Овощной рынок небольшого провинциального городка. Деревянные прилавки, тянущиеся в несколько рядов, сплошь завалены щедрыми дарами природы. Терпко пахли груды восточных приправ, орехов, крупных мясистых помидоров. Пупырчатые хрусткие огурчики весело задирали тёмно-зелёные хвостики. В вёдрах раскинулась пышными букетами зелень. Красавцы яблоки с царским величием демонстрировали свои достоинства. Истекали соком спелые груши. Одуряющие запахи, яркая мозаика красок, сочная свежесть – все дары земли на выбор! Покупай! Не скупись! Налетай! Торопись! Ну-ка попробуй! Отрежу, отсыплю! Не дорого! Только что с грядки! Самое вкусное! Самое свежее! Гомон, шум, споры… В пестрой толпе, не замечая толкотни и суеты, неторопливо шла девушка. Чёрные буйные кудри небрежно прихвачены на затылке дешёвой заколкой. Загорелое чуть скуластое лицо с миндалинами тёмных глаз казалось неподвижным, как у мраморной статуи. Лишь на её шее чуть трепетала тонкая жилка, да небольшой завиток волос, выбившийся из-под заколки: пушистый, беспомощно-милый и мягкий, прижимался к позвонкам худенькой, но крепкой и красивой спины. На ней были старые джинсы, почти потерявшие цвет, байковая рубашка в крупную бело-серую клетку, поношенные кеды. В широко распахнутом вороте рубашки, прячась в ложбинке между смуглых идеальных округлостей, на тонкой серебряной цепочке золотилась небольшая янтарная капелька, составляющая неожиданный контраст с неброской одеждой. Девушка изредка подходила к прилавкам, выбирая места, где больше людей, увлечённых жаркой торговлей. Её гибкие тонкие пальцы незаметным привычным движением смахивали: то огурец, то помидор, то яблоко. Добыча мгновенно исчезала в глубине объёмистой холщовой сумки на длинном ремне, перекинутом через нежное плечико… Выбравшись из толпы, девушка побрела по улице, застроенной неказистыми домиками, мимо подгнивших заборов, чахлых палисадников, неровных поленниц. Кое-где возле домов паслись коровы. Они щипали траву и лениво отмахивались хвостами от назойливых мух. Неожиданно из-за угла вывернула шумная компания изрядно подвыпивших парней. Рослый разухабистый детина быстро отделился от приятелей. Он быстро приблизился к девушке, глумливо прищурил глаза и нагло схватил её за руку и за грудь.
– Пойдёшь со мной, красотка? – хрипло засмеялся он. – Я тебе что-то интересное покажу!
Девушка вздрогнула. Его грубое прикосновение обожгло её даже сквозь рубашку, сквозь саму кожу. Голову сжала резкая боль, а в висках застучало, забилось, запульсировало. И тут в глазах её, в клубах красноватого тумана мороком вспыхнула яркая, но жестокая картина:
…Ночь, покосившийся забор. В придорожной канаве, поросшей бурьяном, лежит он — этот парень. Оплывшее лицо его избито почти до неузнаваемости. Кровь сочится из разорванных губ и ссадин на руках. Он лежит, скрючившись, поскуливая от немыслимой боли и зажимает дрожащей ладонью ножевую рану в боку. И никого рядом нет, чтобы успеть спасти… Только далёкий лай собак да слабый шорох травы… Эти жуткие картины чьей-то сторонней боли были её вечным мучением. Прикосновение к телу чужих рук заставляло её кровь мгновенно вскипать. Кровь бурлила, взрывалась и заполняла собой раскалывающуюся от боли голову. Эта кровь несла в каждой своей капле кусочки чьей-то жизни, переливающейся в неё. Кусочки, как в калейдоскопе, смешивались, разбивались осколками, путались. И вдруг в какой-то момент соединялись в яркое и ужасное живое видение. Она видела, нет, она предвидела то, что скоро должно случиться… Но так было не всегда. Такой мукой её разум заполнялся только тогда, когда там, в чужой жизни, была страшная смертельная боль. Именно эта боль так нещадно разрывала ей виски, затылок, шею, позвоночник, скручивала в тугой клубок всё внутри. Спасением было лишь отступление: отскочить, оторваться от навалившейся беды, стряхнуть её с себя, вогнать в землю… Девушка отшатнулась. Она топнула ногой и хриплым низким голосом выкрикнула… резко, будто бичом хлестнула:
– Брысь! Пошёл прочь!
