Вечерний закат позолотил крыши домов, заборы, мягко лег на землю. Наташа в белом платье в синий горошек стояла перед зеркалом, — сама видела, как хороша в этот вечер. Сегодня Сережка скажет ей те самые главные слова, которые она ждет давно, — это она чувствовала, можно сказать, точно знала.
Вышла за ворота и пошла к клубу, заметив, что по улице возвращался в обратную сторону Вася-ага, — так прозвали в деревне пастуха, который говорил несвязно, да и был странным. Может с рождения, может в детстве чего перенес, но уже будучи давно взрослым мужиком, Вася вел себя как ребенок, улыбаясь на приветствие или какие вопросы, кивая головой и часто повторяя: «ага-ага». Так и прозвали его в деревне «Вася-ага».
Единственное дело, которое он мог делать безошибочно – это пасти коров, возвращая стадо в деревню в целости и сохранности, эту пастушью науку он знал с детства. Понукая коня коричневой масти, ударом бича о землю подгонял стадо. Бичом в деревнях называли специальный кнут, сплетенный из веревок и мелких полосок грубой кожи, — так получался бич, которым еще надо было уметь звучно ударить. У Васи это получалось – резко, звонким хлопком. Местные ребятишки, зачастую безжалостно дразнившие его, называя дyрачком, все равно липли к нему, прося научить «хлопать» бичом. И он улыбался, в тот же миг, прощая им, и показывал нехитрую науку.
Небольшой дождик прошел днем, оставив лужицы, а потом снова солнце, и вечер был слегка теплым и влажным. Показавшийся навстречу Вася-ага, заулыбался во весь рот, увидев красивую Наташку. На фоне деревенских заборов в платье в горошек она казалась случайно появившейся здесь красавицей. Вася замахал рукой, одаривая улыбкой.
«Да отстань ты, — прошептала Наташка, — не до тебя сейчас». Но Вася поехал навстречу девушке, конь под ним, оставлял грязные брызги, ступая по лужам. И уже поравнявшись, на Наташкино платье плюхнулись две грязных горошины, — лицо ее изменилось, почти исказилось от негодования и злости.
— Чего прешься, дyрaк? – закричала она.
Но Вася по простоте своей душевной и не заметил грязных капель, единственное, что ему хотелось сделать, так это поздороваться. Любимое слово «здорово» он «раздавал» всем деревенским, кого не встретит на своем пути.
«Здорово»! – Крикнул он Наташке.
Злое выражение на Наташкином лице остановило его. Она схватила камень и швырнула им в пастуха: — Пошел вон, дyрaк, скачешь тут…
Вася напустил на себя серьезность, хотя больше его видели благодушным. – Злюка, — с детской обидчивостью в голосе, сказал он, — злюка, злюка, ага, злюка…
Наташка уже не обращала внимания, но в вдруг вслед донеслось: — Замуж тебя никто не возьмет. – Каждое слово Васе далось с трудом, но он их сказал с особой старательностью.
Дойдя до клуба, она повеселела, пятна на платье затерла, почти не видно. Сережка ждал у крылечка, прохаживаясь у светлого палисадника, за которым завклубом посадила цветы. – Пойдем скорей, кино уже началось, — стал торопить парень.
В тот вечер предложение он ей не сделал. Да и потом шло все ни шатко, ни валко, как будто и не жених с невестой. Наташка забеспокоилась, все чаще стала задумываться, а потом родная сестра сообщила, что у Сережки девчонка есть в соседнем селе. Молоденькая, хорошенькая, вот он и мается, не знает, как Наташке сказать. Все слухи оказались правдой, и Наташа рассталась вскоре с Сергеем.
Лето медленно расставалось с теплыми деньками, а потом вдруг осень налетела дождем, сменившись бабьим летом. С приближением зимы Наташа все больше вспоминала «Васю-ага», которому сидеть теперь на печи, пока не наступит весна и не придет пора пасти скот. С первыми заморозками Вася с матерью уехали из деревни, говорят, родственники позвали. Мать Васина слаба и стара уже была, да и сам Вася здоровьем обделен.
Наташа и в клуб ходила, и на людях часто была, но как-то никого даже на примете не было, и, казалось, ее никто не замечал. Все чаще она вспоминала Васины слова, брошенные ей в обиде. Мать успокаивала: — Нашла о чем думать, не «натягивай» на себя, встретишь еще получше Сережки.
