Звонок из хосписа застал меня врасплох. Я не сразу сообразил, что речь идёт о тёте Вере, а когда понял — похолодел от стрaха. Быстро оформил отпуск за свой счёт и вылетел ближайшим рейсом в далёкий родной город.
— Как же так? Почему ты молчала? — спрашивал я, целуя иссохшую горячую руку моей тётушки.
Мы сидели на её кровати в светлой казённой комнате, пропахшей медикаментами, и тихо разговаривали.
— Какие глyпости, — тётя Вера слабо улыбнулась. — У тебя своих дел хватает. — Она взъерошила мои волосы. — Вон, седой уже наполовину. Зачем тебе старушечьи проблемы?
Тётя Вера была последним звеном, своеобразной чертой, отделяющей меня от понятия «уходящее старшее поколение». И вот теперь, глядя в её землисто-бледное лицо, покрытое тонкой пергаментной кожей, я понимал, что совсем скоро невидимой всесильной рукой эта последняя черта будет стёрта. Слишком поздно я узнал обо всём и уже вряд ли мог изменить хоть что-то в надвигающейся неизбежности.
После ухода мамы тётя Вера оставалась самым близким родным человеком, на поддержку которого я всегда мог рассчитывать. В тяжёлые дни она не позволила мне впасть в отчаяние, буквально силой заставила окончить учёбу в университете, помогла с поиском работы и переездом в другой город. Выслушивала все мои глyпости и жалобы, давала дельные советы и плакала от счастья, когда мой сын, а потом и дочь впервые назвали её «бабушкой».
Своих детей и внуков у тёти Веры не было. Что-то не сложилось в молодости, и моя семья стала её семьёй. Переезжать к нам она наотрез отказалась, не желая покидать родной город. Но мы постоянно созванивались, раньше просто по телефону, теперь — по видеосвязи. А раз в году всей гурьбой закатывались к ней на пару неделек. С шумом и смехом врывались в уютный быт, где каждая вещичка срослась и медленно старела вместе с тётей Верой.
Как же я ругал теперь свою слепоту и наивность! Почему не догадался, что моложавая причёска, которой хвасталась тётя Вера с экрана смартфона, — это парик, а неестественная худоба — вовсе не результат диeт. Как оказалось, бoлeзнь развивалась стремительно, и тётушка решила нести этот крест сама, не посвящая меня в долгий процесс безнадёжного, мучительного лечения.
— Костик, не хмурься, и так морщин хватает, — сказала тётя Вера, поднимаясь с кровати. — Лучше пойдём, покажу тебе что-то, пока могу ходить.
Она оперлась на мою руку, совсем тонкая и лёгкая, и мы медленно побрели по коридору.
— Сегодня созванивался с женой, — произнёс я. — Она узнает, какие у нас есть варианты для тяжёлых бoльныx. Сначала переведём тебя туда, а потом заберём домой.
— Глyпости, — махнула тётя Вера рукой, — не суетись зря. Скоро всё закончится, я уверена. Ты лучше взгляни вон туда, на озеро!
Мы подошли к торцевому окошку, и тётушка указала рукой вдаль. Я не сразу понял, о чём она говорит. За территорией клиники, огороженной забором, начинался пустырь с низкорослыми кустиками и камнями, выглядывающими из-под бурой травы. Посреди пустыря выделялся овальный клочок земли, поросший высокими сухими камышами.
— Разве там есть озеро? — с сомнением спросил я.
— Да, конечно, — закивала тётя Вера. — Из-за камышей совсем не видно воды, но оно там. Я точно знаю.
— Хорошо, — согласился я, — пусть будет озеро.
— А теперь посмотри внимательно, — зашептала тётушка. — Там среди камышей живёт одинокий лебедь. У него что-то с лапой, поэтому он обычно сидит на земле, только иногда вытягивает шею и крутит головой во все стороны.
Я с бoлью и жалостью посмотрел на тётю Веру. Медсёстры предупредили меня, что от сильнодействующих лeкaрств у неё могут быть зрительные и слуховые галлюцинации.
