«Как будто прощения попросил…»

— Глянь, Шура, это же тот ирoд, что перегной мне по весне привозил, — Мария, отдернув занавеску, и прищурившись, смотрела в окно.

— Он это, он! – согласилась семидесятипятилетняя Александра. – Его машина, помнишь, дрова по осени привозил, «выдавил» с меня деньги за мокрые дрова, еще и обозвал скрягой.

На улице, съехав на обочину, стоял грузовик Ромки Сизова. Сам водитель, извергая тысячу ругательств, возился с пробитым колесом, — угораздило гвоздь словить в этой деревушке, где на всю округу дед глухой, да несколько одиноких теток.

Не рассчитал Ромка с погодой: февральский ветерок оказался обманчивым, и уже после обеда потянул холодный хиус. Легкая Ромкина куртка, которую он надел дома для форса (мыслил к Ларке-медичке заехать), подходила разве что для мая месяца.

Продрогший и злой, он мечтал скорее добраться домой, чтобы отогреться. На печку, что в машине, надежи не было: давно надо было налаживать, поэтому трясясь от холода, он вскочил на подножку и скрылся в кабине. Машина дергалась, но с места не двинулась.

— Ну, ты чё тупишь, — раздражался Ромка то ли на себя, то ли на машину.

Вышел, открыл капот, пытаясь понять, чего еще надо.

— Слушай, Шурка, сколь уже возится со своей тарантайкой, глянь, от холода посинел, так и задубеть недолго.

— Не задубеет, в кабине пусть греется.

— Да видно с кабины его толку мало, — пришла к выводу Мария, почти ровесница Шуры.

— Ну, так ты чего предлагаешь, этого ирода в избу привести?

— Придется, а то околеет, пока с машиной своей копается, а мы виноваты будем, скажут, бросили человека в беде, лихоманка его возьми, угораздило же под окнами растележиться.

Уже смеркалось, когда Ромку окликнули, — две пожилые женщины, закутанные в шали, стояли метрах в трех от него.

— Заходи погреться, — сказала одна из них, — а то обмороженный шофер машине не помощник.

Ромка оглянулся, — понятное дело, что гостиницу ему тут никто не построил, старенькие домишки стояли на приличном расстоянии друг от друга, — остальные или заброшены, или разобраны прежними хозяевами.

Домик, в который звали старухи, хоть и небольшой, но уютно светился окнами, из трубы шел дым.

Уже в избе, когда женщины скинули шали, он вспомнил, что где-то видел их. «Наверное, уголь подвозил, когда калымил», — подумал Ромка, приглаживая свои светлые волосы.

— На вот, выпей чайку, только что вскипел, да вот варенье малиновое, — поставила перед Ромкой кружку с чаем Мария, — пей, грейся, а то подхватишь простуду.

Ромка закашлялся, припоминая, где он этих бабок видел. Еще на улице ворота показались знакомыми. Да и через саму деревню иногда проезжал, — уголь, дрова, перегной возил «замшелым» жителям, как он их называл, за отдельную плату. Брал дорого – а куда им деньги-то.

Двух бабок, что суетились сейчас перед ним, вспомнил минут через пять. «Скряги и кошелки» — это еще не самые грубые слова, которыми он их наградил, когда привез дрова. А вот из-за перегноя с хозяйкой дома спор на всю деревню вышел. Старуха все пыталась доказать, что не стоит этот «мусор» тех денег, что водитель запросил.

«Иди на печи лежи, а не перегной покупай, кошелка старая», — кричал Ромка, — «деда своего, наверное, извела, вот и кукуешь одна. Да кто с такими жить будет!»

Он вспомнил ту нелицеприятную встречу, покосился на кочергу, стоявшую у печи, — «ну, уж поди не отметелят кочергой» — подумал он.

Тетки тоже внимательно смотрели на Ромку, но вида не подавали, что знакомы, — а ведь вспомнили его.

— Полезай на печь, согреешься скорее, — предложила Мария.

Ромка отказался. Не знавший своих родных бабушек (отец Ромкин был детдомовцем, а по материнской линии бабушка «угасла», когда Ромке было три года), он впервые был удивлен незнакомым ему до этого ощущением — заботой двух женщин, втрое старше его.

