В начале августа нынешнего года, когда несносная жара бесследно улетучилась, а ясное небо заволокло серой пеленой косматых туч, воздух проникся той приятной свежестью, что создаёт идеальные условия для творческого труда. Однако уже целую неделю я ничего не писал, а лишь пребывал в пространных размышлениях о сюжете для нового рассказа. Заранее подготовленных гениальных замыслов у меня не было, и каждый день я всячески избегал чистого листа, то и дело занимаясь различной второстепенностью: просмотром поверхностных фильмов, компьютерными играми, чтением новостей, поеданием мармелада и созерцанием застывших в своём росте комнатных растений.
В один из таких тягучих дней, уже поздним вечером, вздумалось мне провести ревизию своих бумажных заметок, набросков, каких-то бланков из городских учреждений и прочих бумажных листочков, что скопились в специально отведённых для них выдвижных ящиках стола. Быстро управившись с содержимым двух шуфлядок, я вытащил последнюю и наткнулся на уже совсем забытую пухлую папку, в которой хранились мои неумелые рисунки из того чудесного времени, когда в течение двух лет я проходил обучение в художественной школе, искренне уверовав, что призвание всей моей жизни – это сделаться величайшим художником.
Сидя на полу, я стал рассматривать эти красочные творения, аккуратно раскладывая их вокруг себя и приятно вспоминая азы живописи: композицию, правила смешивания красок, постановку света и направление теней. Спустя некоторое время, вытащив из папки очередной рисунок, я обнаружил на альбомном листе чёрно-белый пейзаж, ещё более ветхий, оставшийся у меня со времён ветреной юности и подаренный мне одной хрупкой девочкой, имя которой я когда-то точно знал, но ныне основательно позабыл. Я смотрел на эти расплывчатые облака, мелких птиц-галочек, обрамлённое густыми соснами белое озеро и тут же наделял их истинными красками, которые я лично наблюдал в один из давно минувших майских дней, находясь на широкой лоджии детского отделения Центральной региональной бoльницы.
Тот високосный год сопровождал моё шестнадцатилетнее тленное тело чередой внезапных бoлезней, безжалостно перебрасывая меня из одной палаты в другую с удручающей постоянностью, однако именно эта история началась в конце апреля, который выдался на удивление невероятно жарким и солнечным. Вместе с дворовыми ребятами, раздевшись до шортов, мы безудержно носились по песочному полю, на месте которого ныне располагается просторная детская игровая площадка, и гоняли затасканный футбольный мяч от одних футбольных ворот, штангами которым служили обычные палки, вкопанные в землю, до таких же других. Несмотря на то что нас обдувал довольно слабый и тёплый ветер, через пару дней я слёг с высокой температурой, к которой вскоре добавился глубокий кашель с кровью, и был отправлен испугавшимися родителями прямиком в соответствующее лечебное учреждение.
Двустороннее воспаление лёгких первую неделю почти не давало мне подниматься с больничной койки, заставляя с отвращением привыкать к пресной отвратительной пище и получать помимо надоедливых капельниц ещё по шесть уколов в день внутривенно, так как внутримышечные инъекции были просто невыносимыми по своей жгучести и моей нестерпимой от них боли. Когда первый курс антибиотиков подошёл к концу, мне уже достаточно полегчало и я был отправлен в общую палату детского отделения, в которой оказались ребятишки меня помладше. Они частенько увлечённо галдели, обсуждая героев мультсериалов и комиксов, играли в портативный тетрис, хвастались друг перед другом своими тематическими альбомами с наклейками и невольно раздражали медсестёр, то и дело выбегая в длинный коридор и носясь по нему из одного конца в другой.
В один из ранних вечеров, когда я лежал на своей кровати, а до отбоя оставалась ещё уйма времени, ребята прикатили в нашу просторную палату инвaлиднoе кресло на колёсиках, в котором сидела светловолосая девочка лет двенадцати-тринадцати в светло-голубой пижаме бoльничнoго образца и застенчиво улыбалась. Они остановили скрипучее средство передвижения около обеденного столика, развернули его спинкой к окну, расселись по краям коек и стали засыпать озадаченную девчушку бесконечными вопросами:
– А ты давно уже здесь лежишь?
– А что с тобой?
– А уколы болючие тебе колют?
– А когда обещают выписать?
Она отвечала негромко и добродушно, часто отшучиваясь, но с какой-то неуловимой ноткой горечи и безнадёги в своём тоненьком девичьем голосе. Через несколько минут простодушного «допроса» я поднялся на ноги, вытащил из прикроватной тумбочки большой апельсин и сел на стул рядом с ней.
– Вот держи, – добродушно сказал я и протянул ей светло-оранжевый плод.
– Спасибо! – с улыбкой ответила маленькая пациентка, имя которой нынче мне уже и не вспомнить, и протянула свои неимоверно худенькие ручки в мою сторону, с некоторым усилием переложив ноги с одной на другую.
