Сейчас я вспоминаю тот yжас. Как мою детскую ручку грубо выдёргивают из руки сестры. Как мы кричим, но никто не слышит нас.
— Отпустите меня! Это мой брат! Стасик!
— Настя! Настя! Не уходи!
По какой такой причине нужно было разводить нас по разные стороны, мне и теперь непонятно. Наши родители пoгибли в автомобильной аварии несколькими неделями ранее. Родственников не имелось – мама и папа были детдомовскими. Иной раз мать, ругая нас за провинности, говорила, как было тяжело ей, или папе, в детстве. Иногда полушутя, что-то там про деревянные игрушки, прибитые к полу, чтобы дети не растащили. А когда и всерьёз, с горечью воспоминаний. Потом быстро передумывала ругаться, крепко обнимала нас с Настькой. Говорила, как хорошо, что мы растём дома. И не дай Бог никому детдомовского детства. Потом они с папой долго шушукались, и собрали нас на семейный совет. У них возникла идея сделать хорошее дело.
— Вы не против, если у вас появится брат?
— Почему именно брат? – фыркнула Настя, которой было уже четырнадцать. – Сестра была бы лучше.
Я не мог пожаловаться, что Настя не играла со мной – играла. Но всё чаще у неё находились более интересные, девичьи занятия, и мне бы совсем не помешал братишка.
— Я хочу! Я не против! Давайте брата!
— Да он будет лежать в колыбели и агукать, чего ты так распрыгался? – продолжила подкалывать меня сестра.
— Да нет же! Мы хотим взять из детского дома. Документы уже начали собирать. Присмотрели мальчика. Сейчас мы вам фото покажем. Его Женя зовут.
Женя нам понравился, и даже Настя дала добро. Только мы не успели взять Женю из детдома – машину родителей буквально подмял под себя камаз, в котором водителю стало нехорошо и он потерял управление. Никто не виноват. Цена – две человеческие жизни. И ещё две наши – моя и Настина. И к тому же нас грубо разлучили, чему вообще не было ни объяснений, ни оправданий. Почему мы не могли поехать в один детский дом, я и сейчас этого не понимаю. А уж тем более не понимал в шесть лет.
«Не дай Бог никому детдомовского детства» стучали у меня в голове молоточками мамины слова. А в грyди что-то булькало и ворочалось. Больно и тягостно. Потому, что я начинал понимать: ни маму, ни папу я больше не увижу. И Настю, наверное, тоже. Первые недели в детском доме я просто ревел и отбивался, если меня кто-то пытался отoрвать от кровати. Пару раз меня даже побили, особо не церемонясь. Потом я понял: надо привыкать и подстраиваться. Но не успел ни привыкнуть, ни подстроиться. Меня усыновила обеспеченная семейная пара.
Какое-то время я действовал новым родителям на нервы, требуя найти и взять в семью мою сестру. Пётр и Катя были уже не юными, обоим за сорок лет. Как я понял позже, все попытки родить своего ребёнка, как самостоятельные, так и с помощью врачей, провалились. На это было потрачено лет пятнадцать минимум. Пётр, надо отдать ему должное, от Кати не ушёл, и на стороне не нагулял. Они решили, что лучше возьмут вообще чужого, чем ребёнок будет только Петра от другой женщины. Так мне подфартило. А все мои призывы найти и спасти Настю новые родители купировали единственным понятным и доступным им способом: заваливали меня дорогими подарками. Любили ли они меня? Сложный вопрос. Например, когда я со всей возможной вредностью сказал:
— Не буду звать тебя мамой, моя мама умерла!
Катя просто пожала плечами и предложила:
— Поедем в магазин? Петя занят, мне скучно. А тебе?
Магазин – это было хорошо. Мы покупали всё, что хотели. А потом ели в ресторане, и Катя смеялась над полнейшим отсутствием манер у меня.
Через несколько лет, когда я уже вовсю учился в элитной школе, но кое-как, я спросил у своей новой мамы:
— Зачем вы взяли меня? Вы же не любите никого. Только друг друга.
На что она, отoрвавшись от журнала, обвела взглядом обстановку вокруг себя и сказала:
— Надо же это всё кому-то оставить. – потом спохватилась. – Что ты городишь? Я тебя очень люблю. Только вчера я купила тебе одежды и игрушек на пять тысяч долларов!
Моё сознание менялось. Я привыкал к тому, что богат. Забывал прежнюю жизнь. Забывал, что у меня когда-то были свои, родные родители. Но самое стыдное, наверное, что я почти забыл Настю. А потом и совсем перестал вспоминать о ней – деньги и роскошь вокруг сделали своё дело.
Как-то, когда я учился в выпускном классе, Пётр за ужином сказал с досадой:
— Что же ты, сынок, не хочешь ничему обучаться нормально? Как тебе такому бизнес оставлять? Промотаешь ведь всё!
Петру шёл уже шестой десяток. Работал он много и нервно. Приемному отцу было важно, чтобы дело его жизни попало в хорошие руки. А я держался в школе исключительно за счёт его меценатских вливаний.
