Иван стоял у поленницы.
Он смотрел на цепочку следов, убегающую за забор.
Подошёл, тронул доску в заплоте, так и есть, шатается, отодвинул, едва протиснулся в дыру и пошёл по петляющему следу, через огород.
Cледы привели к маленькому, неказистому домишке.
Окна его подслеповато смотрели на белый свет, крыша покосилась, будто xyлиган в очках надвинул кепку на глаза, — усмехается Иван, — покосившаяся входная дверь, выкрашенная коричневой краской, напоминала щербатый рот, искривившийся в улыбке.
Иван постоял, посмотрел на избу, следы обрывались там, аккурат у порога, тоже просевшего и перекосившегося.
У порога же лежала и береста, следы преступления.
Ограды никакой не было, видно хозяева стопили в холодную, суровую зиму.
Из криво сколоченной будки вылез облезлый пёс и гремя цепью, слабо зашавкал, ибо лаем это назвать было нельзя, так тлеют догорающие угли из последних сил, нет- нет, да вспыхнут языки пламени.
Так и собака, опустив кудлатую голову свою, начала что -то лаять, но потом развернулась и, гремя цепью, запрыгнула в будку.
Иван видел, что из окна за ним наблюдают глаза, острые, настороженные, они смотрят и следят за каждым его действием.
Он развернулся и направился к дому, быстрым шагом пересёк двор, толкнул дверь, закрыто.
Понаддал плечом, ввалился в тёмные, глухие сени, опахнуло чем-то кислым, будто пропавшей капустой.
Нашарил вторую дверь, оббитую старыми телогрейками, потянул за ржавую скобу, дверь со скрипом открылась.
Пригнувшись, Иван попал внутрь.
Холодно, это он почувствовал через тулуп.
У стола сидит испуганная девчонка, лет одиннадцати, светлые косы перекинуты по обеим сторонам, на руках держит ребенка, мальчик или девочка непонятно, сидит притулившись к девчонке и сосёт кулак.
У печки, с поленом в руке стоит пацан, возраста девчонки, может постарше на пару лет, в нелепой позе, будто хочет кинуться, смотрит на Ивана подросток, кого-то смутно ему напоминающего.
Они все замерли, кроме младшего и смотрят на Ивана.
Двое средних напугано, старший с вызовом, а младший просто, не понимая, что происходит.
Иван перевёл взгляд на того, что у печи.
-Дрова положи, — разлепил ссохшиеся губы, нахмурив брови, произнёс едва, — ну.
Мальчишка аккуратно положил полено около чисто выбеленной печи, дом был очень контрастный.
Неказистый и покривившийся снаружи, он был чистеньким и уютным изнутри.
Хоть и было холодно, но Иван ощутил какое-то тепло, тепло, исходящее от детей.
-Из печи вытащи, дрова из печи, грю вытащи, все до единого.
Слёзы большие и крупные побежали из глаз девчонки, мальчик покраснел и тоже едва сдерживал их, эти самые слёзы.
Иван обернулся к старшему, тот стоял будто волчонок в стойке, собирающийся вот- вот прыгнуть, это же поняла и девчонка, она вскрикнула и зарыдала.
Иван обернулся на её голос, в этот момент, что -то ударило его по голове, не сильно, удар был приглушён шапкой, скользнуло по плечу.
Он резко повернулся, схватил мальчишку, ударившего его за руку.
-В тюрьму захотел? А этих куда?
Слова давались Ивану тяжело, но возымели своё действие, мальчишка обмяк и стоял, опустив руки.
-Бери дрова, — скомандовал Иван, — все бери, неси, где взял.
Иван шагнул и заглянул в печь, точно ли ничего не осталось?
Девчонка завсхлипывала, старший брат подошёл и погладил её по голове, Иван пропустил вперёд шмыгающего мальчишку с руками полными мелко наколотых дровишек, обернулся на детей и услышал в спину слово, то самое, которым его звали в селе, Бирюк.
-У, Бирюк проклятый, — выкрикнул слезливо старший пацан, — пару полешек пожалел…
— Говорила я тебе, Ванечка, не надо…
-А как Оля? Замёрзнуть хотите? У него вон их сколько, не обеднел бы.
Иван услышал слова детей, вышел захлопнув двери.
