Тетю Валю отец привез из глухой Смоленщины в 60-е годы прошлого столетия. Нашей деревни Красный Луг, где я родилась, давно уже нет. Не осталось даже тропинки – несколько лет назад пытались отыскать, но машина завязла в болотистой почве.
Валентину Петровну Маркову мы стали считать своей, хоть и была она, судя по рассказам, лишь соседкой моих родственников. Она долго жила у нас, пока не получила сначала комнату в общежитии, потом квартиру.
Мои дети звали ее бабой Валей. Очень любили и часто вспоминают сейчас, когда ее уже нет. Простая, трудолюбивая, она не могла сидеть без работы: шила, вязала, что-то штопала.
Часто вспоминала тяжелые военные годы. В начале войны ей, 8-летней пришлось пахать на быке. Упрямая животина вставала, не желая тронуться с места. Толкать его у худенькой, маленькой девчонки не было сил.
Ни хворостина, ни слезы не помогали. Тогда-то Валя и научилась «разговаривать» с животным, как взрослые – матом. И бык шел дальше. Эта привычка так и осталась: нет-нет, да и проскользнет соленое словцо.
Я корила тетю Валю, пока не посоветовалась со своим батюшкой, и он мудро ответил, что не надо ее «перевоспитывать». Да и она не ругалась – просто так разговаривала.
Она не разбиралась в политике. Вот только всю жизнь не любила коммунистов. Помнила, как власти не разрешали выкопать пропадавшую в поле картошку, несмотря на косивший людей голод. За несколько замерзших клубней целые семьи увозили в неизвестном направлении.
Работала более шестидесяти лет. Тяжело – колхоз: ранние дойки, неподъемные мешки… Как миллионы незаметных русских женщин. Награды? О таких тружениках не помнят, их «не представляют». На 80-летие мы купили ей «медаль» в подземном переходе.
Торжественно вручили Валентине Петровне на юбилее первую в жизни награду! Сколько было радости и гордости, когда внук прикрепил ее на платье. Перед смертью очень переживала, куда же деть «медаль», такую для нее дорогую. Мы выполнили тетину просьбу: положили с нею.
Своей семьи не случилось. Оставалась радость, когда кто-то зайдет в гости. Переехать к нам, в другой город, решительно отказывалась. Навещали, конечно, регулярно, это был для всех праздник.
Основным ее собеседником стал телевизор. И тетя Валя не унывала – разговаривала с ним, спорила. Открываю дверь: поет. Спрашиваю, ты с кем, она смеется: да вот с Кобзоном спели, а вчера – с Лещенко.
Главным в ее жизни был Боженька, как она говорила. Сетовала – другие и молитв много знают, и книги святые читают… А она что? Четыре класса образования, руки до сих пор в мозолях. Но ближе Боженьки и Пресвятой Богородицы никого у нее не было.
Ей и прежде было тяжело ходить в храм регулярно, а последние годы и вовсе не могла выйти из дома. Вряд ли тетя Валя знала наизусть какие-нибудь молитвы. Но старенький молитвослов была всегда у нее на столе.
С Богом разговаривала каждый день, советовалась, о чем-то просила, каялась… Если я говорила, что собираюсь в монастырь, доставала заветный тряпичный узелок с деньгами, просила взять, сколько нужно.
Удивительно – у нее всегда все было хорошо. Она во всем находила только положительное. Радовалась, что есть чем накормить гостей. Восхищалась, что удобства дома, а не во дворе, что не надо колоть дрова и носить воду. Отказывалась от обновок – носила то, что когда-то сшила, связала, заштопала, лишь бы было чистое.
Не уважала украшения – называла «побрякушками». Никогда не сказала ни о ком плохо, никому не завидовала. Спокойно напоминала мне, где лежит узелок «на смерть», как и где ее похоронить. Смерти не боялась, говорила, что пора уже. Как-то «не цеплялась» за жизнь – что Боженька сделает, то и хорошо.
Ушла тетя Валя, как жила – никого не обременяя. Увезли вечером на скорой, а ночью ее не стало… И только тогда я узнала, что Валентина Петровна Маркова – внебрачная дочь моего деда.
То есть сестра моего отца, моя родная тетя. Ей было стыдно признаться нам в этом, чужом «грехе». Такая забытая целомудренность, а я ей «не ругайся»…
Автор: Смирнова Надежда
