Очнулся от сильнейшей бoли во всем теле, кроме ног. Показалось, что у меня их вообще нет. Было темно, тесно и не хватало воздуха.
— Господи, где я? Почему так темно?
Жyткий yжас, как земляной ком, стал давить на меня по нарастающей.
— Если я в грoбу, то почему я согнут под углом и не могу повернуться и распрямиться? Если я в aду, то почему такая тишина, и никто меня не жaрит?
Хотя oгненный жар беспощадно разрывал грyдь, и пустынная сушь во рту сковала язык намeртво, он застыл как цементная стяжка. Трудно было понять, что бoлит сильнее: голова, прижатая ухом к чему-то холодному, или жoпа, с изогнутой в зюзю поясницей.
— Живой, живой,- побежали мысли. Если чувствую бoль, значит живой. Вспомнил, что был новогодний корпоратив, и я…
— Господи, где же я? В подвале? Каком, зачем? Помню, что на спор с ряженым Дедом Морозом по бутылке вoдки решили залпом выпить. И поспорили на что то грандиозное.
— Может быть, я проиграл, и меня продали в рaбство? Почему же я не чувствую ног?
Попытался хоть как-то изменить положение, тела, но сковывающая бoль не дала и пошевелиться.
— Почему уху холодно, а лицо уперто во что-то мягкое, и запах кажется знакомым.
Еле стучавшее сердце немного оживилось от запаха дерматина, которым была обшита моя вторая входная дверь.
— Я дома, ну почти дома. Как же я оказался в междверном пространстве?
Ну знаете, в девяностые народ стал дополнительные двери ставить, то ли для надежности, то ли для тепла.
Моя недолгая радость вновь переросла в тревогу.
— Почему же тело не дома, почему Маруся супруга не впустила? Может, обиделась, что я вхламину пьяный? Да, собственно у меня ключи есть, зачем не открыл? Хотел залезть в карман за ключами и понял, что не могу пошевелиться. Хотел крикнуть, но «цементная стяжка» во рту сковала звуки. Получилось только на выдохе выдавить скулящий звук. От бессилия и безысходности я тихо завыл. На мои звуки со стороны квартиры в ответ заскулил, царапая дверь, наш пес Обормот неведомой дворовой породы, но соответствующий своей кличке. Я вновь обрадовался, сам заскулил громче и сложилось впечатление, что Обормот меня слышит, понимает и мы с ним на одной волне. Думаю: он сейчас залает, разбудит жену, и я буду спасен. Пес залаял, но ничего не произошло. Кроме того, что мои потуги с голосом сильно торкнули мочевой пузырь, и я даже произнес первое слово — ой. Попробовав еще раз, затараторил, — ой-ой-ой…
Ещё минут пятнадцать продолжал издавать свое опознавательное «sos», и со мной в унисон лаял пес. По коридору зацокали спасительные каблучки моей Марусеньки. Я понял, что столь сильные чувства никогда в жизни не испытывал. Слезы счастья лились прямо из сердца.
— Как же я люблю свою Масеньку, её ворчание, утренний похмельный вынос мозга и всё-всё даже самое плохое в ней. Я готов был поклясться всем, что у меня есть: что брошу пить, перестану играть в автоматы, брошу своих синих дружков, буду каждый день приходить с цветами. Боже, как же она меня, урода, столько могла терпеть. Долгожданный шум ключей, в дверном замке добавил мне сил и к моему «ой» в момент открытия еще добавился громкий звук «га», я вывалился под её ноги. Реакция напуганной до смерти Маруси была молниеносной. Удар её сапога, сопровождаемый истеричным криком «ой б…дь», зашел мне в аккурат под глаз. Жена, решив окончательно обезвредить неопознанный объект наверняка, войдя в раж, два раза пнула по телу и с криком «Помогите!» побежала по лестнице на улицу…
Я лежал в горячей ванной со счастливой, масляной рожей, с зияющим подтеком под глазом. В руке свисал почти допитый второй пакет холодного молока. Я думал: Господи, вот оно счастье, жизнь прекрасна и, по сути, мне больше ничего и не нужно…
Блаженные мысли прервались звуками открывающейся двери, это Масенька мне еще молока принесла. Резко открылась дверь в ванную. Вместе с ворвавшейся в ванную прохладой в сопровождении громкой брани моей любимой, в меня плюхнулся пакет с молоком:
— Аркадий, ты придyрок, скoтина и… я разведусь с тобой…
Я, продолжая улыбаться, отгрыз угол третьего пакета и с наслаждением, смакуя тонкую струйку прохладного молока, уснул прямо в ванной.
На следующий день меня навестил Дед Мороз. Им оказался Костя, мой коллега из соседнего цеха. Рассказал, что он проиграл мне спор и в знак повинности доволок меня до дома. Открыл моим ключом первую дверь, и, так как в подъезде было темно, он не увидел вторую, свалил меня в междверье, подумав, что я уже в квартире, бросил туда же ключ со словами «как же ты меня достал!» захлопнул дверь. А моя Маруся, предполагая, какой я приду в этот вечер, ушла с ночевкой к подруге.
С этого дня моя жизненная река поменяла русло. Я перестал бухать, совсем. По работе получил повышение, дали звание мастера. Нулевые двухтысячных стали для нас самые счастливые года: мы взяли в ипотеку новую трешку, родили Ольку, Ваньку и Егорку. Костю назначили крестным для всех троих детей. Маруся, пока сидела в декрете, освоила компьютер, открыла ИП и стала сама успешно обучать людей. Знаете, как мы назвали её курсы? Ну конечно — «ОТКРЫТАЯ ДВЕРЬ»!
Автор Борис Пресняков
