Герасим всю ночь не спал. Он гладил свою собачку и ласково что-то мычал ей. А потом приготовил два камня. Один для неё, а ещё один, побольше… Для себя.
Да простит мне Бог и сам Тургенев эту шутку. Ибо, очень давно хотел переписать мучивший меня рассказ. Ну, и у вас всех прошу прощения за эту попытку. Но, видимо, пришло время.
Итак…
Барыня Василиса Петровна владела большим поместьем и тысячей душ крепостных. Большие деньги. Она выжимала их из крепостных с потом и кровью. Тем более, что Василиса была жестока, прижимиста и скора на расправу. На конюшне постоянно кого-нибудь секли. Причем, за малейшие проступки. И единственным, кого она не наказывала, был огромный дворник Герасим.
Бессловесный, поскольку немой, и безответный, поскольку, несмотря на свой грозный вид, был робок и нежен. Он убирался. По дворницкому делу, значит, был при барыне. И по двору, и по огромному дому, и вообще… И работал хорошо. Поэтому, вроде как, был на хорошем счету у неё.
Среди челяди выделялась Татьяна. Приживалка при барыне, а если точнее, то…
Её племянница. Что, впрочем, нисколько ей не помогало. Барыня держала её в чёрном теле, постоянно попрекала куском хлеба и помыкала ею. Татьяна работала вместе с крепостными и одевалась также. Да и спала в людской.
Василиса Петровна не выносила плохого запаху и неблагородного поведения. А какой уж тут запах, коли весь день за скотиной ухаживаешь. Чем и занималась Татьяна.
Герасим был любимцем Пелагеи. А она была за стряпуху на кухне с помощницами. Барыня говорила, что у неё повар «хранцузский». Ну так вот, этим поваром и была Пелагея.
И она частенько помогала убираться большому добродушному увальню с голубыми глазами.
Когда Пелагея заглядывала в эти глаза, от неё уходила печаль о проданных соседнему помещику детях и об муже, уже как двадцать лет ушедшему в солдаты и пропавшему в каком-то из походов Суворова.
Она вдруг чувствовала давно забытое волнение в груди и задыхалась. Поэтому, когда она услышала о случае, произошедшем вчера вечером, то сердце её оборвалось.
Собачка малюсенькая, беспородная, Мума, как мычал Герасим, забежала в господскую часть дома и нагадила прямо на любимый ковёр барыни.
Та немедленно вызвала Герасима и, недолго думая, приказала утопить маленькую и единственную радость его сердца.
Пелагея не спала всю ночь и на утро пошла к Герасиму.
Она дала ему мешок с одеждой, едой и цельный рубль, который собирала много лет. И попросила бежать. Вместе с Мумой. Она говорила всё это с упавшим сердцем и болью в душе. Ведь больше никогда ей не увидеть его голубые глаза.
Герасим мычал что-то ей в ответ, но она не слушала его. Вернее, не хотела слушать и понимать.
— Беги, беги, беги! — это всё, что она могла ответить ему.
А потом пошла стряпать на кухню, и всё валилось у неё из рук. Герасим убирал и старался не встречаться с барыней, но вечером она опять вызвала его и напомнила о своём приказе:
— Чтобы к завтрему, с самого утра, утопил эту свою мерзавку! — строгим голосом приказала она.
А Пелагея, как на грех стояла при ней с подносом и кофием. Новым модным напитком, от которого барыню передёргивало и кривило так, что Пелагея никому другому не доверяла эту повинность. Она с удовольствием смотрела, как Василиса Петровна пила кофий, плевалась, крестилась и проклинала того, кто придумал этот богопротивный напиток.
Ну, так вот…
Услышав её повторный приказ, богобоязненная Пелагея поняла, что та не отступится, а её любимый Герасим так и не решится сбежать.
Весь вечер она стояла на коленях и клала земные поклоны, темнея лицом и прося прощения, а потом надавила белены, которую барыня принимала в каплях для сна и добавила в тёплое молоко.
Герасим всю ночь просидел на своей жесткой кушетке. Он гладил свою собачку и ласково что-то мычал ей. А потом приготовил два камня. Один для неё, а ещё один, побольше… Для себя.
Не решился он бежать. Да и куда тут убежишь? Ведь поймают, закуют и выпорют, а собачку отберут и сами утопят. Вот так-то.
