-Люююбка, открывааай ворота, — гарцует на коне у калитки всадник, — открывай, кому говорят…
-Бегу, бегу, Вася, бегу родненький, что раскричался-то на всю улицу.
-Я те ща поперечу, перечит мне она, — всадник спрыгивает ловко с лошади, одетый в дождевик из брезента и резиновые сапоги, он кажется большим, заводит лошадь в открытую воротину, на улице идёт мелкий, моросящий дождь- чё встала, полоротая, опять пила?
-Нет, нет, родненький ты чего? Я? Да нет, зачиталась…
-Знаю я твоё зачиталась
Этот суровый в дождевике идёт широким шагами в ограду, он ещё играет роль грубого хозяина, забыв что уже во дворе и его никто не видит. женщина, которую назвали Любкой, закрывает воротину, и втянув плечи, семенит в дом.
-Есть будешь, Васенька?
-Буду, — бросает отрывисто. Заходит на высокое крыльцо, скидывает тяжёлый плащ, стягивает сапоги, снимает портянки, остаётся в разноцветных вязаных носочках.
-Устал?
-Немного, — говорит басисто, но без одежды видно, что это никакой не мужик, а мальчишка, пацан, подросток копирующий чьё-то поведение.
-Батя дома?
-Нннет, — испуганно отвечает женщина
-Хорошо, — кивает головой мальчишка, -хорошо. Пойдём, поедим что ли?
-Конечно, конечно, Васенька
Женщина бежит в избу, начинает накрывать на стол.
Налила наваристого борща, нарезала ломти ноздреватого, ещё тёплого хлеба, достала сметану, лук, чеснок, свежие помидоры.
Мальчишка сел к столу, увидев один прибор, нахмурился.
-А ты чего?
-Я не хочу, Васенька.
-Тогда и я не хочу.
-Ешь, милый, я…
-Поешь со мной…мама..
-Конечно, конечно,- женщина засуетилась, отвернулась к плите, глубоко вздохнула, вытирая украдкой слёзы, — конечно сыночек.
Сели ужинать. В деревне не принято разговаривать за столом, в недалёкие времена можно было и ложкой в лоб получить, от старшего.
Едят сосредоточенно, но не жадно и опрятно, аккуратно зачёрпывая ложками из чашек ароматный, настоявшийся борщ, прикусывают хлебом натёртым чесноком.
-Чаю, сыночек?
-Давай.
Налила большую кружку крепко заваренного чая из синего эмалированного чайника, положила румяных плюшек и пирожков с паслёном.
-Что делала?
-Убирала, хлеб же сегодня пекла, стирала, — пожала плечами женщина.
-Всё враз, как всегда.
-Ага, — счастливо заулыбалась.
Сердце трепещет, Васенька, сыночек, кровиночка, мамой назвал. Всё реже это происходит, вырос совсем, шестнадцать, работает скотником уже наравне с мужиками. Стесняется её, всё чаще просто Любкой зовёт.
Что же, заслужила.
Пьющaя она.
Есть в жизни у Любы три страсти, это вoдка, сыночек Васенька и книги. Всё именно в таком порядке.
Вoдка, Васенька и книги.
Как запьёт, то уходит из дома, спит где попало, ест что найдёт, а пропившись, приходит домой, как побитая собака, опустив глаза, падает на колени перед мужем Пашей и сыном Васяткой.
Васятка, как маленький был, так она его с собой таскала, ох что было, искал её Паша, находил, домой привозил, бил смертным боем, а она полуживая уползала обратно, туда, в притоны проклятущие.
Вот и увёз в деревню её, дом Паше от бабки достался, два года жили счастливо, Люба в библиотеку записалась, а потом её туда на работу взяли, это ли не счастье?
У неё образования по специальности не было, туда после института берут, а поди- ка, а? Взяли. Никто в деревню ехать не хотел, чтобы им не сулили…
Ох, как рада Люба была, а Паша-то как рад…
Два года, два счастливых года.
Вот приехала Люба в район, одна, по делам рабочим и встретила там подружку, два года без спиртного была, а тут вроде как весёленькая, но не пахнет.
Паша обнюхал всю. Он не знал, что пила Люба с подружкой какой-то прозрачный напиток, запаха от которого совсем нет, джин — тоник, называется.
Зачастила Любаня в район, всё чаще весёленькой её видели на работе, а потом и вовсе, стала водочку потягивать.
Так пять лет прошло, но всё же у директора клуба в котором находилась сельская библиотека, старого фронтовика с незаживающей много лет раной в ноге, Николая Афанасьевича, терпение лопнуло, перестал он покрывать Любу и указал ей на дверью.
