Казалось бы, что может связать двух абсолютно разных людей? Он – маменькин сынок, ботан, умница и домашний мальчик. Она – оторва. Необразованная тупица. Вместо мозгов две извилины, и те прямые. Ее потолок – такие же недоумки в растянутых трениках и стоптанных кроссовках, участь которых – в лучшем случае, завод (а там тоже мозги нужны), в худшем – безымянная общая могила на окраине кладбища, где закапывали бомжей.
Однако, связало. Да так, что маменька ботана Александра Уткина, Галина Денисовна Уткина, чуть не сиганула в реку с моста. Спас от самоубийства Галю лишь животный страх за сына: как он будет без нее? Перегорит или погибнет, утянутый этой девицей на самое дно социума?
Девицу звали просто – Любкой Кошкиной. Вполне себе подходящее название для нее – Кошкина Любовь. Выглядела Любка соответственно: замурзанный топик, открывающий пупок, кожаная юбчонка непонятного происхождения, босоножки на «стриптизерских» каблуках. Грязный неровный загар и кое-как крашеные волосы. Красотка, нечего сказать.
Непонятно, где на нее наткнулся Саша Уткин, чистенький, с иголочки, с румянцем во всю щеку, не парень, а воплощение здоровья и целомудрия! И дружил Сашка до этого случая с такими же румяными, целомудренными девушками. И вот, нате вам!
Закомство получилось до банального просто: к Саше пристали на улице хулиганы. Именно, к Саше. Ну, а Любка его спасла. Сказать кому – не поверят. Саша пробирался домой по темной аллее, когда у него попросили «прикурить». Пока его мутузили двое в спортивных штанах, откуда ни возьмись, вылетела бешеной кошкой Любка.
— Ты че, рамсы попутал, что ли, моего парня п….ь? – взревела Кошкина и, гикнув, заехала каблуком Сашкиному обидчику в пах.
Тот осел, запищав.
— Любка, дура! Опупела, что ли! – крикнул второй.
— Канай отсюда, утырок, не всосал что ли? – орала Кошкина.
Хулиганы ретировались.
— Давай, поднимайся. Сильно они тебя? – Любка помогла Саше встать, — у-у-у-у, чувак, морду закрывать надо. Впрочем, — она закурила, — жить будешь.
Добрели до пруда, где Александр умылся. Люба, добрая душа, деловито приказала, чтобы спасенный снял с себя рубашку.
— Кровь сразу надо застирать. Засохнет, хрен отмоешь, — пояснила она.
Саша подчинился. Кошкина стирать умела. Выполоскала одежду, выжала, встряхнула рубашку и накинула Саше на плечо.
— По пути высохнет. В подъезде напялишь. А то матушка твоя в обморок хлопнется или инфаркт, чего доброго, схватит!
— А вы знаете мою маму? – в Сашкиных глазах засветилось обожание.
Не знаю. Чую. У таких, как ты, мамаши – или училки, или музыкантши! Только и делают, что в обмороки хлопаются, — Любка с интересом рассматривала юношу.
Шли по аллее вместе, болтали. Кошкина рассказывала, как «втащить» по роже «лоху» и не получить за это ответку. Уткин с интересом слушал. У подъезда он попросил телефон Любки. Оказалось, что телефона у нее не было.
Уткин, набрав в грyдь воздуха, пригласил Кошкину на свидание. Согласие было получено. Саша не спал всю ночь. Он всегда мечтал встретить этакую Зену – королеву воинов. И вот она, совсем рядом, гордая и свободная амазонка, дикая Роза, воительница и чаровница. Влюбился Александр…
«Чаровница» вернулась в свою халупу, где не только не было телефона – радио и черно-белый телевизор, и те проданы вечно пьяной мамашей, мирно храпевшей на продавленном диване.
«Амазонка» прошла на кухню. На липкой клеенке – хаос: посреди стола сковородка с толстенным слоем нагара. В оставшейся картошке, накануне жареной, валялись окyрки. Пустые бутылки плотной батареей венчали имповизированный «пир». Воняло застоявшимся перегаром. Мамаша, видимо, что-то праздновала.
«Дикая Роза» смела огрызки и объедки в ведро. Вытерла до скрипа клеенку. Поставила замызганный чайник на убитую плиту. Нашла заварку, единственное, что еще можно было найти в расхристанной, разоренной квартире, заварила чай прямо в стакан.
Выпив половину, поплелась в ванную с отбитой плиткой на стенах. Вытащила из-под ванны коробку, где хранился шампунь и душистое мыло, а также небольшая губка (мамины посетители даже предметы гигиены вечно утаскивали с собой), включила горячую воду.
Выстирав заношенный топик и трусики, Любка закрылась в своей комнате на замок. Здесь, на Любкиной кровати, хотя бы лежало постельное белье, которое она берегла. Кошкина укрылась одеялом и задумалась о Сашке.
