Шумят березки, изумрудной зеленью хвалясь, девушек в свой березовый хоровод завлекая. Вместе с подружками летним деньком побежала и Марьюшка – голубые глаза, светлая коса. Стройная, тоненькая, в своем платьице сама на березку похожа.
И не заметили девушки, как залюбовался их хороводом Егор, проезжая мимо на своем скакуне. Смотрит он на Марюшку и больше никого вокруг не замечает. Кружится она в танце – то ли девушка, то ли березка.
– Не знал я, что такая девушка в этой деревне живет, — сказал Егор Марьюшке.
Вспыхнула она маковым цветом от смущения, взглянула на Егора и сердце затрепетало, потому как другого такого ладного, да пригожего никогда не встречала.
– Марьюшке только-только восемнадцать исполнилось, – нахмурив брови, сказал ее тетка, – куда ей торопиться, да и тебя я не знаю, с другого села к нам приехал, каков ты молодец будешь, надежен ли для племянницы моей. Машенька для меня все равно, что дочка родная.
– Заверить тебя хочу, Евдокия Степановна, никогда не обижу Марьюшку, она как березка молоденькая, стройная, тоненькая, беззащитная. Буду ей мужем и опорой в жизни.
Смотрит Евдокия на племянницу и видит в глазах ее любовь. – Ну, так тому и быть, – решила Евдокия, – но гляди, Егор, обидишь сироту, прокляну тебя.
– Не обижу и другим в обиду не дам.
И в свадебный вечер пошли Егор и Маша к белоствольным березам. Смотрит на нее Егор – вот она Марьюшка, чуть поодаль отойдет и словно березка. – Родишь мне, Марьюшка, сына и никого счастливее на белом свете кроме нас не будет, березка ты моя, – шепчет ей Егор.
– Ты только Егорушка рядом будь, – отвечает она, – не так чтобы и на шаг не отходить, а чтобы сердцем я тебя чувствовала. А если сердцем не почувствую, значит не со мной ты, значит не люба я тебе.
– Что же ты такое говоришь, березка моя, да я на руках тебя готов носить, чтобы ножки твои не уставали, чтобы взгляд твой никогда не затуманился от слез.
И как обещал Егор, так и было: Марьюшка для него – солнечный лучик, от одного взгляда на жену на сердце теплело, и всякий раз ловил себя на мысли, что счастлив с красавицей женой, сердце которой было отзывчивым, а руки золотые. Рубашку своими пальчиками тонкими вышила Марьюшка мужу любимому.
– В этой рубашке буду встречать тебя, когда с сыном нашим выйдешь ко мне, – пообещал ей Егор.
Не прошло и года, Марьюшка малыша ждет, уже немного осталось. Егор в соседнее село зерно повез. И было как раз лето, и в июньской красе шелестели березы. Не знал Егор, что встретит красавицу Дарью – чернобровую, с черной косой и гордым взглядом.
Дарьюшка была милой, покладистой девушкой, замуж собиралась за любимого. Только за неделю до свадьбы упал жених Григорий в ноги невесте, признался, что другую полюбил, умолял простить и отпустить. С той минуты душа у Дарьюшки словно окаменела, осталась она такой же красавицей, но чувство мести поселилось в ее молодой душе. Увидит молодца красивого – очарует, заворожит, влюбит в себя, а потом бросает. Безжалостно бросает, так чтобы больно было молодцу, словно мстит за свадьбу свою несостоявшуюся.
Егора Дарья давно заметила, и взглядом пытливым изучала; то бровью поведет, то взглядом поманит. Только Егор Дарью не замечал, для него только Марьюшка на белом свете есть. Но в тот вечер встретила его Дарья, предложила коня напоить, да отдохнуть перед дорогой.
Торопится Егор, Марьюшка вот-вот родить должна, все мысли о ней. – Не спеши, Егор, дай коню передохнуть, да сам воды колодезной попей, что тебе час-другой, не кусаюсь я.
За разговорами незаметно Дарья стол накрыла, угощает Егора, в глаза ему смотрит, вот уже в горницу ведет, прилечь зовет. Как в тумане Егор упал на перину, и словно пелена перед глазами – не видит он Марьюшку, только Дарья рядом с ним слова сладкие шепчет.
Сон глаза Егору сомкнул, и снится ему, что идет он по молодой зеленой траве, а впереди березняк белоствольный. Подошел Егор к березкам, выбрал самое стройное деревцо и стал ветви ломать. И вдруг крик услышал. Смотрит, березка почти к земле склонилась, листочками зелеными задрожала, – и не березка это уже, а Марьюшка. Кинулся Егор к ней, лицо его от изумления изменилось, Марьюшку позвать хочет и не может, как будто горло что-то сдавило.