Так совпало, что внучка Николая Афанасьевича, закончив школу никуда не смогла поступить, вот и работа пришлась кстати…
А Люба запила, по — чёрному. Ходила к деревенским алкашам, жила там неделями, а пропившись приползала домой.
Вася плакал, просил мать, она клялась, на коленях ползала, но опять уходила в запои, всё чаще. Стыдно было мальчишке в школу ходить, хоть никто ни разу не попрекнул его в том что мать пьёт, жалели наоборот.
Когда Люба не пила, дом был весь вымыт, как говорила соседская бабушка Аграфёна Петровна, как Любушка дома, так сияет дом, как пасхальное яичко.
Да только всё реже была Люба дома.
Вася, закончив восемь классов устроился в колхоз работать, директор не пускал его из школы, говорил что будущее у парня, отправлял в техникум хотя бы, но тот никуда не поехал, понимая что без него она совсем пропадёт и сопьётся, или отец забьёт её.
К отцу Вася испытывал странные чувства, вроде и любовь, и в то же время неприязнь.
Он помнит смутно, как в раннем детстве пьяненькая мать, обливаясь слезами доказывала ему, что Васятка его сын.
-Твой, он, твой Паша…Твой Васенька зачем напраслину возводишь…
Когда мать не пила, она старалась всяко угодить мужу и сыну.
Готовила, стряпала, убирала, мыла, шуршала, как говорится, электровеником.
Всё успевала, а ещё читала. всё подряд, чистит картошку, а сама книжку читает, жадно хватает, по три строчки, старается, торопится…
Почувствовав что скоро это случится, готовила разные вкусности, забивала холодильник, стряпала большие ковриги хлеба и…уходила.
Что только не делали Паша с Васяткой, увидев что она начала готовиться, следили за ней, к батарее парового отопления привязывали, в погреб сажали, в бане даже на цепь он, Паша её сажал, уходила.
Как попавший в капкан волк выла, жутко было, и соседи просили.
-Паша, отпусти её, сил нет…
Бежала, оглядываясь, сверкала глазами, по земле каталась, выла, удержать себя хотела, а не могла…Шла…
Приходила вся исхудавшая, опустошённая, вставала у калитки на колени, опустив голову и стояла.
Выходил Паша, шёл на работу мимо, выходил Васятка, пряча заплаканные глаза, стараясь не смотреть на неё, проходил мимо, отвернувшись в другую сторону.
Идут вечером, она стоит, весь день стоит на коленях…
Стыдно, жалко её, запустят в дом. Молчат, она как тень, на печку залезет и затихнет, спит по двое-трое суток.
А потом встанет, в баню сходит и начинает всё намывать, готовить, убирать, шить, вязать, капусту квасить, сало солить, и читать, читать, читать.
-Чего тебе не хватает Люба, — спрашивает соседка, — почему ты так живёшь?
-Не знаю, тётя Граня, не могу сказать. Будто что-то сидит во мне, пружина какая-то, вот она сжимается, сжимается, а потом , каааак…и всё. Очнусь в притоне каком, и иду домой…
-Ох девка, может порча на тебе, а?
-Не знаю, тёть Граня, меня возили по бабкам, ничего не помогает. Вот такая я, несуразная…
-Изабелла Баварская, — читает Вася название книги, — ма, ты же читала уже, раза три.
-И что, Васенька. Я могу в любом месте открыть и читать.
-А куда хлебов столько напекла? Опять собралась? Что-то ты быстро в этот раз, — говорит мальчик, старается быть равнодушным, а у самого слёзы текут…
-Прости сынок, сыночек, не плачь родненький, прости ты мамку свою, непутёвую.
Жжёт внутри тянет всё, прости Васенька, — Люба упала на колени и начала целовать Васины руки уже успевшие загрубеть и покраснеть от тяжёлой, крестьянской работы, прости, а? Не могу я, клокочет всё…внутри жжёт…не могу…
-Мама, я давно хотел спросить…почему мы так живём…почему у нас так? Отец зверем смотрит, на тебя, на меня. Никогда слова ласкового не сказал, почему, ответь…Ни о чем я тебя не просил, прошу…мама…скажи…
Молчит Люба, стоит на коленях плечи трясутся, молчит…
-Мам, я не хочу так жить…Я вообще жить не хочу, мама…
-Что ты, что ты, Васенька, что ты милый такое говоришь…Вася…
-Ничего иди, тебе пора уже. Иди…пока он не пришёл, я вижу… у тебя свербит…Знаешь, а я помню, ты же не всегда такая была, ты врёшь, что всегда. И как ты книжки мне читала помню, ведь отца с нами не было тогда, он потом появился…Я помню большие светлые окна, много машин, парк, красивые красные лебеди, мы катались на них…Зачем мы так живём, мама? Я не хочу так жить, прощай…Иди..Иди…
Вася начал лихорадочно запихивать её руку в рукав стaрой, замызганной телогрейки, в которой она уходила туда в свои загулы…
-Иди, а то он придёт сейчас и опять тебя будет бить…И ещё…мама, не он мой отец, ведь верно? Я просто хочу знать…Уходи…
Вася сидел за столом, она вышла тихо прикрыв дверь, мальчик беззвучно плакал…Потом ушёл к себе в комнату, лёг на кровать, свернувшись комочком.