«Вот если бы он втюрился в меня и женился»
Она бы тогда была счастлива. Про поганое животное, которым была ее мамаша, даже не вспомнила. Ни разу! К дому этому бомжатскому близко бы не подошла! Она будет хорошей женой. Самой лучшей. Самой доброй. Ах, если бы…
«Ах если бы» сбылось. Роман у Кошкиной и Уткина завязался стремительно, со скоростью гепарда. Сашка много знал и умел интересно рассказывать о том, что знал. И к тому же, Уткин считал своим долгом накормить девушку на свидании. Он не покупал ей мороженое и цветы. Он водил ее в пельменную, где к тарелке дымящихся пельменей прилагалось два стакана сметаны, кофейный напиток и пара коржиков.
Просто стипендия у Саши не позволяла водить девушку по ресторанам. А клянчить деньги у мамы было как-то… Ну Любка знала очень меткое выражение, характеризующее такой способ выуживания финансов у родительницы.
Сашка решил сам зарабатывать, и ночью грузил и разгружал огромные фуры: у Любки, кроме затертого до дыр топика, и пары свитерков ничегошеньки не было.
Заработать симпатичной девке на жизнь – пара пустяков. На том же рынке требовались продавцы. Но, увидев Любкины босоножки, бровастые черноглазые хозяева старались прижать ее где-нибудь в подсобке, а русские челночницы-бабы давали отворот-поворот. Правда, потом подманивали к себе, без обидняков предлагая «подработать» в бане у Гаджиевых.
— Тебе-то что? И так пробы негде ставить. А в бане тепло, кормят, поят. Шмотки, опять же, новые будут. Давай, познакомлю, девка?
Любка знакомиться ни с кем не желала. Ни до Сашки, ни при нем. И проб на ней никаких не было. Очередной мамкин хахаль навалился на нее, тогда еще тринадцатилетнюю, своей вонючей тушей, и если бы не мамка, из ревности разбившая бутыль о башку изменника, плохо было бы Любке. После этого Кошкина училась давать отпор всему мужскому населению, охочему до девичьих ласк. Училась у дворовой шпаны.
Да, безмозглые. Да, утырки. А сердце, все-таки, имели. И жалость, и уважение – тоже. И учили Любку, как положено. До остервенения. Чтобы наверняка, чтобы ни одной сволочи потом неповадно было. От слова «совсем». И Любка была хорошей ученицей. Зверела от любого грязного намека. С ней и не связывались. Все, кроме Сашки…
— А я сразу понял, что у тебя – никого. У тебя глаза мадонны, Люба. У тебя имя – сама любовь, сама чистота! Ты вся – из света и чистоты! – Саша целовал ее руки, обнимал поцарапанные колени, и был частлив.
Однокyрсник удружил: дал ключи от хаты. Вот там у Саши и Любы все случилось. Решили жениться: Уткин был порядочным человеком.
Мать Уткина выпила три тюбика корвалола, увидев невесту. Окосев от успокоительного, только и смогла пробормотать:
— Эх, Шурик… Как же ты жить будешь…
Сашка попросил маму не беспокоиться о его судьбе. Голова для чего? Диплом – зачем? Китайскую лапшу заваривать?
Свадьба была скромная и тихая. Молодые расписались и отпраздновали бракосочетание в тихом семейном кругу: жених, невеста и заплаканная донельзя мать. Хорошо, что у нее хватило ума не устраивать борьбу за сыночка. Все-таки педагог, человек мудрый и дальновидный. Застукав Любку за чтением «Собачьего сердца», будущая свекровь совершенно не заметила сигарету, зажатую в пальчиках невесты.
«Не так все безнадежно. Наверное» — понадеялась Галина Денисовна.
Прошло тридцать лет. Ботан Саша занял прочно свою нишу в огромной вселенной высоких технологий. Супруга Любовь дома не осела. Мадам Уткина заведует сетью магазинов недорогой одежды. Есть у нее какой-то пунктик по этому поводу. Муж не раз журил супругу, что это не бизнес, а скорее, благотворительность.
— А и пусть, — смеялась Любовь, — прогорю – поднимешь.
И Александр соглашался, хотя Любовь все никак «не прогорала».
Трое детей, внуки, чего еще нужно для счастья? У Любы два высших образования, а лексический словарь пополнился сотнями тысяч слов – она обожает книги. И самый любимый автор – Булгаков.
Так что зря боялась свекровь. И не зря – поверила в Любашу. Она ее так и называет «моя Любаша». И если приятельницы Галины Денисовны, наигравшись в твист в ее уютном загородном доме, начинали хулить своих невесток, хозяйка непременно говорила:
— Прекратите. Сыны не для вас себе жену выбирали. Для себя. А уж остальное сложится – лишь бы любили друг друга. Вот как мои Сашка с Любашкой.
Никто с ней и не спорил.
Автор: Ирина Акимова