— Обидела я его, он ведь поздороваться ко мне ехал…
— Ой, да кто его в деревне не обижал, и что теперь всем переживать что ли.
— Совесть, она не у всей деревни есть, а у Наталки совесть есть, совестливая она у нас — сказала бабушка Нюра, зашедшая в гости. – Прощения надо попросить, детка, тогда полегчает, — подсказала она.
— Да как я теперь попрошу, нет его, уехали они, — Наташка одновременно обрадовалась предложению и растерялась от мысли, где теперь искать Васю.
— Едешь до райцентра, а потом на автобусе до Нижних Лужков, там они сейчас с матерью рядом с родственниками живут.
Наташка прикинула расстояние, подсчитала, что в один день можно успеть, и за три дня до Рождества собралась в дорогу.
Село оказалось не слишком большое, но разбросанное, — из одного конца в другой идти далеко. Попавшийся навстречу пожилой мужчина, задумался, услышав вопрос Наташки, потом махнул рукой, указав вправо, подсказав, что идти надо в самый конец деревни.
В маленькой избе, возле печки, стояла сухонькая старушка, — Наташка едва узнала в ней Васину мать. Долго объясняла причину приезда и наконец, услышала: — Так нету Васи-то, пoмeр, уж сорок дней прошло. Бoльнoй был, вот и родственники хотели подлечить, а все впустую…
Наташка присела от растерянности на табурет, и потом долго объясняла, зачем ей надо было его увидеть. Пожилая женщина, уже подслеповатая, все повторяла: «Да разве же он помнил…»
— А мне все равно надо было прощения попросить, — повторяла Наташка. Потом попрощалась и вышла из дома, застегивая пальто уже на улице, где морозный воздух бодрил, а снег поскрипывал под ногами.
— Погоди, — окликнули ее. – Васина мать в накинутой шали стояла на крыльце. – Простил он тебя, милая, простил.
— Как же вы знаете? — Удивившись и почему-то поверив ее словам, спросила Наташа.
— Да нечто мать сына своего не знает, — с горечью сказала она, — сразу и простил, а если бы не простил, то помнил бы. Точнехонько тебе говорю, будь он жив, так же бы тебе сказал, ага, это точно.
— Спасибо! – Словно выдохнув из себя это слово, Наташа почувствовала легкость в душе, и домой ехала уже с другим настроением.
— Вот и правильно, детка, — легко тебе, потому как для благого дела потрудилась, съездила.
Весной главный бухгалтер позвала Наташу к себе. – Ты толковая, с цифрами дружишь, подучим немного, и будет из тебя хороший бухгалтер.
-Так мне хоть курсы надо окончить, — согласилась Наталья.
— Ну, так езжай, учись, будет у меня готовый специалист.
Временное жилье нашлось в виде времянки у двоюродной тетки, да и платить родственникам гораздо меньше, чем чужим. Наташа училась с жадностью, предвкушая свое возвращение. Но молодой сын хозяев соседней усадьбы позвал деревенскую девчонку в кино. А к концу Натальиной учебы Валерка настойчиво звал ее знакомить с родителями.
— Да мы уж знакомы, — добродушно сказал Валеркина мать, — в соседях живем.
Наташка от гостеприимства растерялась еще больше, но Валеркина мать успокоила: — Не стесняйся, Наташа, мы хоть и в городе, а в частном доме живем, да и сами мы с мужем из деревни. Здесь, в городе, встретились.
Прошло десять лет, и в начале двухтысячных годов, когда старшему сыну Валеры и Наташи было десять лет, а дочке пять, услышала она за окном своей благоустроенной квартиры, как мальчишки насмехаются над парнишкой, который не мог ходить в обычную школу.
— А ну быстро домой! – Строго сказала Наталья. – Не вздумай обидеть этого мальчика, слышишь, Максим, — говорила она сыну. – Он слабее тебя, беззащитнее, не надо таких деток обижать.
Максим никогда такой взволнованной и строгой не видел мать, он кивнул в знак согласия: — Не буду, мама, никогда не буду.
— Вот и славно, — Наташа обняла сына, ‑ а сейчас будем на стол накрывать, папка наш скоро придет.
Автор: Татьяна Викторова
