Она вошла в больничную палату, и все изменилось вокруг.
— Здорово, девчата, — произнесла она звучным и красивым голосом.
Ей ответили все четверо обитательниц палаты в разнобой, тихими голосами.
— А что так тихо отвечаете?
— Так больница же. Нужно вести себя потише, — сказала молоденькая Леночка.
— А что? Есть тяжелобольные?
— Да нет. Все ходячие.
— А если все ходячие, так чего шептать. Успеем еще, нашепчемся. А ну-ка, встрепенитесь все, да к столу. Я молока из деревни привезла на всех, постряпала в дорогу. Все диетическое. Ватрушки с творогом сами в рот просятся.
Сумку свою она опустошила почти всю. Столько гостинцев она выложила на общий стол в палате. Потом разложила вещи свои в тумбочке, повесила на спинку кровати цветное полотенце. На прикроватную тумбочку положила очки и книгу, на обложке книги были нарисованы молодые мужчина и женщина, устремленные друг к другу в порыве страсти. Библиотека любовного романа. Так называлась серия книг, частью которой была она. Выбор жанра женщиной преклонных лет и удивлял, и настораживал.
От угощения в палате никто не отказался. Все уселись вокруг стола.
— Вот так-то лучше. Налягайте! Меня Татьяна Никифоровна зовут. Я – женщина простая. В деревне живу. Так вот мы с мужем по гарнизонам все жили, да жили, а как он вышел в отставку, так и говорит, что оба мы – деревенские, а значит и жить теперь в деревне будем. Поближе к земле. А то в городе на этажах пропадем до времени. А у него в деревне родни не осталось совсем. А у меня — две сестры здесь. Присмотрели нам домик за хорошую цену. Фотографии выслали. Нам понравилось очень. На бугорке стоит, и река рядом шумит. И горку я с детских лет эту помню. Она раньше Полячихой называлась. Там Поляковы жили в этом месте. Раскат был с неё прямо на лед реки.
А дети у нас самостоятельно живут. Все образованные. Все — в достатке.
А мы переехали и всех сюда переманили. В город, конечно. Они теперь рядом с нами живут. Каждое воскресение дом наш полнится внуками нашими. Огород у нас, сад, хозяйство держим, пасека небольшая есть. Прикладываем силы свои. Так что я вам о себе почти все и рассказала. Я — воспитателем в детском саду работала. Муж настоял, чтобы я школу вечернюю закончила и техникум заочно педагогический. Так я только к тридцати годам образованной стала. А замуж пошла обманом. Обманул меня мой Степан. Когда свататься пришел — обманул, а потом еще долго обманывал жecтоко. Так что жизнь моя замужняя с обмана началась.
И Татьяна Никифоровна засмеялась счастливым смехом. И так смех её не соответствовал смыслу сказанных слов, что все женщины переглянулись с недоумением.
— Так что все я вам о себе доложила, а вы мне про себя постепенно расскажите, если будет время и желание. А я поговорить люблю. Меня не переслушаешь. Так уже седьмой десяток разменяла. Ого-го сколько пережито всего. Начнешь рассказывать — не перескажешь.
И новенькая в палате стала очень быстро своей. Она взяла шефство над Леночкой, которая почему-то заболела диабетом на последних месяцах беременности.
— Подумаешь, диабет. Да я вот сколько уже болею. Десятки лет. Дисциплина у меня. Диета. Режим строгий. Никому мой диабет по наследству не достался. Так что не горюй, прорвемся.
Большой живот не давал Леночке помыть ноги. А Татьяна Никифоровна без всякого стеснения принесла прямо в палату таз из ванной комнаты, наклонилась и помыла ножки будущей маме, потом привела в порядок ей ногти, смазала кремом пяточки. В палате женщины средних лет примолкли. Им бы давно нужно было догадаться самим помочь молодой женщине.
— А Вы красавицей были в молодые годы, — сказала Татьяне Никифоровне Лена.
И она была совершенно права. Следы былой красоты юности были еще видны в облике этой пожилой женщины. Она сохранила стать свою, и свою летящую походку, и красоту движения рук, и радостный, звонкий голос, и сияние улыбки на лице. Серые и большие глаза её были густо опушены рыжими ресницами. И волосы у неё были красивого каштанового цвета. Большая тяжелая коса была уложена узлом на затылке и скреплена шпильками, а в ней уже было полно седых волос, но они еще не полностью победили красоту природного цвета. И рыжеватый оттенок искрился на солнышке.