-А ты чё лежишь? Где мать, чё заняться нечем? Скотине дал?
Мальчик поднял голову от подушки посмотрел на человека, которого он зовёт отцом и опять опустил голову на подушку.
-Ушла?
Мальчик молчал…
-Ты это, Вась, сын…ок, ты …прости меня…за всё…глупо получилось…
Отец присел на кровать к мальчику.
-Тебе учится надо, слышь? погибнешь здесь, загнёшься…Я не трону её больше, обещаю…пусть…пьёт. Давай, ещё не поздно, документы отвезём, вон у Сорокиных девка, на что тyпая, а на юриста поступила, а ты у меня чем хуже. Ты это, давай сынок, я уже узнавал, тебя возьмут, директор обещал поговорить, тебя прям по оценкам без экзаменов, ну чего ты…Давай, Васятка
-Я простил её тогда, сынок, простил измену, всё простил, начал вдруг отец, без предисловия. Любил сильно. Ты родился, я в aрмии был, я в двадцать лет пошёл, учился поначалу, потом в больницу попал и потом только взяли, с aрмии пришёл ты уже большенький.Ты не думай, мой ты сын. Мне всегда на это плевать было, верь…Я тебя воспитал, а что кричу иногда, прости дyрака, сам не в семье рос, родителей не стало я подростком был, бабке не отдалаи, вот и..Потом с Любой познакомился…По молодости да, дyрил…Пытался выяснить у неё чей ты сын мой или того…Моя в том винa что она такая стала…Мне бабка её, твоя прабака говорила, чтобы я ей пить не давал, у неё отец с матерью через это погибли. Бабка, хорошая такая была, царствие ей небесное, она Любу воспитывала. А вот, поди-ка ты, не углядел я…
Долго о чём то говорили отец с сыном, говорил отец, сын молчал…
Неумело погладил отец по голове сухой, мозолистой ладонью
-Ты поспи, сынок, поспи…Утром на работу не ходи…Я отгул тоже взял, поедем с тобой, в город…
Утром Васю разбудил голос отца.
-Вставай, соня, солнце уже высоко.
Позавтракали, избегая смотреть друг на друга, вчера много рассказали, много узнали. Бывает такое что поговоришь с близким человеком о чём-то, а потом думаешь зря…Лучше случайному попутчику рассказать…
-Ну, — наигранно весело сказал отец, -давай Вась, нам ещё на базар надо, вещей тебе кyпить, а то скажут, что это, сын зоотехника, а одет, как…
Вася всё делал как во сне, состояние было, будто выпили его до дна и он вялый, вот лечь бы и лежать, чтобы не трогали.
В техникум Васю взяли, без вопросов.
Мальчик молчал всю дорогу, и когда отец с продавцом выбирали ему вещи, предлагая то одни джинсы, то другие брюки, был он как кукла.
-Не задумал ли парень у тебя чего лихого, -шепнула женщина- продавец — взгляд у него не здесь, смотри за ним. А то может бабку подсказать?
-Скажи…
-Вот адресок, держи. За пацаном смотри, кабы чего…
-Вася, нравится тебе, сынок?
-Нравится…папа, — как в детстве назвал, и отвернулся к окну
Выть Павел хочет, выть, по земле кататься, волосы драть…
Люба, Люба что же мы наделали, почему жизнь такую живём, мы ведь не старые Люба, мы ещё можем всё бросить и сначала начать, разговаривает с женой мысленно, а сам понимает, не будет ничего хорошего, ему бы парнишку спасти…Куда бежать? Кому довериться? Как его одного отпустить, не прощу себе если что с Васяткой, думает, не прощу…
Вернулись домой затемно, отпустили председательский “бобик” с водителем Витькой Панко, старинным другом Павла, председатель на весь день машину давал, вот катались…Стоят у калитки с тяжёлыми баулами.