Проснулся Егор, – на шее у него рука Дарьи лежит. Смотрит он вокруг – чужой дом, постель чужая. Встать пытается, но перина, что трясина, – не отпускает. Только приподнялся он, тут же Дарьюшка его обнимает, к себе тянет, волосы ее темные, что осока, опутали шею ему.
Вырвался Егор из постели чужой, смотрит, уже рассвет забрезжил. И вспомнил сон свой тяжелый, и Марьюшку вспомнил. Выбежал из дома, вскочил на коня и помчался к жене ненаглядной.
Скачет конь изо всех сил, березки мимо мелькают, а у Егора перед глазами сон дурной стоит, – никогда таких снов не видел и не запоминал. Чуть коня не загнал, но примчался, когда солнышко уже вставало, согревая землю лучами.
Не застал дома Марьюшку. Только рубашка вышитая лежала на кровати, словно укор ему. Кинулся он в дом Евдокии, спросить, где жена его и что с ней, но не застал, только соседка попалась навстречу, рассказав, что увезли Марьюшку, схватки у нее начались.
Взял Егор рубашку вышитую и отправился в больницу. На крыльце встретила его Евдокия, взглядом испепеляя, готовя проклятья обрушить.
– Скажи только одно: все ли с Марьюшкой хорошо, – взмолился Егор.
– Плоха Марьюшка, обманул ты ее, она ведь тебя сердцем чувствовала, всю ночь ждала, а под утро худо ей стало.
– Передай рубашку, – крикнул Егор, – увидит, поймет, что я здесь, что никуда я не пропал, что рядом с ней. Только пусть живет, без нее ведь и мне жизни не будет.
Увидел Егор березку, растущую поодаль, дошел до нее, обнял и зарыдал, – только березка и слышала, как плакал он, да прощения просил, и казалось ему, что Марьюшка слышит его.
– Сыночка Машенька родила, – услышал он голос Евдокии, – упросила показать рубашку твою, да сказать, что стоишь ты под окнами.
– А сама она как? – Голос Егора задрожал.
– Слаба Марьюшка, но поправится, – сменив гнев на милость, сказала Евдокия, радуясь, что не осыпала проклятьями Егора – отца внука своего.
В той самой рубашке вышитой встречал Егор Марьюшку с сыном, а потом дома ничего делать не давал, лишь бы поправилась жена.
И каждый день прощения просил, что в ту ночь домой не приехал.
Простила Маша мужа, потому что сердцем почувствовала, что рядом он с ней как и прежде.
А Дарья, опечаленная, что задуманное не сбылось, что не удалось Егора удержать, решила вернуть его, привязать к себе. Только Егор теперь на Дарью сурово посмотрел, словно взглядом оттолкнул.
– Разве не хороша я, посмотри, Егорушка, чего тебе еще надо, первая красавица тебя зазывает.
– Пуста будет твоя красота, если не полюбишь никого всем сердцем. Как только полюбишь и захочешь, чтобы человек этот счастливым был, с тобой или без тебя, – значит настоящая твоя любовь, – сказал ей на прощанье Егор.
Больше он с Дарьей не виделся, а через полгода уехала она из села, потому что встретила человека свободного, душевного и верного. И сердце ее от мести освободилось, любовь в нем поселилась навсегда.
Запала мне эта фотография в душу – старинная, черно-белая, с березками. А на фотографии той статный мужчина, а рядом девушка со светлой косой. На руках у мужчины девочка лет пяти, а рядом с ними стоит мальчуган немного старше девочки. Серьезные у всех лица, как и положено для того времени. Но светлый, искренний и теплый взгляд, – сразу видно счастливая семья.
Тетя Маша ставит на стол чашку, кладет кусочки пушистого белого хлеба, заливает парным молоком, посыпает сахаром, – и я пробую это лакомство, знакомое с детства. Тетя Маша, деревенская соседка, добрая и гостеприимная, – у нее и висит та самая фотография с березками.
– Это вы и есть та самая Марьюшка?
– Нет, – улыбка прячется в уголках глаз, – это матушка моя, меня в честь нее назвали, а рядом отец мой, меня на руках держит, а это брат мой старший Ванятка, теперь уж давно Иван Егорович.
Автор: #Татьяна_Викторова
