна не верила, что так вообще можно жить: с утренними масками для лица, антицеллюлитным массажем вечером и салонными процедурами раз в неделю.
И для кого покупать кружевное сексуальное бельё? Для Толика? Попыталась, конечно, изобразить романтичный ужин. Вспоминать не хочется, что из этого вышло. Толя смотрел на стол и свечи с недоумением. Поковырял среди «афродизиаков» вилкой, посмотрел жалобно и спросил: «А что, гуляш съели уже?». Потом бормотал «Танюшечка» и объяснял, что из зелени он уважает лук и кинзу, а от морепродуктов ему сильно отдаёт детскими болезнями почему-то. Может йодовой сеточкой пахнет? И солью?
Кружевное бельё в тот вечер отправилось обратно в комод, а когда ночью рука мужа осторожно потянулась к Татьяниному боку и робко продолжила путь дальше, к груди, Татьяна засопела размеренно, притворившись не то обиженной, не то спящей.
Каринин чемодан так и стоял перед глазами Татьяны, пока она добиралась домой. Мысль о том, что Толик — чемодан без ручки, как и вся их совместная жизнь, с тех пор как младший пошёл в колледж, — прочно угнездилась в голове. Мозг, взбодрённый шампанским, услужливо предлагал аргументы, которые Татьяне казались железобетонными. Что Толик скучный и не романтичный. Что она полна идей, а он каждую её идею месяцами вынашивает и чаще забраковывает. Что из её жизни исчезла спонтанность. Что у всех жизнь яркая и насыщенная, а у неё — болото тухлое, и Толик, как поросший водорослями водяной, хорошо устроился.
Вот, например, когда она пыталась сказать Толику про перемены. Зачем он спрашивал, что конкретно она хочет изменить? Таня злилась, потому что это же он должен был предложить — что. А Толик, тюфяк, говорил, что он как раз любит стабильность. Она говорила ему, что у них совсем ушла из отношений романтика, а он говорил, что за, только пусть Татьяна намекнёт, что кроме морепродуктов на ужин в её представлении романтика — романсы под окнами петь? Всё это — гадко хмыкая и не переставая поедать любимые голубцы, или не отлипая от компьютера.
Когда это было? Недавно совсем она ехала домой, и шампанское всё играло пузырьками, и мысли роились, как рассерженные пчёлы.
А теперь Татьяна второй час наматывает круги. Не несли ноги домой. Так и ходила дворами. Отворачиваясь от собачников и редких пар с колясками. Среди людей, гуляющих по делу, ради вечернего собачьего моциона или крепкого ночного младенческого сна, одиночество казалось стыдным. Как будто написано на ней – одна и в тоске. А тоска была вселенской. В горле комом застряла и не проглотить её, не выплакать. И домой ноги не несут.
Когда дождь разогнал последних гуляющих, всё равно ходила и мокла. Сжимала кулаки в карманах, и хотелось себя треснуть, потому что последние две недели она с отчаяньем приговорённого пыталась убедить себя, что всё правильно, и «пошёл он!», а получалось всё хуже. И вспоминала, какой несправедливой ерунды наговорила она мужу и про Каринкин чемодан, и про тот, который без ручки.
Она казалась себе честной, а сейчас понимала, что была грубой.
Она плевала в него ядом своего недовольства, не выбирая слов.
Толик сначала пытался уйти, говорил «завтра поговорим», но Татьяну несло как тарантас по кочкам.
Он уходил в спальню, она плелась за ним и, тыкая в его спину пальцем, спрашивала, почему он не хочет с ней разговаривать.
Он уходил на кухню, и она говорила, говорила, говорила. Что нет смысла врать друг другу. Дети взрослые, и вообще. Вот это «вообще» Татьяна картинно подтверждала, широким жестом обводя пространство вокруг и корча презрительную мину. Между прочим, она рассказала и про Каринкиного австралийца индийского происхождения, хотя к чему это — она не помнила.