Он догнал мальчишку, пошёл рядом, Иван понимал, что парнишка от слёз не видит дороги, но тот упрямо шёл, неся впереди себя словно знамя позора, на вытянутых руках, дрова
Мальчишка с ненавистью бросил дрова и побежал, падая по снегу.
— Бирюк, тьфу, ненавижу, — кричал он и полз, вставал и падал.
Иван аккуратно собрал дрова и положил их отдельной кучкой, зашёл в дом.
Дом у Ивана был большой, светлый, на много комнат, стоял на отшибе деревни, у самого озера.
Иван сам строил, в надежде зажить большой и дружной семьёй, на несколько комнат, даже уборная в доме имеется, эта уборная в доме и вода была предметом обсуждения и ненависти деревенских.
-Ишь барин, выдумал тоже, не хочется ему зад морозить…
-Чёрти что выдумал, здесь же сральня, здесь же и едальня, тьфу…
— Бирюк, однем словом.
Бирюком Ивана прозвали ещё с детства, тяжело ему давалась речь устная, не мог и двух слов связaть, потом вроде научился, но кличка и привычка, молча всё делать остались.
Несколько лет назад Иван увлёкся молодой и симпатичной учительницей, Людочкой.
Да только вертихвостка оказалась та Людочка, ускакала за сыном агронома, а тот возьми да брось её, она помыкалась, помыкалась, вроде к Ивану опять, тот принял, но опять агрономовский сынок на горизонте объявился, Людка опять к нему скаканула, второй раз Иван не простил.
С матерью старенькой поселился во вновь отстроенном дому.
Самый близлежащий дом от него был вот эта покосившаяся избушка, там недавно кто-то поселился, но ещё до этого начали у Ивана пропадать дрова, он подозревал кто, но поймать никак не мог.
А тут…
Это были не те воры, не те, которых караулил Иван, те в наглую, на санках таскали, а эти…
-Мам, положи чего…сала там, мяса, хлеб…
-На охоту, Ваня?
Мотнул головой.
-Молока и конфет, что там дети едят.
Мать не стала спрашивать для чего, знала от сына не так-то легко добиться слов, собрала быстро всё что просил Иван, увидела, как нагружает на большие сани, кованные ещё стaрухиным дедом, в кои и лошадь можно запрягать, как нагружает туда дрова.
Зашёл, взял мешок с провизией и положив на сани сверху, куда-то потопал.
Мальчики были на улице, неумело рубили топорами оставшиеся доски от забора.
-Заберите дрова.
-Не надо нам ничего, — с вызовом выкрикнул старший, голос сорвался, и он чуть не заплакал, но сдержался.
Иван понял кого ему напоминает пацан, он сам был таким, ершистым, обидчивым, только молчуном.
Ивану было тяжело складывать буквы в слова, потом произносить их, зато читать мог днями и ночами, а вот сказать, это дааа, это тяжело.
-Бери сказал и продукты, немного.
Помог мальчишкам перетаскать в дом дрова.
Выложил продукты на стол.
-Спасибо, дядя Ваня…
Иван даже опешил, никто ему спасибо кроме матери не говорил, никогда, а уж дядей, да ещё и Ваней, никто в жизни не назвал.
-Ппп…П…Пожжалуйссста, — проговорил Иван, — Оллля.
С тех пор и началась эта странная дружба, Ванька, брат Оли, Саши и маленькой Нины, начал ездить с Иваном на заготовку дров.
Мать Ивана тоже взяла шефство над детьми, она -то и рассказала Ивану кто они и откуда.
-Надя, мать-то детей, она из наших, Митрия Полушкина дочка, они же Митька пили сильно, со своей-то, она девчонке не родная, мать в родах умерла, Митька до пяти лет Надю сам воспитывал, а потом эту привёз откуда-то.
Надя спокойная, хорошая девочка была.
С Васькой Коркиным дружила, жениться собирались да Зойка, мать Васькина, как в дыбы встала, не нужна мол, нищебродка…Васька и послушал мать, на Ольге Кривошеевой женился.
А Надя ребёнка родила, Ванюшку -то вот. Митька со своей выгнали тогда девчонку, она в город уехала.
Олюшка рассказала, замуж там в городе Надя вышла, вот этих четверых родила, пил говорит отец, да гонял их безбожно.
Зачем стольких родила? А кто его знает, пока Господь давал вот и рожала.
