Весенний вечер. Теплый ветерок колышет занавески на окнах. На улице почти пахнет весной. Осталось дождаться, когда растает грязный снег и первый дождь смоет тяжелые ароматы прошедшей зимы. Но весна близко. Я чувствую её в воздухе. Вечер. Кофе. Музыка. Звонок.
— Да?
— Здравствуй, Марк, — голос женский. Тихий и усталый. Почти безразличный.
— Простите?
— Извините, наверное, я не туда попала, — эмоций нет. Только усталость и еле заметная грусть.
— Бывает. Цельтесь лучше.
— Извините.
Голос исчез, но к запахам весны прибавилась грусть. Тихая, тревожная, еле заметная грусть, которой был полон её голос. И вновь музыка. Остывший кофе. Вечер.
Ночь. Из приоткрытого окна доносится противный вой сигнализации. Но и он замолкает после короткого писка. Тишина. Мерно тикают часы, да ворочаются в своих скрипучих кроватях соседи за стеной.
Ночь. Тишина. Звонок.
— Да?
— Извините, я снова к вам попала? – тот же голос. Чуть пьяnый, с легкими нотками хмельного веселья.
— Да. Снова ко мне.
— Марк…
— Я не Марк и уже подтверждал, что вы ошиблись. Почему вы не спите? Два ночи на часах.
— Я не могу заснуть, — снова эта грусть. Тихая, медленная, тягучая. – Извините за беспокойство. Мне нужно…
— Что нужно?
— Ничего. Простите. Просто порыв и потребность хоть с кем-то поговорить. Oдинoчество и aлкoгoль не лучшая компания.
— В точку, — голос гипнотизировал своей тихой грустью, вежливостью и чрезмерной открытостью. – Поэтому заканчивайте пить, выключайте телефон и ложитесь спать.
— А вы будете спать? – простой вопрос. Из вежливости.
— Да, буду. Не знаю насчет вас, но мне завтра рано вставать.
— Работа?
— Работа.
— Извините. Я постараюсь вас больше не беспокоить, — стыд. Теперь к грусти добавился стыд. Наверняка были и красные щеки, учащенный пульс и мокрые ладони от осознания того факта, что ты слишком навязчива. – Спокойной ночи, Марк.
— Я не Марк.
— Да, да. Извините. Это все aлкoгoль. Мысли, образы, реальность – все путается. Спокойной ночи, кто бы вы ни были. Больше я вас не побеспокою.
— Спокойной ночи, — и вновь тишина.
Щелканье часов и противный вой автомобильной сигнализации с улицы. Темнота, еле заметные запахи весны и грусть. Грусть, оставленная голосом незнакомой женщины.
Прохладное утро. Замерзшие лужи. Чахлая коричневая трава, выглянувшая из-под грязного снега. Путь на работу. Путь сквозь хаотичные группы других людей с одинаковыми лицами. Людей, которые бегут по своим делам и не обращают внимания на окружающих. В их мыслях только одно – добраться до работы, заварить кофе или чай, неторопливо перебрать бумаги и начать смотреть на часы, пока большая стрелка не дойдет до шести вечера.
Работа. Бумаги. Общение с коллегами. Рутина. Исчезли даже запахи весны, уступив место другим ароматам. Нагретого принтера, краски, щекочущей нос пыли, дешевого кофе, терпкого чая и ароматом чистящего средства, которым пах пол офиса.
Обед. Пластиковый контейнер с застывшими пельменями, причудливо украшенными кетчупом. Старенькая, щелкающая микроволновка, насквозь пропитанная запахом котлет, домашних супов и остывшей едой из ближайшего фаст-фуда.
Остывший кофе в белой кружке. Мысли, сообщения в соцсетях, тишина. Звонок.
— Да?
— Здравствуйте.
— Здравствуйте.
— Извините, но я нарушила свое обещание, — тот же голос. Усталый, чуть хриплый, но живой. С легкой тенью призрачной улыбки.
— Вы не ложились спать?
— Нет. Когда aлкoголь закончился, за окном уже светило солнце, — смех. Грустный смех. – Извините. Не знаю, что на меня нашло. Просто…
— Захотелось услышать мой голос?
— Не смейтесь, но да. Захотелось. Я не отвлекаю вас?
— Нет. У меня обед.
— Что у вас на обед?
— То же, что и у любого холостяка.
— М… — она все поняла. – Пельмени.
— Да.
— Марк… простите. Это все aлкoголь и отсутствие сна. Мысли путаются.
— Ничего страшного.
— Правда? – надежда. Когда в голосе звучит надежда, это услышит даже глухой. Не было смысла кривить душой. Только правда для чужого человека по ту сторону телефона.
— Правда.
— Спасибо. Просто спасибо. Чаще всего я слышала злобу. А потом снова был aлкoгoль и бессонные ночи.
— Не удивлен. Это есть у каждого человека, а терпимость – вещь хрупкая.
— Вы философ.
— Нет. Я человек. Простите, но мне пора работать. За опоздание с обеда могут наказать.
