Он появился в моей лодке внезапно и тихо. Значит, yмeр вo сне. С его появлением и лодка, и мир вокруг непроизвольно изменились. Следовательно, при жизни он был творцом, умел менять реальность благодаря собственной фантазии.
Не скрывая интереса, я взглянул на своего пассажира. На его молодом, чуть ли не мальчишеском, лице, довольно странно смотрелись тёмные глубокие глаза мудреца. Вообще-то, так случается, и нередко. Вот и этот человек, хоть и прожил много лет на свете, в душе всегда чувствовал себя юным. Поэтому, таким и пришёл в мой мир.
Я ещё ничего не знал о жизни пассажира, но по светлой и довольно яркой ауре догадывался, что путь его был насыщен интересными событиями, а душа полна любви. Впрочем, может, он просто был праведником, почти не совершая плохих поступков? В последнее верилось с трудом. Праведников я не встречал уже много столетий, да и тогда, не сказать, что они были частыми гостями в моей лодке. Значит, человек этот всю жизнь любил кого-то, сильно и самозабвенно. Тем интересней будет с ним пообщаться, когда придёт в себя и начнёт задавать вопросы.
Но пассажир довольно долго игнорировал меня, с отстранённым интересом рассматривая окружающее лодку пространство, и не спешил задавать вопросы. Заворожено наблюдал, как мы медленно проплываем мимо звёзд и туманностей, как космическое пространство меняется, если мы входим в газовые облака.
– Так значит, я yмeр? – неожиданно произнёс пассажир, обращаясь не столько ко мне, сколько к окружающему пространству. – Наконец-то…
– Ты хотел yмeрeть? – удивлённо откликнулся я. Да, с такими случаями я тоже сталкивался, но слышать подобное от души, сияющей внутренним светом любви? Почти невероятно.
– Не подумай, я любил жизнь, очень любил, – поспешно пояснил пассажир, как будто эти его оправдания могли что-то изменить. – Но не последние восемь лет. А это имеет значение?
– Не имеет, – голос мой прозвучал холодно и равнодушно. Оно и к лучшему. Не дело это, с первого взгляда так проникаться к пассажиру.
Изображая равнодушие, я хотел было продолжить делать вид, что с помощью шеста управляю лодкой, толкая её сквозь космическое пространство, но обнаружил, что шест пропал. А лодка моя всё больше становилась похожей на космический корабль с прозрачной обшивкой для лучшего обзора и панелью управления. Что ж, ладно. Будет интересно сыграть в эту красивую игру с потенциальным демиургом. Талантливый попался клиент, очень талантливый.
– Никогда бы не подумал, что зaгрoбный мир выглядит так, – снова заговорил мой пассажир. – Знаешь, я всегда страстно мечтал побывать в космосе, но не думал, что проведу в нём остаток вечности, – он усмехнулся.
– А с чего ты взял, что остаток вечности проведёшь в моей лодке? – теперь была моя очередь усмехаться. – Это место – пограничный мир. А я – твой проводник в тот самый, зaгрoбный, как ты выражаешься, мир.
– Проводник? Как Харон? Или ты и есть тот самый Харон? – оживился мой пассажир. – Меня зовут Илиас. Всегда любил древние мифы своей родины, но думал, что это всего лишь сказки. Да и не похож ты на Харона, совсем не похож! Мифы утверждали, что Харон – это суровый старик с острым взглядом. Ну, взгляд у тебя действительно острый, я бы даже сказал, пронзительный. Но суровый старик?! Смешно…
Илиас рассмеялся вслед своим мыслям. Мне тоже хотелось хотя бы улыбнуться, но я сдержался. Ведь кое-кто из пассажиров до сих пор видит того самого сурового старика, попадая в мою лодку. Некоторые образы буквально прорастают в человеке, навсегда укореняясь в его сознании. Пускай, это даже забавно.
– Да и космическое пространство за бортом не очень напоминает Стикс, – продолжал иронизировать Илиас.
– Мифы писали люди, – пояснил я с оттенком напускной вселенской усталости в голосе. – Конечно, не на пустом месте, но многое искажая. Тем не менее, Проводник – то есть я – существовал всегда, и соответствовал времени. Так, две с лишним тысячи лет назад, перед большинством душ я представал тем самым суровым стариком в рубище и на старой лодке. Я переправлял своих пассажиров через реку Ахерон, а кого-то через Стикс – кто во что больше верил. В действительности же мой мир всегда выглядел немного иначе. Ну, скажем, ближе к тому, как видишь его ты. Так что, каждому времени свой Харон.