-О, сынок, а мы кажись с тобой свет на кухне не выключили, ну дела, это что он у нас, весь день гoрел?
Пожал Вася плечами и пошёл в дом, таща с собой огромную сумку.
-Мама…
-Люба…
-Вернулись, родненькие, а я тут торт испекла, Паш, помнишь мы раньше пекли и крем сделала, “Птичье молоко”…А помнишь, Паш, помнишь, бабушка, покойница, ругает меня, и говорит: Любка, ты Любка, дyра ты, дyра! Ну чего тебе не хватает, всё есть…А я такая ей отвечаю, птичьего молока, бабушка…
Плачет Люба, слёзы, крупные, как горох, катятся, сидит на лавке у печки и плачет.
-Простите меня, простите…Поверьте последний раз…Пошла вчера, бегом бежала, две улицы прошла и в голове молния, а что я делаю?А зачем это…Простите…Паша…зла много сделала тебе, знаю…Васенька, сынок, ты мой свет в окне, зоренька ясная, солнышко моё ненаглядное, прости….
Упала на колени, руки у сына, безвольно опустившего голову, целует.
А у Васи…У него сломалось будто что…Выслушал мать и пошёл в комнату, лёг и к стенке отвернулся…
С Любы будто морок слетел, будто и не было этих лет поганых и позорных. Уехали они с Пашей, в город, к Васеньке перебрались. Паша работу нашёл, потом и Люба, долго не доверял Паша жене своей, следил за ней зорким глазом…
Но она не давала повода усомниться, иногда, когда не видит никто, встанет и смотрит в окно, задумчиво улыбаясь.
Васятка вроде отошёл, да только всё какой-то задумчивый ходит, и парень красивый, выправился, но ни девушки у него, ни друзей так чтобы особо. Учёба только, да всё книжки какие-то читает, выучился в техникуме, а потом пришёл к родителям и не смотря им в глаза, сказал что поговорить надо.
-Мать, отец, — притихли родители, услышав такое обращение, — вы простите меня, спасибо вам за всё, но я уйти решил
-Вася, — задохнулась Люба в немом крике, — сыночек…
-Васенька, — прохрипел отец…
-Нет, вы не поняли, я в монастырь ухожу, плохо мне, душа у меня мечется, боюсь как бы беды не натворил…Я уже обо всём договорился…Простите.
Через три года Вася полностью осознал что он будет служить богу и принял малую схиму, перейдя из рясофоров в малые схимники, поменяв имя, стал Пантейлемоном. Раз в год он видел родителей, когда приезжали те вместе со всеми на всенощные бдения в большой храм, что находился во владениях монастырских…Молился раб божий за грехи родителей своих и свои, отмаливал…Просил отца небесного о заступничестве и снисхождении. Ярко в памяти его была та ночь, когда ушла мать в свой загул последний, а отец выговорившись, ушёл спать.
Упал тогда Вася на колени, и в какой-то горячке начал просить боженьку помочь его матери.
-Она хорошая, -шептал мальчик, -помоги, спаси её. Спаси и я приду к тебе и служить буду, до скончания своего века.
Откуда он таких слов набрался? Они сами соскакивали с языка.
Прощения просил, за мысли свои гадкие, за трусость свою, что сам уйти хотел, потому что устал…И за мать молил…
Не мог поверить Васенька, что исполнил он просьбу его, долго думал и сам пришёл к мысли, что лучше и спокойнее ему будет обещание своё выполнить…
И тоска, что глодала его все эти годы, она отступать начала, значит вот оно, моё предназначение, ведь оно у каждого есть…Моё такое…
***
Однажды, Люба шла с работы, работала она вахтёром, в общежитии одном, услышала писк какой-то, котёнок видно, заглянула под кусты, а там ребёнок, лет трёх, плакать не может уже, замёрз. Присмотрелась, ну точно, соседский, убежал маленький, прячется от кулаков очередного хахаля материного. Может ли Люба осуждать? Нееет! А дитё -то жалко.
Пожил у них, отогрелся, мать пропилась, того хахаля выгнала, да вот беда, другого привела… С сыном посоветовались Люба с Пашей, для них-то, мирских людей, он сыном остался.
Сказал Пантелеймон, бывший сынок Васятка, что видно Господь шанс им даёт, опять родителями стать.
И ввязались в борьбу долгую, за сыночка, Витеньку. Отвоевали.
Вырос Витя умненьким, выучился таки, как папа Паша хотел, на юриста.
Знал Витя всегда, если что, есть у него поддержка и опора, родители приёмные и брат старший Пантейлемон, а в миру Васенька.
Автор: Мавридика-де-Монбазон
