Ни за что Ника сейчас не поверила бы ни одной мамаше по поводу её неземной любви к своему чаду. Он всё время орёт, а если не орёт, то издаёт противные мяукающие звуки. Разевает свой ротик, морщится и становится похож на лягушонка. План, в котором Русик увидит сына, полюбит его и они станут жить долго и счастливо, провальный. Ника не представляла, как эту неведому зверушку можно полюбить.
Мобильник мигнул оповещением, но это снова была реклама. С утра Ника пыталась запомнить, какое сегодня число, увидела дату и снова забыла. Какая разница, если самый нужный абонент в сети не зарегистрирован? Сейчас уже вечер, в животе заныло, и Ника, набрав побольше воздуха в грудь, бесшумно выползла из кровати. Передвигаться по квартире, как шпион, не дышать, оставлять двери открытыми, чтобы, не дай бог, не скрипнули — теперь только так.
Он спит крепко только на улице. И то, если возить коляской туда-сюда, не переставая. Который день гуляют на балконе. Пока напялишь на себя кофту, куртку, а на него — все эти комбезики, взопреешь, пот в три ручья. Тащишь по ступенькам коляску, выворачивая руки, пот даже в трусы затекает. А на улице свежий утренний снежок уже смывает дождём. И начинается адский путь в обратную сторону. Потом он кричит, красный и несчастный, а Ника шипит, красная и злая, как раскалённая головешка.
«Третье. Сегодня третье января», — вдруг вспомнила Ника. А первого приходила Вера и звонила директриса.
Когда молчать о беременности было уже невозможно, и Ника пришла сообщать новость, Ирина Вадимовна спросила: «Мужик есть?» — и хмыкнула, когда Ника вразнобой закивала — мол есть, но нет, непонятно, в общем. Нику хозяйка сети салонов красоты и магазинов с косметикой выделяла. И Ника довольно быстро из маникюрши стала «мастером ногтевого сервиса», потом консультантом по косметике. А в последний год Ирина Вадимовна отправляла Нику на разные курсы, оплачивая львиную долю их стоимости. Девочки пророчили классную карьеру, а Ника мечтала выйти замуж за Руслана.
1 января Ирина Вадимовна напомнила, что Нику она ждёт, и через месяц можно бы начать работать в интернет-магазине, а там, глядишь, и в офис выходить. Вера посидела немного с Никой, уверяя её, что всё у неё просто замечательно. Есть квартира и работа, малыш (тьфу-тьфу-тьфу) здоровенький!
В холодильнике обнаружились две банки натурального йогурта. Несколько зелёных яблок сиротливо перекатывались в ящике для овощей. Вера говорила, что Ника замечательная мать, ухаживает за малышом и диету держит. Плевать ей на диету. Лишь бы орал поменьше.
Ребёнок, который вполне прилично вёл себя в роддоме — спал себе и спал, дома превратился в монстра. Вера советовала исключить то одни продукты, то другие, пока Ника не остановилась на таком минимальном наборе, чтобы никакие колики не смогли отравить её жизнь ещё больше.
Ника открыла йогурт, поковыряла в обезжиренной надоевшей жиже ложкой, отставила в сторону банку и заскулила. Если бы она умела реветь, то может со слезами вышел бы и этот раскалённый кол в груди. Но она никогда не плачет. Наревелась, видно, на всю жизнь. Когда мать обещала забрать её к новому году, но не забрала. А поругавшись в пух и прах с дедушкой и бабушкой, чмокнула перепуганную маленькую Нику и умчалась «за личным счастьем». Ника думала, что она умрёт тогда, раз её больше не любят и она не нужна.
И когда похоронили деда, а мать даже не приехала — уже не ревела. Когда бабуля через полгода отправилась следом за дедом — тоже. А когда мать на поминках удивилась, какая Ника взрослая, и сказала: «Я была бы счастлива, если бы могла в 18 лет пожить одна» — только плечами пожала. Зато хохотала, как ненормальная, когда спустя год выяснилось, что шикарную трёшку в сталинском доме мать продала, а Ника теперь будет жить в крохотной квартирке у чёрта на куличках.
