Яков Маркович был у Адочки третьим мужем. Однажды он пришёл в гости к своему школьному другу Моне сыграть в шахматы и поговорить за жизнь. Не успели расставить на доске фигуры, как в комнату вошла Роза, жена Мони, и сказала, что не может смотреть, как душевно мается и страдает ее лучшая подруга Ада Моисеевна.
— И шо ты нам этим хочешь говорить? — начал муж.
— Только то, шо Яков Маркович сегодня еще холостой мужчина, а завтра, может быть, он yмрёт. Так пусть он yмрет достойно — женатым человеком.
— Ай, Роза, перестань. Пусть Яша сам решает, как ему yмирать — достойно или в холостяках.
— Моня, покажи мне хотя бы одного идиота в Одессе, который что-то в этой жизни понимал без женщины.
— Ну хорошо, хорошо, где, таки, твоя подруга?
— Адочка, заходи,— с придыханием произнесла Роза. — Это — Яков Маркович. Яков Маркович, ну шо вы сидите как пень? Встаньте и пригласите даму на свидание.
— Ада Моисеевна, вы, таки, не против поужинать вместе?
— Тогда завтра у вас ровно в восемь.
Умудренная, но разочарованная жизнью с двумя бывшими мужьями, Ада Моисеевна, после торжественно водруженной на стол утки с яблоками, присела на диван рядом с щупленьким, уже чуточку захмелевшим гостем и обняла его со всей мощью своего гренадерского тела. Утонув в складках необъятной грyди Ады Моисеевны, Яша остался в её доме навсегда.
Адочка оказалась женщиной с характером… В глубине дyши Яков Маркович немного побаивался своей супруги и, время от времени заходя к Ребе, жаловался тому на свою жизнь.
Ребе, печально глядя на Яшу, выслушивал его и ещё печальнее изрекал:
— Все евреи страдали и ты страдай.
— Но я любить хочу, Ребе…
— Люби… Кто тебе мешает?
— Я её боюсь…
— А ты думай о чем-нибудь таком, возвышенном.
— Например, о Циле? О Циле с Молдованки, можно думать?
— Циля? А это кто?
— Наша соседка по даче… Ребе, это такая женщина, такая женщина!
— Ша, Яша. Еврейская женщина может быть только мамой. И твоя Адочка будет прекрасной мамой, когда ты сделаешь ей маленького Давидика или Натанчика…Ты хочешь Натанчика…?
— Я любви хочу, Ребе…
— Иди домой, Яша, я всё сказал…
Ада Моисеевна от мужа требовала ласки… каждую ночь… И бедный Яков очень старался… Правда, тёща, эта стaрая eврeйская дама, часто подслушивала под дверью и когда там всё затихало, громко говорила:
— Шо, и это всё…?!
И, отходя от двери, бормотала:
— Бедная моя девочка, она, таки, никогда не будет мамой с этим никчемным поцом.
Наконец, через год, Адочка стала немножко беременной и Яков вздохнул с облегчением.
Супруга хотела рассказать всей Одессе, какая она будет замечательная мама, но евреям это не понадобилось… Они и без её рассказов знали, что самые лучшие мамы на свете — еврейские мамы.
Когда родился сын, жена сказала, что это не ребенок, а ангел и поэтому имя у него тоже будет ангельское — Хайим. Яша смирился, с утра и до позднего вечера носился с пелёнками, сосками, бутылочками со смесями, таким образом доказывая жене Адочке, какой он примерный семьянин и заботливый отец.
Потом сын пошёл в садик, потом в школу и вот уже, как многие еврейские дети, работал в ювелирной мастерской отца и имел дело с драгоценным металлом.Так они и жили. И в это утро всё было как обычно.
Проходя мимо настежь открытого окна, Ада Моисеевна сказала:
— Яша, мне даже не надо заглядывать в окно, чтоб увидеть, шо ты лежишь на диване. Вставай, чтоб я так жила…! Говорила мне моя мама, Адочка, с таким мужем, как этот, ты потеряешь лучшие свои годы! Она, таки, была права, эта уважаемая еврейская дама!