– Что ж, если ты всего лишь проводник, повода для паники нет, – с видимым облегчением заключил мой пассажир. Кажется, перспектива провести вечность в моей лодке, пусть и ставшей космическим челноком, Илиаса не прельщала.
– Ну, это как посмотреть, – произнёс я тихо. – Если тебе нечем будет заплатить за переправу, ты застрянешь на границе навсегда. Так и будешь плыть в безвременье, и постепенно даже воспоминания жизни покинут тебя, растворятся в бeзжaлocтном «ничто».
Конечно, подобные речи довольно неприятны, и не счесть тех душ, что в yжacе выслушивали их. Илиас тоже на миг побледнел, став почти прозрачным. Словно его душа собиралась раствориться в пространстве, не дожидаясь описанного мною медленного угасания. Кажется, больше всего его напугала перспектива утратить воспоминания. Хороший знак, значит, ему есть, чем мне заплатить.
– Я беру один обол за свои услуги, – продолжил я, наблюдая за отчаянной внутренней борьбой Илиаса с собственными сомнениями и страхами. Он уже перестал быть полупрозрачным, но его мудрые глаза старца на юном лице смотрели на меня с мольбой и надеждой. – Но это вовсе не монета. Обол всегда был лишь аллюзорным термином, символом того, что я беру в уплату. Мне нужна история твоей жизни, вернее, какой-нибудь самый яркий её эпизод, событие, перевернувшее твою жизнь, или невероятное приключение. История любви и страсти, лишающей разума, тоже подойдёт.
«Ещё как подойдёт», — подумал я про себя. Больше всего мне нравились именно такие истории, и, кажется, у Илиаса жизнь была ими полна.
– Всего лишь история? – искренне удивился мой пассажир, вздохнув с облегчением, но почти сразу вновь встревожился. – Но, что, если любая из моих историй покажется тебе банальной и скучной? Я самый обычный человек. В моей жизни не было невероятных приключений и судьбоносных эпизодов, а если и были, тебя они точно не впечатлят.
– Ну и с чего ты так решил? – разозлился я. Мне почему-то стало обидно, что Илиас недооценивает события собственной жизни. Словно не понимает, дyрaк, каким сокровищем обладает. Или это он переоценивает меня? А может, всего лишь стесняется? – Просто расскажи о том, что считаешь главным.
На мгновение Илиас задумался, взгляд его тёмно-карих глаз стал рассеянным. А потом принялся рассказывать.
– Главным в моей жизни всегда была семья. И та особая, тёплая атмосфера, царившая дома. Я рос счастливым ребёнком, которого обожали, но не баловали, любили, но не опекали чрезмерно. Я буквально купался в любви и свободе – удивительная смесь! Наверное, поэтому я чаще мечтал не о будущей профессии, славе или богатстве, а о большой, дружной семье. Просто я хотел оставаться счастливым всю жизнь, а именно так виделось мне настоящее счастье.
Но часто наши планы не сбываются или сбываются не скоро. А порой обретают причудливые формы, за которыми не сразу удаётся разглядеть то своё первоначальное желание, очень светлое, но простое и наивное. Так, моя бурная, полная ярких событий юность, заставила меня надолго забыть о своём детском представлении о настоящем счастье.
В институте, куда меня определили родители, я обрёл друзей, но отнюдь не знания. Просто в то время я ещё не понимал, чем же хочу заниматься, поэтому так и вышло. Я бросил учёбу, полностью посвятив себя рок-группе, которую собрал вместе с другом, благо начальное музыкальное образование у меня имелось. Забегая вперёд, скажу, что через несколько лет я всё же получил высшее образование, но стал не юристом, как мечтали мои родители, а актёром. Впрочем, даже если они и расстраивались на этот счёт, старались не показывать мне.