Мать, нашедшая своё «престарелое итальянское счастье», к общению не стремилась. А когда Ника спросила в лоб: «А он вообще знает, что у тебя есть дочь?» — мать сказала честно, что нет. Нет, так нет, решила Ника и общаться с матерью прекратила.
Нике никто и не нужен был. Работать начала ещё в колледже. А потом появилась Ирина Вадимовна с наполеоновскими планами. Ника оказалась невероятно работоспособной, и в отличие от большинства утекающих кадров — постоянной и абсолютно не склонной к «бабским эмоциям». Эмоций, страстей и любовных интриг экзальтированной подружки Наташки Нике хватало с головой.
Пока не появился Руслан. Ей было с ним весело и приятно, а он наслаждался её обществом, и никаких «искр» между ними не бегало и не вспыхивало. Он пару раз пригласил её в ресторан без всяких обязательств и навязчивых ухаживаний. Он шутил, и она смеялась, он восхищался её характером, и ей это нравилось. Он сказал, что женат, а она ответила, что с женатыми не спит, и в ту же ночь он остался у неё.
И хотя Наташка говорила — «гиблое дело», Руслан с женой развёлся, но развивать отношения с Никой не торопился. Говорил, что она «такая славная его умница», но именно потому, что Ника не настаивала ни на штампе в паспорте, ни даже на совместной жизни на постоянной основе. Она всегда сама лёгкость, красота и нетребовательность. Русик уверял её, что она — лучшая женщина в мире, что ему с ней очень повезло и что если бы все были такие, как она, Ника, то ни один мужик не разводился бы. А Нике хотелось подольше не засыпать, чтобы чувствовать его всего. Это оказалось ужасно приятно — засыпать вместе. И просыпаться, когда он оставался. И кормить его завтраком.
После каких-то очередных разборок с женой по поводу встреч с детьми, алиментов и раздела имущества Русик пришёл выпившим. Наплевав на все меры предосторожности и пропустив мимо ушей Никино: «Милый, я сейчас не пью таблетки», — он накинулся на неё с таким жаром, что и сама Ника потеряла голову.
Эта потеря головы обернулась залётом.
Никаких изменений в связи с «новой зарождающейся жизнью» Ника не чувствовала. Живот долго был практически плоским. Тем более Ника не испытывала никаких эмоций по поводу ребёнка. Наташка уверяла, что теперь Руслан должен жениться на Нике. И вообще, всё чудесно получилось!
Когда наконец решилась сообщить потрясающую новость Руслану, тот долго молчал. Потом сказал, что вот от Ники он этого не ожидал, и что она же понимает: он только что пережил такой развод, что сейчас никак не готов к новым отношениям. Всё это было ужасно и нелепо. Казалось, что они говорят на разных языках, каждый о своём. Ника пыталась сказать, что разводу уже больше года. Что у них никак не новые отношения — они встречаются два года. А Русик смотрел на неё с сожалением. Потом Руслан сказал, что уезжает в командировку. С Наташкой они пришли к выводу, что, конечно, любого мужика можно огорошить такими новостями, ему нужно время, чтобы осознать. Без всякого сомнения, он любит Нику и примет факт ребёнка, женится на Нике, и всё будет очень хорошо.
Сначала Русик, казалось, пытался «принять факт». Но чем больше у Ники становился живот, тем меньше этот факт нравился Руслану. А перед родами, оставив, правда, денег, он вообще пропал. Когда Ника звонила — говорил придушенным голосом в трубку, что у него встреча или совещание, или подписание контракта. Мог вовсе не взять трубку, и тогда приходило «перезвоню позже».
Главная подружка тоже стала исчезать и говорить придушенным голосом, что она на работе, или что она не одна, или «не могу сейчас». Ей с Никой стало совсем скучно — не потусить, ни потрепаться.
В роддоме Ника едва не пала духом. А из роддома её забирали коллега Вера с мужем. У Наташки был новый увлекательный роман, ей окончательно стало не до Ники.
Руслан не отвечал не только на звонки, но и на смс.
В груди будто кол раскалённый застыл. Не мог так с ней Руслан. Он требовал надеть шапку, когда ветрено, и присылал смс, где напоминал, что надо ещё есть и отдыхать, а не только работать. Он говорил, что ему очень жаль, что он не встретил её раньше, чем свою жену, и что она — настоящее сокровище.
