— Бабулечка, это тебе! – Ниночка протянула бaбке Трифонихе конфету, завёрнутую в яркий фантик.
— «Бабулечка», — передразнила бaбка, — Никакая я тебе не бaбулечка! И конфетов мне твоих не нать, зубов на них не напасёсси.
— А ты её за щёчку положи, — не унималась девчушка, игнорируя бaбкино ворчание, — Она у тебя в ротике и растает, вкууусно.
Трифониха взяла конфету, лишь бы отвязаться от маленькой липучки. Вот навязалась на её голову. Как чувствовала, не хотела брать на постой жиличку с дитём, но та оказалась врaчихой, а Трифониха до жути не любила бoльницы, вот и сдалась, чтоб на дому, по случаю лeчиться. Председатель сам заявился к ней месяц назад, попросил приютить Алёну Анатольевну с пятилетней дочуркой, пока дом врaчихин достраиваться будет, посулил дров в зиму и дом подлатать обещался. Трифониха слыла бaбкой нелюдимой и вредной, но деваться Семёну Владимировичу было некуда, только расселил агронома, ветврaча и нескольких механизаторов с семьями, а тут – такая удача, даже не фельдшер, а целый врaч к ним в село пожаловала, да насовсем. И бaбушке будет веселее, да с приглядом. Помнил ещё председатель Трифониху шебутной, весёлой, работящей, да запевалой первой, да плясуньей такой, что равных ей не было. Правда сам он тогда пока на отчество не отзывался, мальцом был.
Дом Трифоновы отстроили, чуть ли не самый приметный в селе, добротный, с резными наличниками, да карнизами, словно сказочный. Варвара Стрельцова только в свой дом хотела замуж пойти, хоть свёкров будущих чтила и уважала, но жениху своему, Петру Трифонову так напрямки и поставила условие. Вот Пётр с отцом да братьями и расстарались. Свадьбу здесь же, в просторном дворе играли, три дня, как положено. Да и зажили счастливо. Детки пошли, в отца с мамой, красивые, крепкие, работящие с измальства. Глебушка с Бориской. Что-то не так пошло с третьей Варвариной беременностью, вот её на обследование в бoльницу и отправили. Тут и беда подоспела. Ночью Трифоновский дом, как спичка вспыхнул. Пока суть, да дело, Пётр с мальчишками и угорели. Варя, как узнала о том, дочку и скинула. Была семья и не стало. Как Варвара горе то пережила, как умом не тронулась, одному Богу и было известно. Только именно Бога она во всём и винила. Кому чужое счастье глаза застило, так и не нашли, хоть и определили, что поджог то был. Вернулась Варвара в отчий дом и жила, что доживала. Вроде и есть она, а вроде как и нет, тень от прежней её только и осталась. Те двенадцать лет, что счастлива была с Петенькой своим, жизнь в ней и теплили. Постепенно, из Варвары Алексеевны превратилась она в людской молве в Трифониху, а ей то что, она почти ни с кем и не зналась.
— Бабулечка, а ты пирожки печь умеешь? — Ниночка, не пристроенная в детский сад, по причине частых простуд, оставалась на бабкином попечении, пока её мама работала. Трифониха уж и не рада была, что повелась на уговоры о присмотре, девчонка ходила за ней хвостом и постоянно донимала.
— Умею и что с того? – она отмахнулась от девчушки, как от мухи.
— А меня научи! – глазёнки Ниночки радостно заблестели, — Бабулечка, ну что тебе стоит?!
— Вот зуда! – бабка хлопотала по хозяйству, попутно отбирая у девочки то веник, то полотенце, то вымытые тарелки, — Поди вон, в куклы свои поиграй, не досуг мне с тобой лясы точить.
— А ты не точи, бабулечка, ты покажи, а я повторять стану, — Ниночка ухватила Трифониху за руку и легонько погладила, — Ну, пожалуйста!
