Федор Михайлович Сковоротов не любил дни рождения, а уж юбилеи – тем более. Однако домашние его отношение к праздникам не разделяли, супруга Алевтина Павловна еще за три месяца начала готовиться к семидесятипятилетию мужа. К ней присоединились и дети, они каждую неделю созванивались, что-то обсуждали.
— А что, если… — обращалась Алевтина Павловна к мужу после переговоров, но тут же осекалась, заметив недовольный взгляд мужчины. – А впрочем, пусть будет сюрпризом.
Сковоротов был рад, что его не втягивали в подготовку к событию, которое, скорее, казалось скорбным. По его представлению, отмечать приближение последнего дня было не просто бессмысленным, а и вовсе глупым. Вот с чем поздравляют именинника, за что славят? За то, что прожил, протоптал земельку столько лет? Дорого бы он отдал, чтобы вместо бессмысленного праздника оказаться хоть на несколько часов в беззаботном детстве.
Федор Михайлович откладывал пульт, пододвигал кресло к окну и погружался в воспоминания. Вместо городского двора, заполненного разноцветными машинами, возникала картина деревенской улочки. Небольшой палисадник, припорошенный первым снегом, темные ветки куста смородины, кое-где сохранившие пожухлые листья. За смородиной – забор, еще не подпертый сугробом, еще открывающий вид на белые тропинки, и следы, казавшиеся маленькому Феде гигантскими.
Бабушка открывает дверку, подкладывая дрова в весело шумящую печку. Дрова сразу начинают потрескивать, хоть и сушились в доме у той же печки. А Федя все смотрит в окно, мечтая разглядеть на тропках следы мамы и папы. Он знает, что завтра – его день рождения, и родители обязательно приедут, бабушка с утра поставила огромную кастрюлю теста. Будут пироги и его любимые ватрушки, приедут родители с подарками, и кто знает, может они останутся хоть на несколько дней?
Тучи опускаются все ниже, становится темно. Бабушка зажигает свет и пристраивает на подоконник в сенях заправленную керосиновую лампу и коробок спичек, у них часто отключали электричество. Из тяжелых туч, словно из дырявого мешка, посыпалась белые снежинки.
— Баба, баба, снег, а вдруг автобус не придет?
— Придет, милый, если занесет – дорогу почистят, мне дядя Ваня, тракторист обещал.
Федя второй год живет у бабушки в деревне, в садик он ходить не может, часто бoлeeт, а у бабушки свежий воздух и парное молоко, что полезно для ребенка. Так всегда говорят взрослые, а еще они говорят, что, если он окрепнет, то они заберут его в город. Феде хочется в город и не хочется, ему жалко бабушку, которая останется одна в доме, жалко кошку Мурку и пятнистую Буренку, жалко лохматого веселого Дружка, живущего во дворе. А еще ему жалко оставлять Мишку, что живет в доме у оврага и Люську, его сестру, хоть она и вредная. Но по родителям он тоже скучает.
Федька сползает с табурета и идет смотреть, как бабушка управляется с тестом.
— Баб, расскажи о Федоре Студите.
— Ну слушай, — поворачивает к внуку улыбающееся лицо бабушка. – Давно он жил, сотни лет назад, тогда еще цари были. А Федор был очень праведным.
— Это за правду, значит?
— Да, милый, за правду. И стал он ругать царя Константина.
— А за что?
— Да за то, что жену свою царь в монастырь спрятал, в башне закрыл. А царю, знамо дело, не понравилось, он и Федора в башню заточил.
— А потом, пришел волшебник и освободил?
— Ну вроде того, скончался царь Константин, выпустили Федора, но он и тогда молчать не стал, всем правду говорил. Страдал за это, но смолчать не мог, знал, что ложь – самое опасное на этой земле.
— А я Люське соврал, сказал, что у меня машина зеленая сломалась, а она не сломалась, просто Люська в ней кошку возит, а мне Мурлышку жалко.
— Это, конечно, плохо, надо было Люське так и сказать, но не беда, главное, что ты это понял. Ведь тебя же Федором в честь Федора Студита назвали, в один день вы родились – двадцать четвертого ноября.
— Федя, — раздалось за спиной, — Мишка договорился с турбазой, гости приедут, а там хорошо, у всех свой номер будет, есть, где погулять.
— С какой турбазой? – не сразу понял Федор Михайлович. – Ах, да, у меня через три дня юбилей.
Накануне пошел снег, первый в этом году. Огромные снежинки робко опускались на подмерзшую землю.
— Хорошо как, — выдохнул Федор Михайлович, пока они ждали машину сына.
Турбаза стояла в сосновом бору, воздух был такой, что не хотелось заходить внутрь. До торжества оставалось несколько часов, и Федор Михайлович решил прогуляться по ровным тропинкам. Вернулся он к самому началу мероприятия и очень удивился, что банкетный зал погружен в темноту, но стоило ему перешагнуть порог, как зажегся большой экран. Он смотрел и не верил своим глазам – перед ним была та самая деревенька, в которой прошло детство, изба с рyccкой печью и портрет бабушки, улыбающейся любимому внуку.
— Но как, деревни нет больше двадцати лет?
— Это графика, в основном, отец, но нам пришлось порыться в архивах, — сказал Мишка, когда зажгли свет.
А Федор Михайлович смотрел на собравшихся близких людей и чувствовал, что не может произнести ни слова. Наконец, он произнес:
— Это лучший подарок за всю мою жизнь!
Автор: Елена Гвозденко