А утром, когда он собирал свой командировочный совершенно прозаический чемодан, не уставала сыпать колкостями, уточняя, надолго ли он покидает гнездо и ждать ли его к ужину. Толя молчал. Долго. На пороге посмотрел на неё с сожалением и тем выражением, с каким смотрят на шелудивую собачонку, от которой и брезгливо, и жалко. «Заколебала ты меня, зануда» — так и сказал. И ещё про то, что взрослые люди находят, чем себя развлечь, когда им скучно. И что со своей работой и интернетом она заработала размягчение мозга. И что он жил с другой Таней. А эта Таня «может валить хоть к австралийцу, хоть к индусу, хоть к эскимосу и выносить мозг им».
Поплелась домой, только когда окончательно одервенели пальцы, и в кроссовках захлюпало.
Скрючившись и закуклившись в плед, думала: «Ну и ладно, ну и наплевать. Хотел бы, поменял бы что-нибудь. Значит, всё равно я права. Хотя бы в том, что любовь у нас давно закончилась», — всхлипывая и вздыхая, провалилась в тяжёлый и душный сон.
Утром проснулась от телефонного звонка. Но не до конца, потому что в горле и голове горело и дёргало. Успела подумать, что простыла, и так ей и надо! Буркнула в телефон, что позже наберёт и снова провалилось в тревожный простудный сон.
А когда проснулась в следующий раз, с ужасом думала, что придётся встать и дойти до туалета и попить. И проснулась окончательно, когда поняла, что в квартире не одна. Рывком села на постели, перед глазами запрыгали маленькие радуги, рука нашарила телефон, и дверь в комнату тихонько открылась. Вместо крика получился птичий клёкот пополам с бульканьем. Не соображая, крепко зажмурив глаза, она размахивала перед собой телефоном, не прекращая хрипеть и булькать, пока железные пальцы не схватили за запястье.
Толичка. Толичка, такой родненький, со щетиной и залёгшими тенями под глазами, отбирал у неё телефон и спрашивал, как она умудрилась заболеть. И вышел. А Таня сидела, открыв рот, а потом, роняя одеяло, и путаясь в тапках бросилась следом, не соображая. Прошибло испариной, ноги подкосились. Села обратно на кровать. Потом легла и натянула на голову одеяло. Не пойдёт она за ним. И не потому что глупостей надумала. Если увидит, как он снова уходит, легче помереть от простуды.
Слышала, как он зашёл в комнату, возился. Потом потрогал её плечо под одеялом. Сказал скучным голосом, что он чай принёс, она просипела «спасибо». И добавила: «Ты зачем пришёл?». А он таким же скучным голосом объяснил, что позвонил сын и сообщил, что «мать помирать надумала». Таня подумала, что да, кто-то звонил утром, значит, это был сын. Села, а Толик подушку под спину подтолкнул и кружку с чаем в руки сунул. И смотрел, как она пьёт. А она смотрела в чашку и совершенно не знала, что говорить и делать. А он спросил, нашла ли она австралийца или индуса себе. А Таню стало трясти ознобом и отчаяньем, и чай расплёскивался. Тогда он чашку отобрал и вышел. Вернулся со вторым одеялом и сказал: «Раздевайся». И натягивал ей на ноги колючие носки, и помогал переодеться в пижаму, а Татьяна всё тряслась.
И тогда он стянул с себя футболку, устроился рядом и со спины подоткнул одеяло. А когда к Таниной тряске прибавилась её возня, сказал, что сейчас не лучший момент разнообразить их сексуальную жизнь. Сунул её руку себе за спину, и обхватил её своей ручищей, ногой захватил бёдра и Таня вся оказалась в тисках. Самых надёжных в мире тисках. И прижималась к нему, и старалась пошире растопырить пальцы на его спине. И он шикнул на неё, чтобы она согревалась, и начал её качать, как маленькую. Таня спросила: «Ты не уйдёшь?».
Он замер на секунду и снова стал качать. Потом сказал, что романсы под окнами петь не будет. Но может для неё выучить пару песен. Только пусть потом не жалеет. А Таня попросила, чтобы он выучил песню группы «Любэ» про батяню-комбата. И она тоже выучит. Успела пробормотать: «Прости меня«, — и подумать, что ну их к чёрту, перемены, и австралийцев с итальянцами. Разве они примчатся, когда она «помирать надумала»? И не станут они натягивать ей колючие носки на ноги и хвалить её «божественные голубцы». И удерживать от воплощения глупых идей её может только Толик. Скучный, надёжный Толик.
Светлана Шевченко