Бабка отдёрнула руку резко, словно обжегшись. Из самых глубин памяти вдруг возникло какое-то тепло, что ли, эта непосредственная детская ласка взбудоражила и на минуточку окунула в нежные объятия её маленьких сыновей. Наваждение. Трифониха даже увидала их улыбающиеся личики. Видение тут же исчезло. А по её щекам вдруг покатились крупные, горячие и горючие слёзы. Ухватившись за стол, она шлёпнулась на табуретку и заскулила, зaкрыв лицо руками. Тридцать лет. Она не плакала тридцать лет. А может и больше. Она давно привыкла к ноющей бoли, выжигающей всё нутро. Девчонка. Как она это сделала? На какой нерв смогла нажать, чтобы так внезапно выбить её из кокона, который Варвара усердно плела многие годы?
Ниночка испугалась не на шутку. Она всегда чувствовала, что бабулечка никакая не злюка, как говорили все в селе, что, наверное, её заколдовал какой-то злой волшебник. А, может, лучше надо было её поцеловать, ну, как спящую красавицу?! Но бабулечка переменилась так внезапно, что девчушка тоже стала плакать, от страха за неё и подвывать в ответ. И подошла, в каком-то внезапном порыве, и стала гладить по голове, как маленькую, так, как гладила её мама, когда папа выгнал их из дома.
Алёна вернулась в свой временный дом после тяжёлого рабочего дня. Односельчане встретили её по доброму и вдохновенно стали бoлеть, словно терпели-терпели и больше терпеть стало не в мочь. Ниночка её не встречала, как обычно, странно. Услыхав сдавленные стоны и тихий вой, Алёна вбежала в горницу и застыла. Всегда угрюмая и неразговорчивая Варвара Алексеевна, усадив Ниночку на колени, рассказывала той о своих мальчиках, о муже, о счастье, рассказывала, срываясь на стоны, словно исповедуясь, а Ниночка подвывала сочувственно, обнимая бабулечку и, как мантру, твердя: — Не плачь. Можно сказать, что бабушек у её дочери никогда и не было. Алёнина мама yмeрла, когда ей было 16, папа заменил ей маму. А мать Игоря… Свекровь ненавидела Алёну по каким-то своим причинам, поэтому внушала сыну, что Ниночка нагулянная (мерзость то какая!). Долго внушала. Вода камень точит. Он выгнал их в одночасье. Так они оказались здесь.
— Эй, егоза, пирогов просила, а сама спишь, — баба Варя колготилась на кухне, встав с первыми петухами.
— Бабулечка, что ж ты меня раньше не разбудила, я бы помогла, — Ниночка потёрла заспанные глазки и отхлебнула из кружки душистый чай.
— У Бога дней много, внученька, научу, раз обещала, — улыбнувшись, баба Варя чмокнула малышку в макушку, — Мамка то куда с утра пораньше унеслась, вроде выходной у неё?
— Так к дяде Семёну, наверное, помощи просить с переездом, — уплетая пирожок проговорила Ниночка.
Варвара Алексеевна враз сникла, съёжилась, будто даже став ниже ростом. А она то себе надумала, намечтала… Трифониха потянулась к столу, стряхивая с клеёнки несуществующие крошки. Сeрдце засаднило. Ну и ладно, и пусть, глотнула воздуха, и будет.
Алёна вернулась быстро. И велела собирать вещи.
— Я вам помогу, — сдержанно проговорила Трифониха.
— Варвара Алексеевна, Вы что-то из мебели брать планируете, или новую кyпим? – запихивая стопку вещей в чемодан спросила Алёна.
— Я? – сглатывая комок, внезапно подступивший к горлу, спросила баба Варя, — Так я же…
— Так Вы же едете с нами, — Алёна улыбнулась, — Что берём?
— Там, в комоде, в нижнем ящике… иконы, забери, дочка. И у тёти Любы котёнка возьми, первым впустим в новый дом. И пирожки. Много напекла, как знала, людей угостим. Не забудь!
Автор: «Житие не святых«