Рано утром, как только развиднелось, Герасим вышел с Мумой и двумя камнями в мешке. Мума бежала рядышком и заглядывала в глаза своего человека, которому доверяла безмерно. Потому что знала, Герасим её любит и не бросит. А он и не собирался бросать.
Герасим шел по господскому двору, не глядя ни на кого. Поэтому, конюший Мефодий, натолкнувшись на него, сплюнул и выругался:
— Да что ты под ногами мельтешишь, малоумный! Ты что, не знаешь? Барыня померла. Ночью. Осиротели мы.
Мефодий был щёголь и франт. Барыня благоволила к нему. И говорят, грешным делом, иногда принимала его к себе в спальню.
«Для ночного чтению», как она говорила девкам, стоявшим за дверями целую ночь. Только вот, Мефодий читать не умел. Зато очень хорошо умел бегать по девкам, за что ему перепадало от барыни.
Ну, так вот. Герасим в недоумении остановился и положил на землю мешок с камнями. Потом пошел к господскому дому, где толпилась вся челядь. Вскоре приехал дохтур на двуколке и констатировал «смерть от сердца»:
— При ихних комплекциях, — говорил он приставу за сытным обедом, поданным лично Пелагеей. — И при ихних неврах, да склонностях к молодым утехам, не удивительно.
Пелагея, белая вся, ушла в людскую и села на свою кровать. В голове тяжело перекатывались мысли. Не пойти ли и не рассказать всё приставу и дохтуру…
И тут вошел Герасим. Лицо его светилось. В огромных ладонях он держал свою маленькую собачку.
Он радостно мычал и протягивал Пелагее своё единственное сокровище. Пелагея подняла на него потухший взор и наткнулась на небесно-голубые глаза, полные радости, счастья, и вдруг ноющая боль, терзавшая её, отступила.
Она встала и, прижавшись к Герасиму, зарыдала. А он гладил её большой грубой ладонью по голове.
Когда открыли завещание барыни, то с огромным удивлением узнали, что нет у неё никаких родственников, кроме приживалки-племянницы Татьяны.
С немым изумлением адвокат и городской предводитель дворянства передавали в руки худой бледной скотницы документы о наследовании огромного поместья.
— Оденьтесь барышней, Татьяна, и тогда мы с вами всё и обсудим, — сказал предводитель.
И, когда та вышла, заметил, обратившись к адвокату:
— Свалилось на голову этой голытьбы. Искренно жаль. Право слово, жаль. Такая хорошая женщина была. И кофий пила со всеми. Передовой человек, одним словом.
Татьяна, шедшая переодеваться в людскую по привычке, вдруг столкнулась с Герасимом и рыдающей на его груди Пелагеей.
— А пошто ты, Пелагея, рыдаешь? — спросила она стряпуху. — Людоедицей она была, не жалей.
И наклонившись, погладила собачку Герасима.
— Какая у тебя Герасим, собачка хорошая, — сказала Татьяна.
И посмотрев, как тот нежно гладит вздрагивающие плечи Пелагеи, добавила:
— Я вам отдельный домик выделю. Хороший. И земли дам много. А если захотите, то поженим вас и всем двором праздновать будем. И обещаю, — Татьяна приблизила своё лицо к Пелагеиному, — никого больше никогда сечь не будут и продавать не будут.
И пошла назад в барский дом. Потому как, ей теперь там жить.
Пелагея и Герасим стояли и смотрели ей вслед, широко раскрыв глаза от изумления. Пелагея опять обхватила руками Герасима и заплакала, а он снова гладил её и мычал что-то своё. Успокаивающее.
А у них под ногами прыгала Мума и всё норовила лизнуть их.
Теперь Пелагея живёт с Герасимом в большом доме при поместье Татьяны. Пелагея главная над всей челядью.
А муж ейный, ну, вы же помните, дамы и господа – Герасим.
Он по закупкам для всего дому. И видели бы вы его щегольской наряд, ей Богу. И нисколько не важно, что он говорить не умеет. При нём есть помощник на то дело. А Герасим человек честный и внушительный. И приказчики его уважают.
Вот такая история о Герасиме и его собачке.
И да простят меня за то, что решился переписать её.
Автор: Олег Бондаренко