«Как неестественно, – тут же пронеслось у меня в голове. – Настолько худенькие. Наверное, это из-за какой-нибудь странной бoлeзни…» – продолжил размышлять я, однако в этот момент к нам вошла молодая девушка в мeдицинском халате и, быстро оглядев всех присутствующих, строго спросила:
– Чем вы тут занимаетесь? Чего от неё хотите? – после этого она подошла к коляске, аккуратно её развернула и спешно выкатила из помещения.
В тот вечер ребята в палате продолжили обмениваться своими наклейками, играть в тетрис и разминать зубами каменную жвачку, которую отковыривали пальцами от нижней части стола, а я долго не мог уснуть, думая о том, что же всё-таки являлось причиной столь странного вида этой измождённой девочки.
На следующий день я выпросился у одной медсестры, которая, как я сейчас думаю, была простодушным интерном, выйти на широкую лоджию, дабы хоть немного подышать свежим воздухом.
– Только ненадолго, – понимающе наказала она, пропуская меня за полупрозрачную белую занавеску.
Как только я подошёл к ограждению площадки, в мои окрепшие лёгкие приятно влетел тот опьяняющий и кружащий голову воздух, которым можно дышать лишь в сосновом лесу, находясь совсем рядом с озером. Я сделал несколько глубоких вдохов, поднял голову и зажмурился, наслаждаясь лучами ласкового солнца.
– Оу, привет! – через несколько секунд услышал я приятный голос у себя за спиной.
Я оглянулся и увидел ту самую девочку, которой вчера отдал свой апельсин. Она была одета в тот же самый светло-голубой мeдицинский халатик и сидела на широкой кровати, рядом с которой стояло её инвaлиднoе кресло.
– Посидишь со мной? – добродушно спросила она.
– Конечно! – я согласно кивнул и присел с ней рядом, после чего посмотрел на альбом, что она держала у себя на коленях, и искренне поинтересовался: – Чем занимаешься?
– Рисую, – коротко ответила моя собеседница и вытащила из альбома лист, на котором был достаточно реалистично выведен чёрно-белый пейзаж.
– Что рисуешь? – мельком бросив взгляд на рисунок, спросил я.
– То, что вижу, – ответила девочка и указала своей до ужаса худенькой ручонкой вперёд на линию горизонта, – но я уже закончила.
– У тебя здорово получается! – удивлённо подметил я, посмотрев на её творение более пристально.
– Спасибо! Тебе нравится?
– Конечно! Ты хочешь стать художницей? – серьёзно спросил я.
– Было бы неплохо, – скромно улыбнувшись, ответила она.
– А почему цветными карандашами не рисуешь? У тебя нет цветных?
– Есть, просто настроение такое.
– А что случилось? – бестактно выпалил я. – Это из-за болезни?
– Можно и так сказать… анализы сегодня плохие пришли… – моя маленькая собеседница не успела договорить, как на лоджию внезапно выскочила пожилая санитарка и зашлась в непрекращающемся диком гвалте, глядя на меня глазами разъярённого зверя:
– А ты чего здесь прохлаждаешься? Давно полегчало? Тебя кто сюда вообще пустил? Ладно – эта, ей уже всё равно, а ты? Давай-ка живо в палату!
– Наверное, я пойду, – недовольно и униженно произнёс я, глядя на девочку, и на прощание добавил: – Ещё увидимся!
– Надеюсь… – робко ответила юная художница, печально улыбнулась и протянула мне свой только что завершённый рисунок. – На вот, возьми на память…
– Спасибо! – улыбнулся я в ответ, взял её творение, слез с кровати и с великой неохотой покинул лоджию.
Весь этот день я находился в подавленном настроении, продолжал получать свои тaблeтки, капельницы и уколы, меланхолично валялся на кровати и время от времени всматривался в подаренный мне пейзаж.
Вечером же дня следующего я поинтересовался у девушки-интерна, которая выпустила меня накануне на лоджию, о местонахождении своей новой знакомой и тут же был беспредельно шокирован.
– Этой ночью она скоропостижно скoнчaлaсь, – с искренней печалью в голосе ответили мне, – ты только не распространяйся особо об этом, не пугай ребятишек в палате.
***
И вот сейчас, вспомнив эту безрадостную историю о маленькой бедняжке, я поднялся на ноги, окинул взглядом комнату и подошёл к одной из фотокопий красно-белой бессмысленной абстракции, что находилась в подходящей по размеру рамке за стеклом. Сняв рамку со стены, я незамедлительно вытащил из-за стекла фотокопию и вставил в рамку подаренный мне чёрно-белый рисунок из прошлого. После этого я повесил рамку обратно, простоял перед ней ещё пару минут и пообещал себе, что завтра же с утра перестану тратить драгоценное время на всякое шалопутничество и непременно начну писать новый рассказ, но сперва поведаю своим читателям о маленькой милой девочке, которой не удалось стать великой художницей не из-за отсутствия таланта или банальной лени, а по причине роковой нехватки земных дней…
Автор: Александр Грем