— Была, — улыбнулась собеседница, — да укатали Сивку крутые горки. Жизнь прожить – не поле перейти. Не стоит жизнь на месте. Девочки, потом мы — невесты, потом — молодые жены, матери, а там — рукой до внуков подать.
Оглянуться не успеешь — бабушка. И опять на руках тяжесть детского тельца ощущаешь и неповторимое дыхание ребенка слышишь. У меня детей — четверо, три сыночка и лапочка дочка. Младшенькая. Уж мы и не надеялись со Степаном на это чудо. Да повезло нам с четвертого раза. А уж красавица то она у нас — заглядеться можно! На отца похожа. Врачом-кардиологом в детской больнице работает. Тоже за вoeнного замуж пошла. Только он рано в отставку вышел. Мастерскую ремонтную основал. Бизнесмен. А сыновья в МЧС работают. Старший как пошел на пожарного учиться, так потом всех за собой и увел. Внуков у меня — девять человек. Богатая я женщина!
И точно. Потоком шли навестить Татьяну Никифоровну: и дети, и внуки, и Степан приезжал через день. Всегда поднимался в палату, стучался, входил.
— Ну, как ты тут, мое рыжее солнышко?
И, не стесняясь никого, нежно целовал свою единственную.
И как такой мужчина мог обманом взять в жены юную девушку?
Непонятно.
Завеса тайны исчезла, когда однажды вечером в палате Антонина, довольно нудная, некрасивая и недовольная всем женщина, завела разговор о болезнях. Она громко, хорошо поставленным голосом рассказывала, где и как у неё колет во время приступов, куда боль отдает, и как она отзывается во всем теле. Татьяна Никифоровна остановила её.
— Да что мы о болячках то говорить будем? Давайте лучше о любви поговорим! Вот послушайте, я расскажу вам, как я замуж пошла. А вы, я чувствую, к этой истории любопытство имеете. Ну, как же! Я же назвалась обманутой невестой. Вот и послушайте, как на самом деле все было. Молодость вспоминать сладко!
За окном стоял месяц май. В больничном саду цвели черемуха и кусты рябины, густо посаженные вдоль дорожек. И столько красоты было и жизни вокруг, что в такую пору только о любви и можно было говорить. Когда же, если не весной?
Женщины в палате заулыбались и приготовились слушать. Антонина смотрела на Татьяну Никифоровну чуть насмешливо и снисходительно. А ту не смутил её взгляд. Она устроилась на кровати поудобнее.
— Слушайте! А вот жила я в деревне нашей, а рядом в селе Дубовом часть стояла. Жениха у меня никакого не было. Послевoeннoе время было. У нас в деревне тогда школы не было. Мы ходили за четыре километра пешком. Дадут мне родители хлеба и молока на завтрак в школу, а мальчишки отнимут у нас и съедят все еще до прихода в школу. И сидим мы в классе голодные. А домой по любой погоде идем и даже подташнивает нас от голода. И я в шестом классе школу бросила. А мама меня тогда на ферму взяла. Вот я телятницей и работала с четырнадцати лет. И в поле работала на всех полевых работах. И была у меня подружка Оля. Вот прожига была. Нам уже по восемнадцать было, когда она к нам примчалась под вечер и говорит, что в Дубовом в части в столовую офицерскую подавальщицы нужны. И позвала меня пойти устраиваться на работу.
— Хватит телятам хвосты крутить. А там мы найдем женихов себе, выйдем замуж за офицеров и поедем по свету мир смотреть.
Мама слушала нас и улыбалась, но мое решение одобрила.
— А что, доченька, попытай счастья! У тебя как раз завтра выходной. Сходи в часть.
Вот и встали мы на рассвете и пошли пешочком через поля, напрямую в это село. Дорога была привычная. Мы с мамой часто в вoeнный поселок и молоко на продажу носили, и творог, и зелень всякую с огорода. Смотрю, а у подруги моей кофточка на грyди так приподнялась как-то неестественно.
— Что у тебя там?
— Да мама моя мне гнездо птичье на удачу дала. Сказала, чтобы спрятала за пазуху. Колючее, из травинок. Она нашла на болоте в прошлом году. Птичка птенцов уже вывела, а мама на болото за тырсой — травой такой ходила, чтобы кисти для побелки сделать. И вот гнездо ей и попалось. Она его подняла и домой принесла. Говорит, что если я возьму гнездо — мне удача будет. Я послушалась. Но колется оно сильно. Может быть тебе половинку отдать? Чтобы и тебе счастье было!