И, подойдя окну, добавила:
— Собирайся, мы идём на базар.
— А шо мы там забыли, Адочка?
— Мы — ничего, но наш холодильник, чтоб ему пусто было, и вправду пустой.
Летом одесский базар напоминает косяк ставриды в путину. Ада Моисеевна, раздвигая толпу курортников своим могучим бюстом, уверенно шла к мясным рядам.
— Спросить имею — сколько стоят эти куры? Как вы сказали…? Шо? А я разве похожа на дyру? На вашу куру нет такой цены. Яша, не отставай! И сколько можно повторять, чтобы ты смотрел под ноги, а не на ноги, чтоб я так жила!
И Ада двинула свое мощное тело дальше.
— Это шо у вас? Сливы? Значит, не мираж. Сколько вы сказали? Да, на этом базаре, похоже, только цены пахнут, а товар — чахнет. А это шо? Клубника? Нет, люди добрые, вы только посмотрите, да здесь же жмот на мародёре собрался! И они ещё хотят, чтоб я у них хоть что-то кyпила!
Отойдя от прилавка:
— Яша, посмотри, шо это за огурцы? Ты помнишь, какие огурцы были у Цили?
— Да, Адочка, конечно, помню… Когда Циля на даче наклонялась вырвать сорняки этим огурцам, они, таки, через час вырастали до гигантских размеров!
— Яша, у тебя тоже вырастало, пока ты любовался Цилей, лентяй и обжора! Ох, говорила мне моя мамочка, эта…
— Уважаемая еврейская дама, — вяло подхватил Яша. — Адочка, я могу пойти кyпить газету?
— Он хочет мне сказать, шо умеет читать. Ты только картинки смотришь, стaрый eврей!
И поплыла дальше.
— А шо это за бисер, я извиняюсь? Куриные яички? А кто их мать? Вот эта курица? Она шо, пережила Грaжданскую вoйну?
Народу становилось всё больше, шум на базаре усиливался, а Ада в это время подходила к рыбным рядам. Увидев вполне приличного судака и показывая на него пальцем, спросила:
— Скажите, а документы на это есть?
— Мадам, вы шо, замуж за него собрались?
— Я хочу его усыновить. А цена какая? В честь чего?!
— В честь нашей встречи, мадам!
Так, торжественно шествуя от одного ряда к другому, Ада Моисеевна кyпила таки и курочку, и утку, немножко яблок и немножко слив, а выходя с базара, прихватила и пару килограммов огурцов с помидорами, правда, проклиная про себя лучшую подругу Цилю, охочую до чужих мужиков.
— Как же много ей надо, даже Яшку моего, этого стaрого поца, хотела уложить в свой гамак, зараза…
И, оглядевшись по сторонам:
— Яков, ты где?
Она уже подошла к газетному киоску, где благоверный должен был кyпить газету и вдруг увидела, что муж рассматривает календарь… с обнаженными красотками…
— Яша, закрой рот, тебе вредно сладкое… У тебя диабЭт, ты забыл? Девушка, а вы заберите эту порнографию…
— И вовсе это не пoрnо…- начала та.
— Мне лучше знать, шо это!
Вечером, на ужин, Ада Моисеевна подала, таки, утку с яблоками и сказала Якову:
— Сегодня двадцать пять лет, как мы живем вместе а ты, стaрый поц, лентяй и бездельник, даже не вспомнил об этом.
И она, эта лучшая в мире eврейская мама, заплакала.
А Яков встал, подошёл к ней и надел на палец красивый перстень, сделанный руками их сына.
— Ах, Яша, чтоб ты так жил, как я тебя люблю, — сквозь слезы говорила его жена, Ада Моисеевна…
Автор: Светлана Ковалева
