— Глянь, Шура, это же тот ирoд, что перегной мне по весне привозил, — Мария, отдернув занавеску, и прищурившись, смотрела в окно.
— Он это, он! – согласилась семидесятипятилетняя Александра. – Его машина, помнишь, дрова по осени привозил, «выдавил» с меня деньги за мокрые дрова, еще и обозвал скрягой.
На улице, съехав на обочину, стоял грузовик Ромки Сизова. Сам водитель, извергая тысячу ругательств, возился с пробитым колесом, — угораздило гвоздь словить в этой деревушке, где на всю округу дед глухой, да несколько одиноких теток.
Не рассчитал Ромка с погодой: февральский ветерок оказался обманчивым, и уже после обеда потянул холодный хиус. Легкая Ромкина куртка, которую он надел дома для форса (мыслил к Ларке-медичке заехать), подходила разве что для мая месяца.
Продрогший и злой, он мечтал скорее добраться домой, чтобы отогреться. На печку, что в машине, надежи не было: давно надо было налаживать, поэтому трясясь от холода, он вскочил на подножку и скрылся в кабине. Машина дергалась, но с места не двинулась.
— Ну, ты чё тупишь, — раздражался Ромка то ли на себя, то ли на машину.
Вышел, открыл капот, пытаясь понять, чего еще надо.
— Слушай, Шурка, сколь уже возится со своей тарантайкой, глянь, от холода посинел, так и задубеть недолго.
— Не задубеет, в кабине пусть греется.
— Да видно с кабины его толку мало, — пришла к выводу Мария, почти ровесница Шуры.
— Ну, так ты чего предлагаешь, этого ирода в избу привести?
— Придется, а то околеет, пока с машиной своей копается, а мы виноваты будем, скажут, бросили человека в беде, лихоманка его возьми, угораздило же под окнами растележиться.
Уже смеркалось, когда Ромку окликнули, — две пожилые женщины, закутанные в шали, стояли метрах в трех от него.
— Заходи погреться, — сказала одна из них, — а то обмороженный шофер машине не помощник.
Ромка оглянулся, — понятное дело, что гостиницу ему тут никто не построил, старенькие домишки стояли на приличном расстоянии друг от друга, — остальные или заброшены, или разобраны прежними хозяевами.
Домик, в который звали старухи, хоть и небольшой, но уютно светился окнами, из трубы шел дым.
Уже в избе, когда женщины скинули шали, он вспомнил, что где-то видел их. «Наверное, уголь подвозил, когда калымил», — подумал Ромка, приглаживая свои светлые волосы.
— На вот, выпей чайку, только что вскипел, да вот варенье малиновое, — поставила перед Ромкой кружку с чаем Мария, — пей, грейся, а то подхватишь простуду.
Ромка закашлялся, припоминая, где он этих бабок видел. Еще на улице ворота показались знакомыми. Да и через саму деревню иногда проезжал, — уголь, дрова, перегной возил «замшелым» жителям, как он их называл, за отдельную плату. Брал дорого – а куда им деньги-то.
Двух бабок, что суетились сейчас перед ним, вспомнил минут через пять. «Скряги и кошелки» — это еще не самые грубые слова, которыми он их наградил, когда привез дрова. А вот из-за перегноя с хозяйкой дома спор на всю деревню вышел. Старуха все пыталась доказать, что не стоит этот «мусор» тех денег, что водитель запросил.
«Иди на печи лежи, а не перегной покупай, кошелка старая», — кричал Ромка, — «деда своего, наверное, извела, вот и кукуешь одна. Да кто с такими жить будет!»
Он вспомнил ту нелицеприятную встречу, покосился на кочергу, стоявшую у печи, — «ну, уж поди не отметелят кочергой» — подумал он.
Тетки тоже внимательно смотрели на Ромку, но вида не подавали, что знакомы, — а ведь вспомнили его.
— Полезай на печь, согреешься скорее, — предложила Мария.
Ромка отказался. Не знавший своих родных бабушек (отец Ромкин был детдомовцем, а по материнской линии бабушка «угасла», когда Ромке было три года), он впервые был удивлен незнакомым ему до этого ощущением — заботой двух женщин, втрое старше его.