Но прежде я встретился с Ней. С моей прекрасной Атанасией. Тогда она тоже только начинала свой творческий путь, и мы могли часами говорить с ней на тему музыки, литературы, театра и кино. А могли вдруг спонтанно уехать в незнакомый город, встречать рассвет. Или, оседлав байк, отправиться в неизвестность по ночной трассе. Мне казалось, нигде в мире нет и не может быть кого-то талантливей, умней и красивей Атанасии, а никто не способен любить так сильно, как я люблю её. Скажешь, что это банально, что все влюблённые так говорят? А многие ли из них могут похвастаться тем, что сохранили эту свою первую любовь до конца дней?
Конечно, не всё и всегда было между нами гладко, иногда мы ссорились, один раз даже расставались, вернее, она уходила от меня. До сих пор помню, как больно было, как горела душа, а также помню свои глупые, наивные мысли. О том, как сердце моё всё же разорвётся от горя, а она, узнав о моей cмeрти, будет жалеть всю жизнь… – Илиас горько рассмеялся собственным воспоминаниям, а его затуманенный взгляд вдруг прояснился, когда он взглянул на меня. – Представляешь, каким романтичным и восторженным дyрaкoм я был? Впрочем, почему был? Кажется, я им остался, даже сейчас, после cмeрти.
Всю жизнь я был поглощён этой своей любовью. Если тебе будут нужны подробности, я, конечно, расскажу и о том, почему Атанасия ушла от меня, и о том, как долго пытался вернуть её, а судьба изо всех сил мешала нашему воссоединению, раз за разом испытывая. Расскажу и о своих безумных поступках на почве отчаяния и ревности, и о том, что же в итоге примирило нас. Но ты должен понимать: все эти истории длиною в мою жизнь. Впрочем, Атанасии все наши любовные перипетии пошли на пользу – она написала прекрасную книгу в первую очередь благодаря им.
Я ни на миг не переставал любить Атанасию, и на моём творчестве это, бесспорно, тоже отразилось. Но так ли я кристально чист перед ней, как мне самому хотелось бы? Ведь бывали в моей жизни моменты, когда я влюблялся и в других женщин. Скажешь, невозможно? Но я-то знаю, что так было. Не переставая любить Атанасию, я влюблялся в других! Конечно, все эти влюблённости были подобны искрам, коротким вспышкам, не имея ничего общего с тем ярким всепоглощающим огнём чувства, что я испытывал к моей прекрасной Атанасии. Но ведь они всё равно были! Потому я постоянно чувствовал свою вину перед ней.
– А она знала об этих влюблённостях? – спросил я, потому что Илиас вдруг замолчал, отрешённо глядя вдаль.
– В том-то и дело, что нет. Я боялся, что её это может ранить, несмотря на то, что для меня все эти влюблённости всегда оставались платоническими, не имея особого значения. И я всегда скрывал свои чувства от тех, в кого влюблялся. В крайнем случае, мог по-дружески и тепло общаться, не более. И всё же… Атанасия ведь не знала об этом свойстве моей души. О том, что теоретически я могу полюбить весь мир, – Илиас снова рассмеялся, но на этот раз без горечи, а так, словно казался сам себе забавным и нелепым.
– Это просто свойство твоей души, Илиас, – сказал я, соглашаясь с его выводами и словно оправдывая. – Поверь, ты ни в чём не виноват перед Атанасией. Для того вы и рождаетесь на свет, чтобы научиться любви. И тебе это удалось.
Сказав это, я вдруг почувствовал уже знакомую, неясную, но ощутимую тоску. Зная так много чужих историй, пропустив их через себя, я оставался всего лишь наблюдателем, которому не суждено испытать то самое чувство.
– Ты в самом деле так считаешь? – искренне удивился Илиас в ответ на моё утверждение. И увидев в моём взгляде ответ, продолжил уже с явным облегчением. – Не представляешь, какой камень ты снял сейчас с моего сердца, Харон. Только одно это и мучило меня, даже тогда, когда все эти глупые влюблённости совсем исчезли из моей жизни. И особенно сильно чувство вины терзало меня последние восемь лет, когда моя единственная и неповторимая, моя любимая Атанасия во второй раз оставила меня. Но, теперь отправилась туда, откуда даже сила моей любви не в состоянии была её вернуть. И хоть я не был одинок, а моя мечта о большой и дружной семье осуществилась, без Атанасии я чувствовал себя осиротевшим. И даже любовь наших обожаемых детей и внуков оказалась недостаточным утешением. Без неё мой мир опустел, а солнце погасло.