— Не знаю, что тебе сказать. – лениво ответил я. – Ты еще молод и здоров, рано об этом думать. Можно я сегодня бэху возьму? Мы с Лёлей на дачу к Писаревым собираемся.
— Да бери ты что хочешь! – в сердцах воскликнул Пётр. – Всё равно всё без толку.
Встал, швырнул салфетку на стол, и вышел. Катя пошла за ним, утешать. Я допил сок, и вышел в гараж.
Пётр стоял в кабинете лицом к окну и ему хотелось плакать. Катя подошла и положила руку мужу на плечо.
— Что мы сделали не так? Что? Всё же у него было! И есть! Я не понимаю!
Они и правда не понимали. Всё было в этом доме – дyши не было. И из меня словно тоже вынули дyшу. А вместо неё положили слиток золота. Чувствуешь себя хорошо, уверенно. Но чего-то будто не хватает…
Пётр умер той же ночью, во сне. У него просто остановилось сердце. Я был на даче у Писаревых, и утром, когда Катя мне звонила семьдесят два раза, крепко спал, обняв свою Лёлю. Телефон с выключенным звуком валялся сверху на одежде.
Уход Пети внёс в мою жизнь свои коррективы. Чтобы меня не заставляли даже думать о возможном ведении дел приёмного отца, я с головой окунулся в тусовки. Попробовал запрещёнку. Катя смотрела на меня и тихонько плакала. Скорее всего, она оплакивала мужа, а не страдала из-за меня. А во мне оставалось всё меньше дyши. Я катился и катился вниз по наклонной, и меня не интересовало, что будет дальше. Со мной, с Катей, с бизнесом Петра. Пока были какие-то деньги, можно было ни о чём не думать.
Вскоре мы с Катей перестали даже разговаривать. Когда она поняла, что все её попытки достучаться до меня тщетны, приёмная мать перестала цепляться ко мне. Правда, что-то она задумала. Несколько раз приезжал какой-то мужчина и они разговаривали в кабинете.
— Бизнес решила продать? – равнодушно спросил я однажды. – Поделиться не забудь.
— Забудешь с тобой, как же. – хмыкнула Катя. – Стас, ты в субботу не уезжай никуда. Пожалуйста.
— Почему это? А если мне нужно уехать?
И тут мать повела себя нетипично. Приблизившись ко мне, она взяла меня за грyдки и сказала:
— Послушай меня внимательно, щенок. Я тебя не трогаю, в дела твои не лезу, и ни о чем не прошу. Или ты в субботу будешь дома, потому, что так надо. Или я выкину тебя из этого дома к чёртовой матери без копейки денег! Отправишься на помойку, где тебя самое место!
Я опешил от неожиданности и кивнул. В субботу я валялся в своей комнате и слушал музыку в наушниках. В двенадцать без стука вошла Катя и велела спускаться. Я, пренебрежительно фыркнув на всякий случай, спустился в гостиную. Там сидела какая-то женщина, одетая очень скромно, если не сказать, бедно. Услышав шаги, она встала и посмотрела на меня. И кто это?
— Стасик. – произнесла тётка смутно знакомым голосом из прошлого.
У меня в голове закрутился какой-то калейдоскоп из картинок, а потом остановился на одной. Казённый коридор. Меня уволакивают от сестры, мы с сестрой тянемся друг к другу и кричим. И никто нас не слышит. И мою руку грубо выдергивают из Настиной.
— Настя?.. – неуверенно спросил я.
Насте повезло меньше. Она оставшиеся четыре года провела в детском доме. Потом училась в институте, куда поступила в основном за счёт своего сиротства. Параллельно добивалась получения жилплощади, положенной ей. Добилась. Жила в малогабаритной однушке и работала учительницей младших классов. Пыталась найти меня, но все тщательно блюли тайну усыновления, а денег на в з я т к и у неё как-то всё не хватало. Но она копила! И тут её нашла Катя с помощью частного детектива. Просто приехала и сказала:
— Может вы до него достучитесь? Родная кровь, всё-таки.
Настя, не веря своему счастью, сказала, что всю неделю она работает, но в субботу непременно приедет. Чтобы достучаться. Оставшиеся дни на работе она была как на иголках, а сегодня чуть не уехала обратно домой, увидев где я живу. Но пересилила себя и вошла в наш дворец. И вот теперь всё это рассказывала, плача и вцепившись мне в руки своими худенькими ручками. Катя давно вышла и оставила нас вдвоём. Я стоял, окаменевший, и не мог даже обнять сестру. Но внутри – я чувствовал это – всё потихоньку таяло. Плавился золотой слиток, освобождая место моей возвращающейся дyше. Когда совсем растаял, я наконец обнял Настю. Ткнулся носом в её волосы и заревел, как сумасшедший.
— Настя… ты, главное, больше не уходи!
Автор под ником «Миcтика в моей крoви»
