Ну и учудил я номер, — подумал про себя Сергей
Придя домой, Серега медленно разделся в тесной прихожей, стал снимать ботинки. Вышла из комнаты жена Люба.
— Чего так поздно? — раздраженно спросила она. — Сколько ждать-то можно? Ешь теперь один, нам ваше сиятельство ждать надоело, поужинали уже.
— Да ладно…— устало отмахнулся Серега. — Там, понимаешь, у Васи Сенцова беда, Верка у него с каким-то мордастым спуталась и втихомолку все из квартиры вывезла.
От этих слов Любино раздражение почему-то круто пошло вверх:
— Дружка с носом оставили, и обязательно надо где-то с ним шляться, о своей семье он не думает!
Привлеченная громким разговором, вышла из комнаты теща и прошествовала на кухню, загремела там посудой. Появился Витя — сын от первого брака Любы и стал молча наливать себе чай. Других детей у них не было.
— Как в школе-то, Витек? — спросил Серега.
— Нормально, — мрачно ответил тот и пошел с чаем к себе в комнату.
— Вспомнил!..— Люба, видно, чувствовала недобор. — Удостоил наконец-то вниманием и свою семью. Спасибочки!
— Тьфу! — злая обида взыграла в Сереге с новой силой. — Кто тебе на хвост-то наступил?
«Уйти к чертям, — подумал он вдруг, — побродить по улице, а то еще наломаешь дров. Серега поднялся резко и пошел в прихожку одеваться. Сунул руку во внутренний карман пиджака — денег не было.
— Успела уже, — сказал он хмуро. — Слазила и конфисковала. Ну что я — aлкaш, что ли, какой?
Серега рванул с вешалки полушубок, нахлобучил шапку.
Почувствовав его отчаянную решимость, Люба быстро загородила выход, в ее глазах появился запоздалый испуг, но Серега легко отстранил жену и, громко хлобыстнув дверью, вырвался на лестничную площадку.
Серега вспомнил, как они сошлись с Любой.
Витя был тогда еще совсем маленький, и Серега удивительно легко почувствовал себя отцом, заботился о мальчишке и воспитывал его от всей дyши, хотя, может быть, порой и строговато. И Витя сразу же потянулся к Сереге, на строгость не обижался, заметно гордился, что у него теперь тоже есть отец, ждал с работы с нетерпением. Хорошо начиналось.
…Теща, у которой на все имелся свой устав, с первых же дней невзлюбила Серегу. В пику Сереге она относилась к внуку подчеркнуто жалеючи, старалась угадать каждое его желание.
Однажды Серега вернулся с работы, входная дверь была открыта, и он услышал тещины слова, обращенные к Вите:
— Так-то вот — спрятали в шифоньер, куда подальше, а это твой родной отец.
Витя с ее помощью мало-помалу утвердился во мнении, что отец у него всего лишь так называемый и ему не указ.
Упaло тогда что-то у Сереги в дyше окончательно, и потерял он всякую надежду на хорошее будущее. Вмешиваться в Витины дела перестал, молчал, когда тот грубил матери или бабушке, считая, что толку от вмешательства не будет никакого, раз уж так пошло, лишь злости парню добавишь против себя.
Чего ты добилась-то, тещина моя разлюбезная? Тебя же за твои «благодеяния» теперь Витя ни в грош не ставит — куражится и огрызается как хочет.
Серега походив по улице, резко зашагал к своему дому. Что-то решительное зрело в дyше.
Дома было тихо. Он заглянул в комнату, Витя сидел один, что-то паял — он был радиолюбителем. В тещиной резиденции темно, наверное, легла.
— А где мать? — спросил Серега у Вити.
— К тете Леле ушла.
«Ну да, — со злостью подумал Серега,— куда же ей еще? Сидит теперь, плачется…»
Года два назад Люба подружилась с Лелей из соседнего дома, которая жила одна — не вышла замуж из-за своего великанского роста. Мужиков Леля прямо-таки ненавидела, может, как раз за то, что никто на ней не женился.
Серега уселся на свое любимое место — на кухне у окна — и зaкyрил. Нашла женушка утешительницу. Вражду только поднимать…»
И вдруг он еще раз, но уже со всей ясностью осознал, что лишний здесь, не нужен никому.
«Ну и ладно, — подумал Серега с какой-то неожиданной легкостью. —Не нужен — и нечего место занимать. Разведемся — и точка. И хватит мучиться. Они тут одни скорей разберутся. А мы уж как-нибудь.»
И он стал размышлять о том, что еще вполне может встретить хорошую женщину, мало ли их, одиноких, счастья своего не нашедших.
Серега внезапно понял: «Мать! Ну да, мать. Живет там, в селе, одна, бoльнaя и cтaрая, и каково ей будет, если узнает, что опять у меня все разладилось. Не вынесет она. Ведь мною только и жива. А если объяснить? Все — от и до. Конечно, поймет…»
И Сереге так сильно захотелось прямо сейчас же, сию минуту оказаться рядом с матерью, уткнуться лицом в ее плечо и открыться до конца, до самого донышка, что глаза наполнились слезами.