Последнее смс она отправила ему за пару недель до Нового года. А уже в новом году набрала его номер, замирая, стискивая телефон и закусывая губу.
Когда вместо Руслана ей ответил автоответчик, она наговорила ерунды. Что-то про трусость и подлость, и что мол, «без тебя обойдусь», и следом нелогичное, что подаст на отцовство и на алименты. Она бы не додумалась, это Наташка посоветовала. А теперь всё. Есть неведома зверушка, которая разевает свой розовый ротик с молочным следом на верхней губе. Кричит, когда не спит, и пачкает памперсы.
Экран телефона засветился голубым, номер был неизвестным, а голос был родным. «Вероника?». Выдохнула: «Да». Вскочила, заметалась по кухне, Руслан никогда не называл её — Вероника. «Ты дома?», — спросил такой ожидаемый, такой бесконечно ожидаемый голос. Нике хотелось смеяться, говорить, что да, конечно, дома, где же ещё. Но она снова сказала своё глупое «да». И Руслан сказал: «Через 15 минут приеду».
На цыпочках, привычно задерживая дыхание, прокралась к комнате, где спал ребёнок, боясь даже взглянуть, чтобы не разбудить. Застыла с открытым ртом посреди тесной прихожей, сообразив, что выглядит она ужасно. Кинулась в комнатку, которую с помощью Вериного мужа пока переделали в нечто вроде кладовки. Сюда пришлось убрать комод из прихожей, потому что коляска не проезжала, и шкаф из второй комнаты, где помещались только Никин диванчик, кроватка и пеленальный столик. В шкафу нашлась кружевная сорочка, которая когда-то очень нравилась Русику. Только бы налезла на грyдь! Скидывая с себя мятую пижаму, извиваясь, пыталась рассмотреть себя в зеркале над комодом. Когда она мыла голову? Кажется, ещё в прошлом году. В недрах комода нашёлся сухой шампунь. Порошок просыпался с волос на грудь, Ника чертыхнулась и снова подмазала тоналкой. Под волосами зазудело, но это ерунда. Сердце билось, как бешеный кролик, о рёбра, и Ника даже хихикнула, потому что теперь всё будет хорошо. Конечно! Он ведь не приехал бы, если бы не хотел видеть Нику? И он попросит прощения и объяснит всё как-нибудь, а Ника и не станет дуться или обижаться! Будет лёгкой и милой-милой.
Ника бросилась к окну высматривать его машину, не увидела, приготовилась ждать, уставившись в телефон, и тут же пришло смс. Руслан стоял под дверью. Ника снова нервно хихикнула, вспомнив, что отключила звонок и домофон.
Он посмотрел на неё один раз за весь разговор. Бросил: «Прикрой», — и показал в сторону грyди. Ника запахнула халатик. Он сказал, что у него уже есть дети, и Никин ребёнок ему не нужен. Он положил перед ней конверт, сообщил, что его адвокат был против, но ему жаль Нику, поэтому он решил дать ей немного денег и уточнил сколько. И ещё — если Ника и дальше продолжит его преследовать, то он может сделать её жизнь довольно неприятной.
И ушёл. А Ника сидела на кухне, пока не проснулся ребёнок, с которым теперь ей мучаться одной. А зачем он ей? Она бы с самого начала его не оставила. Какие дуры они с Наташкой, которая сейчас совершенно свободна и где-то на курорте с очередным любовником. Какой, к черту, план? Если её не любят?
Отчего-то обычно жадно захватывающий сосок и сразу активно начинавший сосать, ребёнок кривился, плакал, сучил ногами и извивался. А потом Ника уснула и проснулась только тогда, когда он начал плакать сильнее. Ника дотянулась до лампы, щёлкнула кнопкой и проснулась окончательно. Лицо лягушонка было каким-то неправильным. Красные пятна покрывали щёки и наползали на, кажется, припухшую шею, рот кривился, а вместо привычного крика ребёнок будто всхлипывал и булькал. Веки выглядели надутыми.