— Мне кажется, ты ошибаешься. Лебеди здесь не живут, тем более на высохших озёрах.
— Ты мне не веришь? — тётушка прочитала ответ в моих глазах и решительно тряхнула головой. — Ну присмотрись же сам! Вон он! Неужели не видишь?
Я решил подыграть тёте Вере, прильнул к стеклу и уставился на камыши. Ветер раскачивал их, и внезапно там действительно мелькнуло что-то белое. Чем дольше я всматривался, тем яснее вырисовывались очертания крупной белой птицы. Я даже увидел длинную шею и в удивлении отпрянул от окна.
— Убедился? — тётя ободряюще похлопала меня по руке.
— Очень похоже на лебедя. Но почему он не улетает?
— Не может, — тётушка взяла меня под руку, и мы направились обратно к палате. — Он должен дождаться меня.
— Что?
— Да-да, не удивляйся. Тогда он раскроет белые крылья, и мы вместе умчимся далеко-далеко.
— Не говори так! Ты обязательно поправишься!
— Не обманывай себя. Лучше сходи на озеро, покорми лебедя. Бедняжка сильно проголодался. Я тут собрала для него еды после завтрака.
Не желая расстраивать тётушку, с кашей и хлебом на салфетке я направился к камышам на пустыре. Признаться, в глубине души я надеялся, что действительно увижу больного лебедя, поэтому не сдержал возгласа разочарования, когда понял, что именно послужило причиной фантазий тёти Веры.
Среди камышей лежал завязанный большой белый пакет с мусором. Из него торчала перемотанная бинтом изогнутая ручка от поломанного зонтика. Издалека она казалась лебединой шеей. От озера тоже осталось лишь жалкое напоминание — высохшие камыши и потрескавшаяся серая земля. Первым желанием было забрать этот пакет, чтобы выбросить по дороге, но мысль, что тётя Вера может разволноваться, не увидев своего «лебедя», заставила меня оставить всё, как было.
— Ну что? Видел его? — спросила тётя на следующий день.
Я не смог разочаровать её и согласно кивнул.
— Покормил?
— Да.
— Как его лапа?
— Бoлит, но не сильно.
— Вот и славно!
Глаза тётушки сияли от счастья. Сегодня она уже не смогла гулять по коридору. Мы поболтали немного, и она снова отправила меня кормить «лебедя».
Каждый день я ходил к мусорному пакету среди камышей и выкладывал рядом еду. Предыдущую, видимо, съедали вороны или пробегающие через пустырь собаки. Параллельно я оформлял документы на перевод тёти Веры и договаривался о её транспортировке.
А потом ранним утром мне снова позвонили из хосписа и сообщили, что ночью тётя Вера с кроткой улыбкой на губах отправилась в иной мир. «Костик, она отмучилась», — успокаивала меня жена и обещала прилететь ближайшим рейсом.
В хосписе мне выдали небольшую сумку с вещами тёти Веры и что-то объясняли по поводу пoxoрон, но я не слушал. Горечь потери помутила разум, слёзы застилали глаза, и растерянный я побрёл подальше от этого скорбного места.
Я очнулся от того, что в ботинках захлюпала вода, остановился и с удивлением огляделся. Ноги сами принесли меня на пустырь к засохшим камышам, только теперь они ярко зеленели, покачиваясь на ветру. Солнце бликами играло на тёмной водной глади небольшого озера. Злосчастного белого пакета с ручкой от зонтика больше не было. Зато совсем близко послышался плеск воды и шелест раздвигаемых камышей. Вскоре показалась длинная шея, и ко мне вышел лебедь, заметно хромая на правую лапу. На секунду мы встретились с ним взглядами, а потом он раскрыл белые крылья, обдав меня брызгами воды.
Лебедь бесшумно взмыл в воздух, совершил надо мной круг и помчался ввысь, к сияющим небесам…
Автор: Нина Левина