При этом глаза её вспыхнули таким неистовым пламенем, что парень в страхе шарахнулся в сторону.
– Ты чего?! Дурная, что ли?.. Я ж не со зла…
– Слушай меня внимательно, несчастный! Не ходи сегодня к своей Машке! Худо тебе там будет! Зарежут тебя! – сказала она, чуть не выкрикнула и, резко развернувшись, побрела себе дальше, как ни в чём не бывало.
Парень оторопело замер, потоптался, покрутил пальцем у виска и испуганно сказал:
– Ну, точно… ненормальная какая-то!
Приятели, покуривавшие и удивленно наблюдавшие за происходящим, заговорили нарочито громкими голосами:
– Слышь! А откуда она Машку-то твою знает? Может, догоним… да спросим?
– Да пошла она! – сплюнул парень и, стряхнув наваждение, вразвалочку направился к компании дружков навстречу своей судьбе…
***
Девушка вышла на привокзальную площадь и приблизилась к скамейке, притулившейся к обшарпанному зданию вокзала. Она села, вытянула ноги. Ей хотелось есть. Она достала из сумки яблоко и задумчиво стала хрустеть сочной мякотью, вытирая ладонью капли с подбородка. Рядом присела пожилая женщина, поставила на скамейку большую корзину, покрытую белой тряпицей.
– Можно я с тобой посижу? – спросила она ласково.
Голос у неё был тихий, мягкий, усталый. Девушка отодвинулась и выкинула в урну огрызок яблока. Не замечая её молчания, женщина продолжала, слегка окая и вытирая кончиком платка губы:
– Ох, умаялась я. Жара-то сегодня какая. Я вот с утра пирожков напекла, да на вокзал подалась. Пассажиры-то быстро мои пирожки раскупают. Вкусные у меня пирожки, с картошечкой, с мясом. Вот они и радуются горяченькому. Да только годы-то уж не те. Устаю. Ноги болят. Посижу я тут с тобой немножко. А как следующий поезд придёт, опять пойду на перрон. Мой-то пьёт всё время. Что заработает, то и пропьёт. А потом на меня шумит. Ему, вишь ли, есть надо, да одежонку какую-никакую справить. А я, что! Сил-то уж нету. Раньше на путях работала, а сейчас не могу – ноги отказывают.
Женщина вытянула вперёд отёкшие ноги, подушками выпиравшие из стоптанных домашних тапок. Ей приятно была вот так тихо посидеть, отдохнуть и поговорить. Слушатели-то для неё находились редко.
– А хочешь пирожка? – спросила она и отогнула тряпицу.
В корзине, наполовину пустой, лежали пышные румяные пирожки.
Девушка взяла один.
– Спасибо, — сказала она и стала есть ещё тёплый, удивительно вкусный пирожок.
– А ты, милая, гляжу, не местная. Что-то я тебя здесь раньше ни разу не видела. Чай, приехала откуда? – продолжала женщина беседу.
– Да нет, я недалеко живу, – сказала девушка и назвала деревню, через которую ей недавно приходилось проходить.
– Можно я ещё один пирожок возьму? – спросила она.
– Бери, бери. На тесто-то я мастерица. Бывало, и соседи приходили – просили пирогов напечь. Так я никогда никому не отказывала. А теперь вот торгую.
Она грустно замолчала. Девушка взяла пирожок и спрятала его в холщовую сумку. Немного погодя, она повернулась к женщине и сказала:
– Дайте мне вашу руку.
Голос девушки вдруг изменился и зазвучал так же мягко и ласково, как у женщины, будто плавно перетёк в неё, сохраняя певучесть и даже оканье. Женщина от неожиданности вздрогнула, но протянула руку, непонимающе глядя на девушку. Та некрепко зажала пухлую ладонь собеседницы своими сухими горячими руками.
– Ой, а жар-то какой от тебя идёт, – покачала головой женщина. – Уж, не болеешь ли?
