«Надо было родиться котиком» — думал грустный большой дракон. И чесали бы по животику, и давали бы в миске корм. А драконья сурова долюшка — ешь деревни, воруй принцесс. Нет ни края у ней, ни донышка, тает к радостям интерес. Он деревни не любит сызмальства — несваренье, гастрита хронь. Эти стены, что белят известью, эти крыши людских хором. А душа-то ведь просит малого — чтоб встречали без вил его. Хоть бы кашей, к примеру, манной в казанке у резных ворот…
Так грустится дракону истово — хоть бери, да и волком вой. Нет ни радости, нету истины, с глаз долою, из сердца вон. Он живёт от людей на выселках. Любит груши и черемшу. Все глаза от досады выплакал. Тени дразнятся: «Укушу!» И вздыхает дракон, и катится, ноздрю щекоча, слеза. Он слизнет её, и спохватился — мол, не дело так раскисать!
Но однажды, спустя полвечности заявилось к нему дитё. Дело было глубоким вечером. Равномерно текло житьё. Вдруг ба-бах у пещеры слышится, и такой громкий детский плач, что дракон, из укрытия вышедший, едва прочь не пустился вскачь. Не любил он детей решительно. Много плачут, всегда шумят. Упаси от таких сожителей из огня их да в полымЯ.
«О, дракон! — закричала девочка. И к рептилии напрямки. Тот чешуйчатым боком деревце снёс, едва не взревев с тоски. Кто-то сглазил дракона старого. Явно порча на длинный хвост! А дитё в ладоши ударило, заглянуло в горячий нос, чешуинки на лапах щупает, восхищается «ох да ах!» И дракон отпускает шуточки: мол, сорина ты мне в зубах.
Оказалась сироткой девочка. Нет приюта и нет еды, и одежды нет, нету денежки. Только тридцать и три беды. Стало жалко дракону крошечку. Груш принёс ей — не жалко, жуй! Он ведь, в общем-то, зверь хороший, хоть на вид и громадная жуть.
Так и зажили — что же делать? Не бросать же дитё на смерть. Худосочное привидение. На такую тошно смотреть. Но отъелась к зиме девчушка. И однажды дракон просек. Что она проросла ему в душу. Одиночества нету. Всё.
Автор: Елена Холодова