Скорая приехала быстро. С ребёнком что-то очень быстро и ловко делали, а Ника отвечала на вопросы и показывала документы. Когда его увезли, сунув Нике бумажку с адресом, она так и осталась стоять в дурацкой кружевной сорочке.
Она подумала: «Он умрёт». Кол в груди, который был до этого горячим, стал ледяным. Колотясь, как в припадке, Ника закрыла балкон, который открыла, как велели ей в скорой. Она долго-долго стояла под горячими струями в душе, пытаясь согреться. Потом сидела, скрючившись, на бортике и сушила волосы. А когда зашла в комнату и увидела его кроватку, снова подумала, что он умрёт.
Лихорадочно переворачивая и без того скомканную постель и бормоча: «Где же ты, ну где же ты!», — Ника искала телефон. Стуча зубами, звонила Вере. Договорились встретиться в больнице. Сообразив, что должно быть поздно, снова стала набирать Веру, что мол, справится сама, но та отрезала: «Не идиотничай».
Уже в дороге позвонили из больницы, и они с таксистом ещё накручивали круги, потому что нужно было не к главному входу, а к приёмному покою. И только когда подъехала какая-то скорая, таксист сообразил — куда именно. Ника продолжала выбивать зубами барабанную дробь и всё думала, что лягушонок yмрёт. И как она станет жить?
Они с Верой и её мужем ждали кого-то в приёмном покое. Потом переодевались в бахилы, ехали в лифте и шли по коридору. Ника думала: «Он умрёт, потому что я его не любила». А Вера гладила её по плечу.
Деловитая молодая врач сначала объяснила, что у ребёнка сильная аллергическая реакция, и сказала ещё кучу слов. Долго задавала вопросы, на которые Ника отвечала отрицательно, у неё даже голова закружилась от этой бесконечной карусели из «нет». Нет: не меняла питание, не давала ничего, не мыла новым мылом, нет у неё аллергии, и у родственников нет, то есть, скорее всего нет, нет, точно нет! И только когда врач спросила про косметику, которой пользуется сама Ника, Ника застыла. Путаясь и сбиваясь, рассказала про тальк для волос и тоналку.
Врач, быстро записав что-то, велела ждать и ушла. Вера, мелко крестясь, перевела Нике всё, что сказала врач. Что отёк снаружи — это не так страшно, тут Вера снова крестилась, как отёк внутри. В горле или в лёгких.
Потом всё происходило быстро, но Нике казалось, что ужасно медленно. Надо было подписать кучу бумажек, и Вера заполняла анкету под Никину диктовку. Потом решали, что завтра Нике привезти, потому что за малышом нужно понаблюдать пару дней, а потом их, скорее всего, выпишут. Оформляли платную отдельную палату, потому что Нике надо было остаться с ребёнком одной, абсолютно одной. Обняв Веру в десятый раз и бормоча: «Спасибо, Верочка», Ника наконец отправилась следом за нянечкой на пост, куда ей обещали привезти ребёнка.
Пластиковую дурацкую люльку Ника увидела ещё через стеклянные двери и сразу поняла, что там он, её ребёнок. Нянечка рассказывала, где кнопка, если что-то понадобиться, что вот здесь — верхний свет, а вот — ночник, но Ника, не отрываясь, смотрела на сына. Когда санитарка наконец ушла, она ещё долго-долго мыла руки, боялась и не решалась подойти.
Он был ужасно крохотный. За последние несколько часов Ника успела забыть, какой он крохотный. Лягушонок, её Лягушонок, дёрнул кулачком, и ледяной кол в груди стал горячим, обожгло острой жалостью нутро и щёки, хотя оказалось, что Ника просто ревёт. Она долго ревела над ним. Трогала маленькие пальчики, ушко и дула на макушку. Она рассказывала ему про свою мать, которая её не любила, а Ника обязательно научится его любить. И что его зовут совсем не Лягушонок, а Максим, и что он будет никакой не «Русланович», а «Леонидович», в честь деда.
Права Вера. Всё у них с Максимом замечательно. Просто Вера не знала, что до сих пор Ника совершенно не думала, что он не лягушонок, а хоть и здоровенький (тьфу, тьфу, тьфу), но очень хрупкий её, Никин, сын.
Светлана Шевченко