– Нет, у меня руки всегда такие, – ответила девушка, осторожно поглаживая её ладонь. – Я вот так подержу сейчас вашу руку, слегка поглажу её, вот здесь проведу, вот здесь нажму. Ноги-то ваши и болеть больше не будут. Добрая вы, хорошая… живите долго, – сказала она, встала со скамейки, приветливо махнула рукой и пошла в сторону железнодорожных путей…
***
Сначала она долго брела по насыпи. Потом спустилась вниз на просёлочную дорогу. Наклонилась, сняла кеды, подцепила их за шнурки и пошла дальше. Ступни её мягко ступали и чуть проваливались в нагретую солнцем дорожную пыль, которая фонтанчиками просачивалась меж пальцев босых ног. Бесконечные луга простирались почти до горизонта. Душистые травы едва шевелил ветерок. Над одуванчиками и колокольчиками мерно гудели пчёлы. Вдали показалась дымчатая полоса леса… Девушка сошла с дороги и по лугу, по прохладной траве направилась в самую чащу. Она вошла в густые заросли черёмухи и калины. Ветки гладили её по лицу, цеплялись за рубашку. Потом деревья накрыли её благодатной тенью. Вот они раздвинулись, и девушка вышла на небольшую полянку. Там, под раскидистой берёзой, её ждал он.
– Я по тебе скучала. Вот покушать принесла, – ласково сказала девушка и достала из сумки давно остывший пирожок.
Он аккуратно взял пирожок и начал есть. Девушка села на траву и прислонилась спиной к берёзе. Он улегся рядом и положил ей на колени свою голову. Девушка задумчиво гладила его и молчала. Глаза её смотрели вдаль, туда, где садилось жёлтое солнце. И мысли её блуждали по бесконечной дали времён… прошлых и будущих…
***
Она не помнила своего настоящего имени, кто она и где когда-то был её родной дом… Видела она лишь такой же бесконечный луг с высокой травой.
…Она, подросток, бежит босая по лугу. Бежит, раскидывая руки, счастливая, радостная, беззаботная. Она бежит навстречу тучам. Они огромные, тёмные, тяжёлые. Они причудливо меняют очертания, то сливаются, то расходятся… И видит она в тучах и между ними волшебные миры. Они такие далёкие, такие таинственные. А тучи вздымаются огромными горами. Одна гора похожа на гигантскую голову с насупленными бровями, с развивающимися во все стороны седыми космами волос. И кажется ей, что это сам древний Бог Перун на своей колеснице летит по небу. Гривы могучих коней смешиваются с бородой Перуна, вьются лилово-серыми змеями. Всё ближе они, всё темнее становится кругом… Дождя нет, только где-то вдали громыхает гром.
Казалось, что тяжёлые тёмно-серые тучи сейчас начнут медленно опускаться… Спустившись на землю, они обязательно заберут девочку к себе, и унесут далеко-далеко… куда-то к истокам самой Земли, самой Матери Природы. А девочка будет сидеть в колеснице и смотреть на проплывающую внизу землю. Девочка очень этого хотела… Она остановилась, подняла к небу руки и широко распахнутые глаза, полные восторга и ожидания… И небо вдруг зарычало и раскололось. Ослепительно сверкнула молния. Она охватила все пространство своими огненными ветвистыми зигзагами и впилась в землю почти у ног девочки.
Чёрная вспышка оглушающей болью пронзила хрупкое тельце ребёнка. Она скошенной травинкой упала на землю. И померк свет… и ушла боль… и наступило небытие…
…Стеной хлынул ливень, приведший её в сознание. «Где она?.. Что с ней?.. Почему так холодно?..» Мокрая одежда прилипла к телу, и от неё не было тепла. Тряпицы превратились в ледяной плащ, в котором путалась и билась продрогшая девочка, а вместе с ней и её внезапно вернувшаяся в тело душа. Чтобы немного согреться, девочка поднялась и пошла, медленно, покачиваясь, едва переставляя ноги, поддерживая тоненькими ручками пульсирующую нестерпимой болью голову. Так она и шла… И до сих пор идёт в никуда… От забытого прошлого остался только этот янтарный кулон, похожий на застывшую слезу. Может быть, это слёзы тех, кому она была так дорога?.. Где они?.. А может, это она пролила тогда свои слёзы горечи и утрат… И одна слезинка застыла на её груди?..
***
Девушка встала, стряхнула с себя налипшие травинки и сказала своему единственному другу:
– Пойдём домой, скоро стемнеет.
И они пошли рядом по траве, по белым ромашкам. Узорчатая пятнистая тень деревьев накрыла их, размывая чёткость очертаний. Они уходили всё дальше и дальше, постепенно сливаясь с лесом. Два одиноких силуэта…
Девушка и волк…
Автор: Ольга Косарева