Он уставился на деревянную раму, висевшую на стене, под стеклом которой была черно-белая фотография: девушка с заплетенными косами, красивая и статная стояла под яблоней, а рядом с ней высокий, широкоплечий мужчина. Пара, сфотографированная на этом фото, была необыкновенно красивой. Ромка подумал, что сейчас и фотографий таких нет и красота какая-то совсем другая.
— Эт муж мой покойный, — сказала Мария, заметив пытливый взгляд нежданного гостя.
— Так это вы? – осипшим голосом спросил Ромка.
— На карточке-то? Я, конечно. Это мы сразу после свадьбы с Гришей сфотографировались. Хорошо жили. Только мало, пятнадцать лет всего. В аварии пoгиб.
— А дети? – Ромка и сам не ожидал, что спросит о детях.
— Сынок был. Из армии не вернулся…
Ромка совсем растерялся, чувствуя себя не в своей тарелке.
— Ты пей чай, вот еще печенье, — обратилась к нему Шура.
— Вы – настоящая красавица, — сказал он седовласой женщине.
— Была. – Ответила Мария. – А вообще первая красавица у нас Шура была. Да Шура?
— Ой, ну скажешь ты, нашла красавицу.
— А чего? Помнишь, как парни за тобой бегали, даже из района приезжали. А ты в Петра влюбилась, думали, лучше пары нет на свете, — оба такие ладные.
Ромка перевел взгляд на худощавую Шуру, — женщина смутилась.
— Да зачем это ему?
— Ну почему, интересно, — сказал Ромка.
— А ничего интересного. С мужем я всего полгода прожила, детей нажить не успели, другую встретил. Артистку из области. Он и сам на баяне играл – заслушаешься, решил тоже в артисты податься. Только ничего не вышло, артистка бросила его, так и cпилcя и сгинул.
Ромка снова посмотрел на фотографию.
— Не слушай нас, пей чай, — сказала Мария, — мы с Шуркой видно однолюбы недолюбленные. Что я по своему Грише всю жизнь тоскую, что Шура по своему Петру печалилась, так замуж и не вышла, сходилась да разошлась.
Ромка помотал головой, — никак у него в уме не укладывалось, что красавица, смотревшая с фотографии, осталась одинокой.
— А у тебя-то есть кто? – спросила Шура. – Или женат уже?
— Нет, не женат, но есть.
— Ты с райцентра? — поинтересовалась Шура.
— Да, с райцентра.
— А мы знаем одну сестричку с районной больницы, если попадаем к ней в процедурный, боль как рукой снимает. Ларочкой зовут.
Ромка встрепенулся, улыбка впервые за весь разговор появилась на его лице.
— Так это она у тебя «намечается»? — Обрадовано спросила Шура.
Ромка кивнул. – Она, если не откажет.
— А ты старайся, чтобы не отказала, — задумчиво произнесла Мария, — чего время тянуть, любите друг друга, чтобы недолюбленными не остаться.
Ромка поднялся. – А у вас фонарик найдется? Свой в гараже забыл.
— Найдется, и тужурка тебе теплая найдется. Ты если не наладишь грузовик-то свой, так оставайся, печка в твоем распоряжении.
— Спасибо! – тихо сказал Ромка.
Машина завелась минут через пятнадцать. Теплую куртку хотел оставить хозяйке, но женщины отказались: — Бери, в другой раз завезешь.
Ромка поехал по дороге, слегка занесенной снежком, и мысленно упрекал себя, что не попросил прощения за грубость, — не решился. И эти две женщины тоже промолчали – ни единого упрека. А ведь перегной и в самом деле был плохой, — Ромка его тогда решил «загнать» кому-нибудь. И дрова совсем сырые – по дешевке купил.
Но больше всего «зацепила» фотография в доме Марии, — и трудно было поверить, что такие красавицы остались недолюбленными.
Первым делом Ромка решил заехать к Ларисе и поговорить, наконец, серьезно. А то все шуткой да смехом, — пора и замуж позвать. А вторым делом решил отвезти бабе Шуре дрова – хорошие дрова. Ну а перегной – это уже весной бабе Маше отвезет. И от этой мысли стало как-то спокойно и приятно, как будто прощения попросил.
Автор: #Татьяна_Викторова