Он уставился на деревянную раму, висевшую на стене, под стеклом которой была черно-белая фотография: девушка с заплетенными косами, красивая и статная стояла под яблоней, а рядом с ней высокий, широкоплечий мужчина. Пара, сфотографированная на этом фото, была необыкновенно красивой. Ромка подумал, что сейчас и фотографий таких нет и красота какая-то совсем другая.

— Эт муж мой покойный, — сказала Мария, заметив пытливый взгляд нежданного гостя.

— Так это вы? – осипшим голосом спросил Ромка.

— На карточке-то? Я, конечно. Это мы сразу после свадьбы с Гришей сфотографировались. Хорошо жили. Только мало, пятнадцать лет всего. В аварии пoгиб.

— А дети? – Ромка и сам не ожидал, что спросит о детях.

— Сынок был. Из армии не вернулся…

Ромка совсем растерялся, чувствуя себя не в своей тарелке.

— Ты пей чай, вот еще печенье, — обратилась к нему Шура.

— Вы – настоящая красавица, — сказал он седовласой женщине.

— Была. – Ответила Мария. – А вообще первая красавица у нас Шура была. Да Шура?

— Ой, ну скажешь ты, нашла красавицу.

— А чего? Помнишь, как парни за тобой бегали, даже из района приезжали. А ты в Петра влюбилась, думали, лучше пары нет на свете, — оба такие ладные.

Ромка перевел взгляд на худощавую Шуру, — женщина смутилась.

— Да зачем это ему?

— Ну почему, интересно, — сказал Ромка.

— А ничего интересного. С мужем я всего полгода прожила, детей нажить не успели, другую встретил. Артистку из области. Он и сам на баяне играл – заслушаешься, решил тоже в артисты податься. Только ничего не вышло, артистка бросила его, так и cпилcя и сгинул.

Ромка снова посмотрел на фотографию.

— Не слушай нас, пей чай, — сказала Мария, — мы с Шуркой видно однолюбы недолюбленные. Что я по своему Грише всю жизнь тоскую, что Шура по своему Петру печалилась, так замуж и не вышла, сходилась да разошлась.

Ромка помотал головой, — никак у него в уме не укладывалось, что красавица, смотревшая с фотографии, осталась одинокой.

— А у тебя-то есть кто? – спросила Шура. – Или женат уже?

— Нет, не женат, но есть.

— Ты с райцентра? — поинтересовалась Шура.

— Да, с райцентра.

— А мы знаем одну сестричку с районной больницы, если попадаем к ней в процедурный, боль как рукой снимает. Ларочкой зовут.

Ромка встрепенулся, улыбка впервые за весь разговор появилась на его лице.

— Так это она у тебя «намечается»? — Обрадовано спросила Шура.

Ромка кивнул. – Она, если не откажет.

— А ты старайся, чтобы не отказала, — задумчиво произнесла Мария, — чего время тянуть, любите друг друга, чтобы недолюбленными не остаться.

Ромка поднялся. – А у вас фонарик найдется? Свой в гараже забыл.

— Найдется, и тужурка тебе теплая найдется. Ты если не наладишь грузовик-то свой, так оставайся, печка в твоем распоряжении.

— Спасибо! – тихо сказал Ромка.

Машина завелась минут через пятнадцать. Теплую куртку хотел оставить хозяйке, но женщины отказались: — Бери, в другой раз завезешь.

Ромка поехал по дороге, слегка занесенной снежком, и мысленно упрекал себя, что не попросил прощения за грубость, — не решился. И эти две женщины тоже промолчали – ни единого упрека. А ведь перегной и в самом деле был плохой, — Ромка его тогда решил «загнать» кому-нибудь. И дрова совсем сырые – по дешевке купил.

Но больше всего «зацепила» фотография в доме Марии, — и трудно было поверить, что такие красавицы остались недолюбленными.

Первым делом Ромка решил заехать к Ларисе и поговорить, наконец, серьезно. А то все шуткой да смехом, — пора и замуж позвать. А вторым делом решил отвезти бабе Шуре дрова – хорошие дрова. Ну а перегной – это уже весной бабе Маше отвезет. И от этой мысли стало как-то спокойно и приятно, как будто прощения попросил.

Автор: #Татьяна_Викторова

Оцените статью
IliMas - Место позитива, лайфхаков и вдохновения!
«Как будто прощения попросил…»
«Я хочу, чтоб ты это знала даже там…»