Я от гнезда отказалась. Буду я еще высохшую траву за пазухой носить. Я в приметы и ворожбу никогда не верила. Пришли мы. Нас к строгому начальнику отвели. Он расспросил нас обо всем. Но нужна им была всего одна подавальщица. Вот он и выбрал подружку мою. У нее гнездо было за пазухой, и вид был пышногрyдой красавицы. Обманчивый вид. А меня с естественной моей красотой на работу не взяли. Я горько плакала, когда мы назад шли.
— Да найду я тебе жениха подходящего. Ты какого хочешь? Высокого? Низкого? Толстого? Худого?
А я и растерялась. Я никогда и не думала над этим. Нецелованная я была. Замуж не очень собиралась. За парнями не бегала. А портрет словесный мужа будущего нарисовала. И рост у него должен быть высокий, и танцор он должен был быть хороший, и на гармошке играть чтобы умел, и чуб был пшеничный, а глаза — карие, и смеялся чтобы красиво. Не знала я тогда, что блондин с карими глазами — это редкость.
Переехала моя подружка к тете своей в ту деревню, где часть стояла, и пошла работать в столовую. Перестали видеться мы. И вдруг, как-то вечером сижу я на крыльце своего дома в застиранном платьишке, только из бани — суббота была, и большим деревянным гребнем чешу свои волосы. Коса до пояса и даже ниже была. Чуть не реву я от того, что никак расчесать не могу.
— Вот грива противная! И когда мне мама разрешит обрезать её? Вон все стригут волосы, а мне — нельзя что ли?
— Да зачем лишаться такой красоты? — голос мужской и чистый, как гром среди ясного неба!
Да кто же со мной это разговаривает? Я волосы за спину метнула, глянула и обомлела. Стоит передо мной парень. Ну, точно такой, какого я подружке описывала. И даже гармошку в руках держит. У меня сердечко прямо в пятку метнулось, замерло, а потом забилось сильно при сильно. Стоит рядом с моей подружкой. Она привела его со мной знакомиться. Своего жениха привела с родителями познакомить, и мне жениха привела прямо в соответствии с моим запросом. И гармонист, как я хотела, и кареглазый блондин. Я платьице на колени натягиваю, а оно коротенькое. Выросла я из него давно. И порозовела я вся. А этот молодец такой красивый говорит, что его Степаном зовут, и что я его не разочаровала. Именно такой он меня и представлял. И представьте себе прямо сразу и говорит, что готов на мне жениться. Вот так вот с бухты-барахты. Не оглянуться, ни подумать нет никакого времени. А я рассердилась. Ах ты, думаю, а я не сробею, я отвечу тебе.
— Согласна я. Пойду.
И прямо в глаза ему посмотрела. Смело. Теперь он оторопел. Он не ожидал, что я так ему отвечу. А друг моей подруги засмеялся громко и сказал, что готов быть нашим сватом. И чтобы я готовилась, вечером они свататься придут.
Вот я переполошилась. В доме у нас всегда чисто было, но я полы до блеска просто отмыла, везде все прибрала, к маме на ферму побежала.
— Дождалась и ты, доча, своего счастья, — сказала мама и заплакала.
Да к бригадиру, да отпросилась, да домой почти бегом с ней побежали. Стали готовить праздничную еду. Отец с поля приехал, а у нас уже сваты за столом сидят.
А я сижу и не верю, что так вот можно в одночасье свою жизнь поменять. Минутой какой-то. Что он за человек? Я его ведь впервые вижу. А уже готова с ним жизнь разделить. А он все о себе рассказывает. Что из далеких краев, что младший лейтенант, что ждет повышения по службе, что комната есть в офицерском общежитии, что хозяйки нет у него настоящей.
— А ты её обижать не будешь? — строго и серьезно отец мой его спросил.
Степан аж вскинулся. Он не обидит.
— А что же же это ты, зятек, говорят с гармошкой приходил днем, а свататься без неё пришел.
Степан растерялся, заморгал часто своими карими глазами, а друг говорит, что они Ольге дрова рубили, и Степан руку ударил. И не может пока играть. Ну, не может и не может. Заживет рука, послушаем гармонь, еще успеем!