Знаешь, я ведь надеялся, что она встретит меня в новом мире, она проводит в наш с ней рай, где уже ничто не разлучит нас. Я так мечтал плыть на прекрасной лодке через вечность с Ней. А увидел тебя…
– Ну, прости, что разочаровал, – грустно усмехнулся я. – Только не расстраивайся раньше времени. Твоя оплата моих услуг более чем достойная, поверь. Поэтому совсем скоро я доставлю тебя к твоей любимой, в прекрасный, дивный мир, который вы оба, бесспорно, заслужили.
Когда я это сказал, в круглой неглубокой чаше, что раньше стояла на носу лодки, а теперь красовалась на панели управления космического челнока, появилась небольшая монетка. История моего пассажира «обрела плоть».
Лицо Илиаса показалось мне ещё более юным, чем в тот момент, когда он появился в моей лодке. Его глаза тоже теперь стали больше походить на глаза восторженного мальчишки, сияя светом надежды. А прямо по курсу всё увеличивалась в размерах планета – тот самый мир, куда должен был отправиться Илиас. Мир, полный цветущих садов, изумрудных морей и синих рек, где ждала его Атанасия.
– Но для чего тебе была нужна моя история? – спросил Илиас, наблюдая, как я с нетерпением, чуть ли не с жадностью, которую тщетно пытаюсь скрыть, достаю монетку из чаши, сжимая в ладони. – И неужели те, кто так и не познал настоящей любви, обречены скитаться в пустоте?
– Нет, дело не в этом. Почти у каждого человека есть хотя бы одна интересная история из жизни, и не обязательно это – история о любви. Моё дело получить свой обол, а уж то, что будет с пассажиром, когда он покинет лодку, меня не касается, и не мне решать, какого посмертного бытия он заслужил. Я всего лишь проводник, Илиас.
– Тогда откуда ты знаешь, что я заслужил рай, в котором меня встретит Атанасия? – в голосе Илиаса вновь появилась тревога. И это, несмотря на то, что тот самый мир, стремительно растущий перед нами, уже можно было рассмотреть во всех деталях.
– Ну, кое-что я просто вижу, – улыбнулся я. Забавно, что даже такой, как он, не понимает очевидного и беспокоится там, где нет повода для беспокойства. – А что касается этой монетки, то в ней теперь заключена твоя история, Илиас. В любой момент я могу просмотреть самые интересные события твоей жизни, как вы обычно смотрите кино, или читаете книги. Даже больше: я реально проживу их, а при желании и всю твою жизнь, каждый её момент, если захочу. В том числе и события, о которых ты мне ничего не рассказал.
Теперь Илиас выглядел потрясённым до глубины души. Что ж, в новом мире многие вещи кажутся невероятными, так что Илиасу ещё не раз придётся удивиться.
– Надо же хоть как-то развлекать себя в перерывах между работой, – пояснил я невозмутимо. – Это, конечно, не сравнится с настоящим существованием – я не могу влиять на события уже прожитой кем-то жизни, оставаясь всего лишь безмолвным наблюдателем. Но я могу почти в полной мере чувствовать всё, что чувствовал тот, чью жизнь я проживаю.
– А как же души, что будут ждать твою лодку, пока ты проживаешь чужие жизни? – кажется, этот добрейший человек действительно переживал за чужие души. Вот чудак.
– В пограничном мире нет времени, в том понятии, в котором его привыкли воспринимать люди. Поэтому никому никогда не приходится ждать. Как только человек умирает, его душа оказывается в моей лодке. А события жизни своих клиентов я проживаю в безвременье.
Кажется, Илиас не до конца понял мои объяснения, слегка хмурясь. Он просто принял их как данность.
– Что ж, искренне надеюсь, что моя жизнь доставит тебе удовольствие, Харон, – наконец улыбнулся он, уже глядя не на меня, а на тот фантастически-прекрасный мир, в атмосферу которого вошёл наш маленький космический челнок.
А меня охватили противоречивые эмоции предвкушения и печали. Безусловно, мне очень понравится жизнь Илиаса. Но я всё так же останусь лишь безмолвным наблюдателем, у которого никогда не будет шанса прожить собственную человеческую жизнь. Настоящую, с принадлежащими лишь мне чувствами, с событиями, на которые я смогу влиять.
Зато в моём распоряжении вечность и возможность «прожить» тысячи, миллионы чужих жизней.
Автор: Ланфир
