Спустился вечер, и потемнело, как это бывает поздней осенью. Трепещут ветви от набежавшего ветра, светятся окна деревенских домов, иногда затухая, или вспыхивая вновь. В такое время улица становится пустынной, разве что в центре молодежь под гармошку да гитару веселится.
— Засиделась я у тебя, Люда, — Галя поглядывает в окно, — стемнело уже, пойду, как там мои.
— Да чего им сделается, детки у тебя подросли, сами уроки делают, а мужик твой – так вообще все по хозяйству делает, чего тебе переживать.
Галя задумалась, водит пальцем по клеёнке в цветочек, словно рисунок повторяет. – Уж это да, все делает. Иной раз и мою работу прихватит… а только любви, как у вас с Мишей, нет, — Галя отвернулась, чтобы не выдавать слезы.
— А ну погоди, брось слякоть разводить, — Люда дергает гостью за рукав, — повернись, не отворачивайся, повернись, говорю.
— Сколь лет живем, и все время кажется мне, что из жалости… Живет со мной из жалости, — призналась Галя.
— Это как же из жалости? Первый раз такое слышу, — Люда недоумевает. Ничего про семью Волошиных не слышала, ни одного дурного слова. Володе было двадцать, а Гале восемнадцать, когда поженились. Живут уж пятнадцать лет, все в доме есть по меркам восьмидесятых годов: холодильник, телевизор, мебель из города привезли, хозяйство держат… Люда не могла понять обиду Галины.
— Мы и не дружили вовсе, не встречались даже. Семья у нас большая, ты помнишь ведь, нас пятеро у родителей, я средняя. Без того жили бедно, а тут еще отец буянить стал, разогнал всю семью. Ушли мы все к бабушке, почти месяц жили у нее. В кино, в клуб хочется сбегать, молодая же, а не в чем, одежда обувь стaрaя после стaрших, стесняться стала, — это значит выросла девка. Приду в клуб и сижу в уголке, ноги в изношенных сапожках под сиденье прячу, на парней не смотрю.
Увидел меня Володя в доме у Вальки Кузьминой. Сижу у нее, худющая, волосы в косичку заплетены, как говорила бабушка: одни глаза торчат. А он зашел к стaршему Валькиному брату. Сначала за школьницу меня принял. Достал из карманов конфеты дорогие и давай угощать. Испугалась – непонятно чего испугалась. А он в карманы впихнул конфет, — на днях из aрмии пришел, на Сахалине служил, привез гостинцев, шоколадных конфет, которых мы тут не всегда видели.
Тут Валька давай рассказывать, что я из многодетной семьи, что отец запил, разогнал всю семью. Она говорит, а я чувствую, стыдно мне перед Володей, жалостливо все так получилось. И Володя смотрит так сочувствующе, а мне еще больше стыдно.
Через неделю морозы ударили. Я хоть и носки теплые надела, а все равно ноги мерзли. Мы к тому времени домой вернулись, отец успокоился, слёзно просил не уходить от него, стали жить дальше. Стaршая сестра была замужем, а тут и стaрший надумал жениться, всё до копейки ему собирали.
Иду домой из магазина, валенки от холода спасают, а вот пальтишко на мне слабое, ветер готов шаль сорвать. Слышу, догоняет кто-то. – Это ты, Галчонок? – Володя стоит передо мной, распахнул полушубок: — Грейся! – Я шарахнулась в сторону испуганно. А он смеется. – Жалко, замерзнешь ведь. Пойдем, хоть провожу. А вот тут я живу, — показывает на свой дом, и прямо у ворот целует меня. – Открылась калитка, я не успела вырваться и одуматься, а перед нами мать Володина стоит, удивленно смотрит. Мне совсем стыдно стало, хочу вырваться, а Володя не пускает.
— Мам, я на Гале хочу жениться. – Потом на меня смотрит и спрашивает: — Пойдешь за меня замуж?
Я опешила, слова сказать не могу, покраснела, а он настойчиво так: — Соглашайся, Галчонок, заживем с тобой.