— Конечно. Спасибо, что уделили время, Марк, — зачем поправлять, если она уже положила трубку. Специально сделала так, чтобы никто не перебил её, оставив последнее слово за собой. Человек приспосабливается ко всему. Особенно к отрицанию.
Вечер. Дом. Запахи весны с улицы становятся сильнее. Они кружат голову и наполняют её xмeлeм и легкостью, как бoкал хорошего винa. Мерно тикают часы на стене, мягким фоном звучит музыка из колонок, вкусно пахнет кофе, дымящийся в белой кружке. А желтый свет лампочек создает особую атмосферу тепла и уюта.
Вечер. Дом. Тишина. Звонков нет.
Недели. Дни. Ночи. Рассветы. Закаты. Они проносятся мимо, стоит лишь моргнуть. Исчезает грязный снег с улиц, и даже сигналы машин гудят особым, расстроенным басом. Весна чувствуется во всем. В свете уличных фонарей, в сверкающем желтыми искрами асфальте, в робких, еле заметных улыбках спешащих людей. Все просыпается, но одно остается прежним. Тишина вечерами. Только тиканье часов на стене, тихая музыка из колонок и остывающий кофе, от которого горчит во рту.
Вечер. Дом. Тишина. Звонок. И прыгающее в груди сердце.
— Здравствуйте.
— Вы меня узнали? – голос удивленный, но все с той же грустью и еле уловимыми нотками xмeля.
— Я ждал вашего звонка, но вы так долго не звонили.
— Мне было стыдно. Я пыталась… пыталась обойтись без звонков, но это было тяжело, — она говорила резко, отрывисто, сбиваясь на бормотание и шепот. – Извините меня, Марк. Извините. Я знаю, что вы не Марк, но ничего не могу с собой поделать.
— Кто он?
— Марк?
— Да, — она испугалась вопроса. Он был неожиданным и дерзким. Словно кто-то выбил дверь, ведущую в душу и принялся осматриваться внутри хозяйским взглядом. Она молчала. Молчала долго. Только взволнованное дыхание говорило о том, что она еще на связи.
— Близкий мне человек, — тихо ответила она. Слова давались ей с трудом, будто она ломала грyдью ледяные плиты безымянного, замерзшего озера. – Был.
— Простите за бестактность, — она тихо рассмеялась.
— Вы извиняетесь. Это так… непривычно.
— Почему?
— Равнодушие. Думаете, вы первый, кому я звоню?
— Нет, не думаю. Уверен, что не первый.
— Почему тогда не заблокировали мой номер? Почему не игнорировали мои звонки? Почему говорите со мной и извиняетесь?
— Не только в вашем доме тишина, — она поняла. Голос стал растерянным. У неё дома тоже играла музыка. Тихая и грустная. – Это Григ?
— Да. «Песня Сольвейг», — в её голосе послышалась улыбка.
— Грустная мелодия.
— Грустная для тех, кто хочет видеть в ней грусть. Я вижу в ней надежду. И красоту, которой уже давно не видела. Извините. Снова я говорю много лишнего.
— Не извиняйтесь. Я понимаю.
— Правда?
— Да, — она не удивилась.
— И все же стоит извиниться. За доставленное беспокойство. Я удалю ваш номер после разговора.
— Я не хочу, чтобы вы удаляли мой номер, — теперь удивление было нелегко скрыть.
— Почему?
— Потому что мне не все равно. И я так и не узнал вашего имени.
— Анна.
— Очень приятно. Петер.
— Спасибо, Петер, — её голос стал хриплым, всхлипывающим. Она плакала.
— Анна.
— Да?
— Что вы делаете завтра вечером?
— То же, что и всегда.
— Возможно, вы захотите прогуляться? – она улыбнулась, а в голос вернулась жизнь и тепло.
— Ни вы, ни я не знаем, в каких городах живем, Петер.
— Разве это препятствие? Если мы услышали друг друга, то увидеть не является проблемой. Проверим?
— Проверим, — подтвердила она. – Вы знаете, где находятся Вояновы сады?
— В часе езды от моего дома на машине, — она замолчала, словно боясь спугнуть надежду. – Анна?
— Это удивительно, — испуг, грозящий перерасти в страх из-за того, что весь разговор окажется фарсом. Робкая надежда, растерянность, молчание. – Значит, завтра?
— Буду ждать вас на остановке. В семь вечера.
— Как я вас узнаю?
— Я узнаю вас.
— Как?
— По голосу, Анна. С голоса все началось, голосом и продолжится. Разве не поэтому вы позвонили мне во второй раз? – была уверенность, что она улыбнулась. Улыбнулась так, как никогда еще не улыбалась.
— Да. Голос был причиной, – тихо ответила она. – Голос был причиной и для вас.
— Да. Ваш голос был причиной, Анна.
Вечер. Дом. Тихая музыка из колонок. На улице пахло весной, а ветерок был теплым и нежным. Как голос той, с кем я говорил по телефону.
Автор: Гектор Шульц