А тут не выдержала, сбежала от него, аспида проклятущего, эта избёнка ей по наследству досталась, да месяц назад увезли её, в больницу.
Не успела обжиться…
-Умерла? — спросил Иван.
-Неее, что ты Ванюша, жива, жива. Да только вот, детей ни в школу, никуда не успела, вроде Оля говорит, Ваня ездит к ей, на поправку пошла.
-Хорошо.
Привык Иван к детям, очень привык и они к нему Олюшка, словно дочка нерождённая, светлая, тоненькая, голосочек, что ручеёк, Иван, что защищает своих братьев и сестёр, Сашка оказался весельчаком, балагуром, а ещё ловко у него получалось по хозяйству помогать.
-Нам бы корову, — мечтательно говорит Сашка, — вот тогда бы мы зажили.
Маленькая Ниночка тянула свои крохотные ручонки и обнимала Ивана за шею.
Всю жизнь мечтал о таком, не позволял себе даже привыкать, да ноги сами несли в хату ту, губы растягивались в улыбке и слова сами лились изо рта Ивана при виде детей.
-Дядь Ваня, не могу понять, как ты меня тогда зимой заставил дрова все вернуть до конца, даже из печки выгреб, а сам потом вон сколько всего наволок.
Это что? Совесть замучила или проучил меня чтобы не воровал?
-Идём, — машет рукой Иван, — показывает те отдельно лежащие дровишки, — ищи.
-Дырки, а для чего они, дядь Ваня?
-Воров ловить.
— Там что? Порох? — догадывается парнишка.
-Ну…
-Так вот почему ты…- Сашка отворачивается и вытирает глаза. Иван хлопает его по плечу, мальчишка вырывается и смотрит в небо, чтобы слёзы спрятать.
— Вот ты какой, дядь Ваня, почему ты не наш отец?
Иван опешил и смотрит вслед убегающему Сашке.
А по деревне слухи чёрные поползли.
Чтобы языки лопнули у тех людей кто такое говорит.
Стали шептать, мол Иван, к девчонке ходит, к этой, Олечке малюсенькой.
Комиссия пришла, председатель, учительши из школы, из сельсовета и агрономова жена, мол в женсовете, начали девчонку пытать, ух как мать Иванова ворвалась, как начала чихвостить, бессовестными называть.
— Это что такое удумали, а? На дитё такой наговор.
Никто не поинтересовался как дети без матери живут, кто их кормит? Переплелись сами как змеи, из кровати в кровать прыгаете и дитё приплели, тьфу, ироды проклятые, да я вас…
В этот момент в калитку, а Иван с Ванькою забор поставили, вошла женщина бледная худая.
-Мамка, мамочка, — кинулась к ней Олюшка, — они про дядю Ваню такое, такое говорят и про меня…
Сразу заизвинялись, мол звонок поступил, они не могут отреагировать.
-Я вашему звонку язык перцем посыплю, — кричит мать Иванова, в отличие от сына — молчуна, стaруху было не переслушать, я на товарищеский суд вызову её, а на вас на всех, заявление напишу, уже написала, сёдня почтальонша уже в район доставит, будьте же вы прокляты, тьфу на вас…
Долго бушевала стaруха.
А к концу лета, поселилось в Ивановом доме счастье.
Надя с детьми переселилась к Ивану.
О такой хозяйке только и мечтать было.
Ванька в шестнадцать лет, когда паспорт получать пошёл, поменял отчество на Иванович, а фамилию отца взял, так он Ивана звал, Перемыслов.
Стал Ванька младший Иваном Ивановичем, следующая Олечка, потом Сашка, а Ниночку и так записали на Ивана, вот такая большая у Ивана семья получилась.
-Не могу я Ванечка родить тебе родного ребёночка, — сокрушается Надя.
-Бог с тобой, Надюша, ты мне вон сколько родила, будем внуков ждать.
Стaруха, мать Иванова, гоголем по посёлку ходит, придёт в сельпо, как наберёт внучатам своим, всего.
Пробовали было языками почесать сплетницы, да стaруха всех заткнула.
Уже внуки повырастали у Ивана с Надеждою, вот и младшая, Ниночка, детками обзавелась, как соберутся все, смех, да гомон стоит по озеру, на зависть всем чёрным да завистливым языкам.
Вот и такое счастье в жизни бывает.
А то, Бирюк, Бирюк…
Автор: Мавридика де Монбазон