«Прямо сейчас надо и ехать! — осенило его вдруг. — Завтра отгул, целый день в распоряжении,— он посмотрел на часы.— Может, успею на автобус. А нет — так на попутных как-нибудь.»
Он бросился одеваться и тут опять вспомнил, что нет денег. «Сцапала…— подумал мрачно. — И не найдешь…» Но выход отыскался моментально: «Спрошу у Максимыча. И нужна-то всего пятерка. На такси и на дорогу. А на обратную у матери займу».
Максимыч, старик-пенсионер, с которым по субботам ездили вместе в баню париться и пить пивo, жил в соседнем подъезде. На звонок открыл сам.
— Привет! — Серега задыхался от волнения и спешки. — Я к тебе с просьбой.
— Ты чего так поздно? — Максимыч продолжал говорить испуганным шепотом. — Случилось что?
— Выручай. Дай пятерку взаймы.
— К матери в село хочу срочно прорваться. — Серега провел ребром ладони по горлу.— В-во как надо.
— А-а…— понял Максимыч.— Дома, видать, припекло?
— Ну. Никаких сил. Хочу на развод. А с матерью надо обсудить, чтоб не волновалась.
— С матерью надо. А ты не унывай. Ты еще совсем молодой. И парень хороший. Найдешь.
Максимыч достал из стола какую-то книжку, а из книжки вынул пятерку:
— На вот.
— Спасибо, Максимыч. — Серега взял деньги и сунул в карман.— Как от матери приеду, сразу тебе пятерку отдам.
— Не переживай. Когда отдашь — тогда и отдашь.
— Спасибо, Максимыч. Поеду я. Надо прорваться. А ты настоящий товарищ.
— А тебе — добрый путь. К матери — надо.
Выйдя от Максимыча, Серега бегом кинулся на стоянку такси. Машин было несколько, и он сел в переднюю, рядом с шофером.
— Куда ехать? — мрачно спросил таксист.
— Давай к выезду на кудиновскую дорогу.
На выезде из города, куда доставило Серегу такси, была остановка пригородных автобусов, здесь ежилось от холода несколько человек. Серега подошел к пожилому мужчине:
— Не видели, кудиновский автобус проходил?
— Прошел недавно.
— Черт!.. Опоздал.
«Ладно, — успокоил он себя,— может, как-нибудь на перекладных».
Пронеслись несколько грузовых и две легковых машины, Серега старательно голосовал, но ни одна из них не остановилась.
Вспыхнул со стороны города свет фар, и вскоре подошел автобус с надписью «Глазково», наверное, последний. «Черт с ней! — подстегнуло отчаяние. — Поеду до Глазкова. Лишь бы не стоять». Серега вошел в полупустой автобус, взял билет и спросил у пожилой кондукторши:
— Вы не в курсе — на Кудинов все автобусы прошли или еще какой будет?
— Точно не могу сказать…— посмотрела она на часы. — Но, по-моему, в одиннадцать с чем-то последний проходит.
В Глазкове, высадив всех, автобус развернулся и уехал, и вскоре Серега остался на остановке один. Чтобы не озябнуть, он начал быстро ходить по улице туда-обратно и нетерпеливо посматривал на часы. Прошло тридцать минут, потом еще двадцать, а кудиновского автобуса все не было.
Мерзли руки и ноги, мороз забирался под полушубок. В домах — то в одном, то в другом — гас свет. Прокантовавшись еще с полчаса, он понял, что никакого автобуса ему уже не дождаться.
«Так и замерзнуть недолго, — сжалось от безнадежности сeрдце. — Как же быть?»
Окна одного из домов еще светились, и Серега пошел к нему с одной мыслью: хоть бы обогреться.
Потоптался нерешительно на крыльце — стыдно в такой поздний час беспокоить людей, что им скажешь? — но потом пересилил стыд и постучал. Никто не отозвался. Серега постучал ногой. Внутри скрипнула избяная дверь, и тяжелый бас спросил из глубины веранды:
— Кто там еще?
— Проезжий я, — ответил Серега. — Ждал вот автобус… Замерз…
— Ну и проезжай, раз проезжий. Какого xрeна людей булгачишь?
— Обогреться бы…
— Нашел Дом крестьянина! Давай, давай, проваливай! Шляются…
— Да мне минут пять. Тепла, что ль, жалко?
— Я тя щас окрещу коромыслом, и будет те тепло! Васька! — громко позвал бас. — Тут вот нищий просит, надо подать!
— Да провалитесь вы…— и Серега пошел с крыльца. — Куркули.
— То-то! — торжествующе рявкнул бас напоследок.
Напротив дома лежало бревно, и Серега сел на него, скукожившись. Больше идти никуда не хотелось. «Вот ведь…— тяжело ворочались мысли. — Замерзнешь посреди села… И никто не выручит.