Свадьбу было решено через две недели сыграть. В начале лета свадьбу скромную сыграли. Расписали нас в Сельском Совете, пожелали нам любви и достатка в доме.
Вы не поверите мне, но платье подвенечное мне из простынки мама сшила. Да вышила васильками. И не догадаться было. На Свадьбе гармонист деревенский наш играл, а у Степана все рука болела. Переехала я к молодому мужу, стала хозяйничать в комнате, а гармошки нигде не видно. Говорит — в ремонт отдал. Что-то там сломалось. Ну я и не смутилась даже. В ремонт, так в ремонт. И только когда я уже на шестом месяце была в ожидании нашего первенца Костика, Степан мне сознался, что никакой он не гармонист. Обманул он меня. Пришел с гармошкой чужой. Для убедительности. Друг ему посоветовал.
А мне уже давно это было неважно. Удачно я вышла замуж. И век свой с хорошим человеком разделила. И дети, и внуки у нас хорошие. Только мы и по сей день смеемся со Степаном над тем, что он гармошку с собой приволок, когда подружка его в нашу деревню знакомиться со мной привела. Чтобы соответствовать моему запросу, так он мне со смехом говорил. Он не только играть на гармошке не умел! Ни петь, ни плясать он тоже был не мастер. Оля ему сказала, что я хочу за гармониста выйти замуж. Вот и пришел с гармошкой. Напрокат взял. Обманул он честную девушку, но произвел неизгладимое впечатление. И как только по жаре с этой гармошкой пешком в такую даль пришел? Вот таким вот обманом и взял меня в жены. Как же — гармонист. Все по моему заказу!
Татьяна Никифоровна примолкла и улыбнулась. И все слушательницы улыбнулись тоже. Так и виделся всем молодой и красивый лейтенант с гармошкой в руках. Да перед таким трудно устоять!
— Я вам, бабоньки, по секрету добавлю, что поет мой Степан, хоть святых выноси! Гудит, как паровоз охрипший. А характер у него легкий. И петь он любит. И всегда напевает, когда работает. Но верите, все песни на один мотив поет. И даже из самых лирических песен маршевые делает. «За рекой, над косогором, — раз-два — встали девушки гурьбой — раз-два! Здравствуй, все сказали хором — раз-два- черноморский наш герой — раз-два!» Если бы Людмила Зыкина, и его и моя любимая певица, услышала бы эту песню в его исполнении, она бы дара речи лишилась. Степан у меня — веселый человек. Любит шутки-прибаутки, анекдоты умеет рассказывать, но смеяться совсем не умеет. Если уж ему невыносимо смешно, он гы-гы — и все. Весь его смех! Так что за двоих я пою, танцую, и даже смеюсь! Дорожу я своим обманщиком. А с годами еще больше дорожить стала. Как прихворнет — птицей над ним крылья распускаю. И он надо мной. Везде вместе, везде — рядом. Иногда я его спрашиваю лукаво, а когда же он мне на гармошке сыграет?
— Каюсь, обманул маленько, боялся, что откажешь. А я в тебя по фотокарточке влюбился, которую мне Оля показала.
Да! Оля мне нашла жениха хорошего, а сама за неподходящего вышла. Бросил он её с дитем малым на руках. Она одна сыночка поднимала. Так что гнездо ей счастья не принесло. А вот мне выходит — принесло. Вот как на свете бывает.
— Да при чем тут гнездо? — сказала Антонина, — это судьба такая. И Ваша красота, и доброта, и широта души.
Антонина умела говорить красиво. Она преподавала литературу в школе. Только в голосе её не было той задушевности и искренности, какие были в голосе Татьяны Никифоровны. И того дыхания жизни. Подлинной жизни. Без всяких прикрас.
Встреча с таким человеком — это как маленький подарок от жизни. Когда мне взгрустнется, и когда так хочется пожаловаться родным на свои бoлезни, я всегда вспоминаю Татьяну Никифоровну и ей прекрасную фразу: «Да что про болезни то говорить? Давайте лучше про любовь поговорим! Веселее всем будет!»
А, давайте! Весна пришла. Пора любви. А все хорошее на свете происходит только от любви! Помоем окна чистой водицей, чтобы больше света было в домах, прикоснемся к земле в огородах и на дачах, бросим се
Автор: Валентина Телухова