Вырвалась я и убежала. А на другой день нашел меня и сказал: — Я серьезно, давай поженимся.
Уже после свадьбы услышала разговор родственников Володиных, что женился он на мне из жалости. Он вообще по жизни добрый и жалостливый, то кутят в детстве подбирал, кошек никогда не обижал, вот и меня, как котенка пожалел.
— Вот ты меня удивила! – Людмила так и держала в руках кружку с чаем все то время, пока Галя рассказывала. – А сейчас как живете?
— Да ничего особенного, живем, детей растим. Не обижает, помогает, слов ласковых не слышу давно…. Правда, наказывает часто, чтобы тепло одевалась.
— Так чего тебе не хватает?
— Не знаю, может жалость эта лишняя: «не простыла ли, не устала случаем?»
— А с чего ты взяла, что не любит он тебя?
— Да как-то быстро мы поженились, впопыхах.
Людмила встала, распахнула дверь в спальню, позвала Галю: — Иди сюда! Глянь, вон наша постель. Думаешь, каждую ночь мы на ней вместе спим?! У него еще одна постель есть. — Людмила стала говорить дрожащим голосом: — А мне каждый день как ни в чем не бывало: «лапушка». Слышу я ласковые слова, но точно знаю, к кому ходит. Вот такая у нас любовь! Выгнать – детей оставить без отца… вот и надеюсь, что остепенится.
Людмила прикрыла дверь в спальню: — А ты говоришь «из жалости». Мы вот вроде по любви женились, и встречались долго… а где теперь эта любовь. Жалел бы меня мой мужик так же как твой Володя тебя, я бы не печалилась.
-Люда, прости меня, не знала я, плАчусь, а у тебя самой горький вкус от жизни семейной. Не знаю, что и сказать тебе, что посоветовать, если только ceрдце свое слушать.
— Вот я и слушаю, терплю, да, видно, скоро сорвусь. А ты иди к своему Володе, береги его и себя.
Галя идет домой торопливо, почти бежит. Отдышалась у самых ворот, закрывает калитку на засов. Дома тепло, Володя растопил печку, сын с дочкой спорят из-за уроков, Володя обещает помочь им. Выходит в прихожую, видит запыхавшуюся жену: — Гнался что ли кто?
Она снимает шаль, расстегивает пальто и обнимает его за шею, как будто давно не видела. – Галя, ты чего? Замерзла, так грейся скорей.
— Вова, скажи, почему ты на мне так быстро женился тогда? Взял и сразу предложил. Люди еще потом говорили, что пожалел меня, из многoдетной семьи взял.
Володя немного отстранился, смотрит на Галю, пытаясь понять, к чему это вопрос. – Не понял я тебя, Галя. Какая жалость? Увидел тебя, понравилась, предложил – ты согласилась. Ну да, увидел когда первый раз, помню, показалась худенькой, грустной какой-то, хотелось пожалеть, развеселить… Ты к чему это вспомнила? Чего не так? – Он смотрел с прежним удивлением, не понимая жену. В этот раз совершенно не понимая. И искренне был удивлен вопросом. Он вообще не понимал, как это может быть отдельно: «любовь и жалость». Раз любишь, значить заботишься, жалеешь, переживаешь. А по-другому не знал, такой он человек.
— Нет, нет, все хорошо, она снова обняла его, — все хорошо, люблю тебя.
Володя осторожно кашлянул: — Галя, может я иногда нужные слова не говорю, ну ты понимаешь когда… но ты для меня всегда «Галчонок». Понимаешь?
— Понимаю, Вова, понимаю. – Она сняла пальто, — давай я чайник поставлю, и мы сядем ужинать.
— Это можно, пора уже. – Он посмотрел на ноги: — Могла бы и валенки обуть, не май месяц. Замерзла, поди?
— Нет, совершенно не холодно! – Галя сняла сапоги и абсолютно счастливая пошла мыть руки…
Автор: Татьяна Викторова «Ясный день«