И вдруг в прогал между заборами он увидел вдалеке высокую трубу, из которой густо валил черный дым. «А ведь там люди…— Мысли побежали быстрее. — Раз дым, то, конечно, люди. Котельная. Туда и надо. Ведь надо бы еще пожить…»
Котельная была за невысокой изгородью у самого леса. Сереге повезло, изгородь почти доверху занесло снегом, и он легко перевалился через нее. А когда появился в котельной, двое парней с черными от угольной пыли лицами удивленно уставились на него, облепленного снегом, скрюченного и жалкого.
— Ждорово, братши, — губы у Сереги не слушались. — Жамерш я… Погреться бы…
—Ё-моё! — встрепенулся наконец один из парней. — Ты же совсем окоченел! Аж синий весь! Иди скорей к топке!
Он открыл чугунную тяжелую дверцу, и из топки дохнуло жаром. Внутри гудело пламя. Серега подошел, сгорбившись, и протянул непослушные руки к огню.
— Садись, — подставил ему табуретку другой. — Где ж это ты так измерз-то? Ну и ну! Откуда взялся-то середь ночи?
— К м-м-матери х-х-хотел п-п-прорваться…— Серегу колотило, стучали зубы. —И в-в-вот — н-на тебе… П-приехал…
Дрожа всем телом, размазывая трясущимися руками по лицу слезы, Серега начал рассказывать чумазым ребятам обо всем.
— Мать-то у тебя где живет? — спросил у Сереги старший. — Куда ехал-то?
— В Кудиновском районе. Алешино.
— Ё-моё! — ударил он Серегу по плечу. — Мы же земляки! Я из Савина! Рядом. Не унывай, земляк. Счас мы тебя враз поправим.
Напарник Серегиного земляка заварил чай, подождали, пока чай настоится в облезлом никелированном чайнике, и налили Сереге полную кружку.
Серега молча пил чай, потом стал было есть сало и опять не удержался — заплакал.
— Спасибо вам… братцы…— с трудом выговорил он.
— Да брось ты! Не плачь, земеля. Жизнь — она всякая. Вот сейчас ты плачешь, а завтра, может, как раз и улыбнешься. Не бери в голову!
— Ты счас ложись, у нас тут есть где. Утро вечера мудреней.
Потом Серегу отвели в комнатушку и там уложили спать на топчане. Земляк заботливо укрыл его какими-то телогрейками, пахнущими углем и мазутом, подсунул под голову рваные валенки.
— Спи, земеля, согревайся. А нам надо вкалывать. И не бери в голову. Утром видней будет.
Уснул Серега моментально. Проснулся рано — шести еще не было. Серега медленно вспомнил все, что случилось с ним вчера, и даже вспотел — такой дикой показалась ему затея нагрянуть к матери и все рассказать ей.
«Додуматься же…» — качал он головой, сидя на топчане.
Прикатил бы без денег, под утро где-нибудь, да еще выложил бы — так, мол, и так, жизнь моя несчастная, сгораю-пропадаю… Ну и дyрак! Она, конечно, пожалела бы и успокоила — на то она и мать, и развод бы, может, одобрила, а потом слегла бы, это уж точно. О себе думал-то прежде всего. И вдруг Серегу осенило. Ну да, о себе много думаем, вот оно и зло. Вот она — причина-то.
«Люба? Елки-палки! Да она же теперь, наверно, с ума сходит!..»
Серега поднялся с топчана и вышел в котельную. Там Колька, черный как негр, поддевал совковой лопатой из кучи уголь и швырял его в печь, где, пожирая топливо, гулко и ровно шумело пламя.
— Выспался? — улыбнулся он, и зубы ослепительно забелели на черном, лоснящемся от пота лице. — Ну и куда теперь?
— Обратно домой. А вам спасибо. Я вас век не забуду. Так моему земляку и передай.
— Да брось ты. Главное — налаживай у себя.
— Автобус-то во сколько?
— Первый в шесть с минутами.
Серега посмотрел на часы.
— Успею.
Приехав, Серега открыл дверь своим ключом и сразу же увидел жену. Люба, осунувшаяся и заплаканная, стояла в прихожке, глядела широко открытыми глазами, судорожно вытягивая шею. И такая беззащитная, такая одинокая была она, Серега еще раз обругал себя мысленно самыми последними словами, молча обнял ее и стал гладить по вздрагивающей спине.
— Ничего, — успокаивал он, — ничего. Не плачь. Все наладится.
— Голодный ведь со вчерашнего дня…— Люба понемногу приходила в себя. — Иди поешь.
— Не хочу, — Серега снял полушубок, разулся. — Лучше я посплю. Отдохну как следует — и надо браться за дело.
— Ну ладно. Где хоть был-то? Пахнешь цехом каким-то, и ноздри все черные.
— Расскажу потом, — ответил он. — Пойду умоюсь и лягу.
Витя еще спал, у тещи тоже было тихо.
Серега лег. Ну и отколол я номер! О себе думал, и затмило все. Один о себе думает, а другому плохо. Добро-то от себя совсем оттерли. Уж только на самом краю на него наткнулся — возле леса, в котельной.»
Автор: «Летописец»
