Тётя Катя брела домой после ночного дежурства. Устало вздыхая и позевывая, она аккуратно обходила лужи, оставшиеся после недавнего дождя.
Внимание её привлекло чьё-то фырканье. Насторожившись, (мало ли чего), тётя Катя покрепче сжала сумку и огляделась. Мокрая сонная улица в столь ранний час была пуста. Даже собак не было видно. Однако непонятные звуки продолжались.
Тётя Катя прислушалась. Невдалеке от того места, где она остановилась, вдоль дороги шла вырытая ремонтниками ещё в прошлом году канава.
Фырканье и хлюпанье доносилось оттуда.
Осторожненько ступая по досточкам и вдавленным в грязь кирпичам, тётя Катя добралась до канавы и глянула вниз. На дне её, в коричневой жиже, барахтался облепленный грязью мужчина, безуспешно пытаясь встать на ноги, оскальзываясь и падая.
— Ух, ты! — доносилось из канавы — Уф!
— И чего же это ты, милок, так набрался? — с укором проговорила тётя Катя.
Мужичок поднял к ней запачканное глиной лицо и, вздохнув, ответил:
— Бес попутал, матушка.
— Вот то-то и оно, — покачала головой тётя Катя. — Мой-то, покойник, тоже всё путался, пока под поезд не угодил в пьянoм виде. Давай, что ли, руку.
Помогу.
— И тётя Катя наклонилась над канавой.
Канава была неглубока, но стенки её после дождя стали скользкими и липкими. С трудом найдя, куда поставить ногу, пьянчyжка выполз из неё на брюxе и уже на твердой земле поднялся.
— Измазал я Вас, матушка, — пробормотал он смущенно. — Благодарю. Кабы не Вы, так бы там и сидел.
— Какая я тебе матушка, — вытирая руки об траву, прокряхтела тётя Катя. — Екатерина Федотовна я. А ты кто будешь? — спросила она распрямляясь.
— Ангел я, Екатерина Федотовна. — покаянно опуская голову, поведал спасённый.
Глиняная жижа облепливала его всего, стекая по пиджаку и хлюпая в ботинках.
— Все вы — ангелы. — фыркнула тётя Катя и, вздохнув, спросила — Жена-то хоть есть?
— Нету, матушка, — слезно отозвался ангел.
— Нету!
— Пойдём ко мне, что ли. — поглядев на смиренно ковырявшего ботинком грязь, сказала тётя Катя — Обчистить тебя надо.
После cмeрти мужа (хороший был человек, только пил много), тётя Катя осталась одна и, хоть была ещё молода и привлекательна, пары себе так и не нашла. Слыла она грозой окрестных улиц, и мужики невольно втягивали головы в плечи, когда слышался её громовой голос. Была тётя Катя сильна, как грузчик, и необычайно впечатлительна. Растрогать её можно было буквально до слёз. Двух своих кошек — Турку и Бирку — она обожала и отдавала им всю свою нерастраченную ласку.
— Во дворе не шуми, — подходя к дому, строго сказала тётя Катя. — Спят ещё люди.
Повезло тебе, что я с ночной смены шла — заметила, как ты в канаве купаешься.
— Ой, повезло, матушка, иначе не скажешь.
— Да какая я тебе матушка?! — прошептала гневно тетя Катя, вталкивая мужчину в свой палисадник.
Отмывшись, пьянчужка оказался похожим на колобка: ниже тёти Кати, пухленький, румяный, с развесёлыми голубыми глазами и каштановыми кудряшками, обрамляющими сияющую лысину, величиной с блюдце.
Веяло от него чем-то уютным, домашним и, поглядев как он пьёт чай из блюдечка, натянув на себя большую тельняшку покойного мужа, тётя Катя тоскливо вздохнула и пододвинула ему варенье.
— Благодарствую, Екатерина Федотовна, — отставляя пустую чашку, сказал спасённый.
— Как звать-то тебя? — спросила тётя Катя, сообразив, что за стиркой забыла узнать имя гостя, тихо сидевшего в углу, прикрывшись газеткой.
— Матвей, матушка, Матвей.
— А отчество?
Не мальчик ведь — на имя отзываться.
— Отчество? — Матвей почесал лысину пальчиком, словно вспоминая. — Семёнович! — радостно отозвался он, наконец.
— Ну, вот что, Матвей Семёнович, — вставая из-за стола, сказала тетя Катя — Завозилась я тут с тобой, а мне поспать надо. Вечером у племянницы именины, надо поздравить.
— Как же я пойду, матушка? Одежда ведь моя мокрая, — встревожено спросил Матвей, глядя как хозяйка убирает со стола посуду.
— Да кто же тебя гонит? — усмехнулась тетя Катя. — Я лягу, а ты, вон, хоть газетку почитай. А то и сам ложись на диванчике. Я тебе простынку дам. Отоспишься. Бoлит голова с похмелья?
— Бoлит, матушка — отозвался Матвей.
— А разбудить тебя когда?
— А я сама поднимусь. Привыкшая. — и тётя Катя, достав из шкафа простыню и подушку, вручила их Матвею. — Пледом укроешься.
— А не боитесь, Екатерина Федотовна, вот так мужчину у себя в доме оставлять?
— Был бы ты мужчина, — вздохнула тетя Катя.
— А так смех один. А yкрадешь чего, так тут и красть особенно нечего.
И она величественно и устало поплыла в соседнюю комнату. Скрипнула большая кровать — под весом тети Катя прогнулась панцирная сетка — и все стихло.
Матвей Семёнович пошептал что-то в окошко, горько вздохнул, перекрестился и, постелив себе на диванчике, свернулся калачиком.
Вечером тётя Катя принарядилась.
Сделала причёску, платье новое из шкафа достала, глаза и губы накрасила. Не Баба — Яга какая-нибудь, а ягодка в самом соку.
— Я, Екатерина Федотовна, часы починил, — поглядывая на похорошевшую тётю Катю и краснея, сообщил Матвей Семёнович.
— Ой, какая умница! — всплеснула руками тётя Катя, услышав как на кухоньке закуковала кукушка.
— Ну, спасибо, удружил.
Обернувшись от зеркала, тётя Катя взглянула на Матвея.
Тот умильно улыбнулся и снова потупился в пол: в тельняшке, брюках, не по росту, в шлепанцах на босу ногу, было в нём что-то беспризорное и трагическое.
«Мужик, он и есть мужик, — подумала тётя Катя.
— За всяким мужиком глаз да глаз нужен.»
По своему истолковав её молчание, Матвей начал собираться.
— Мне, Екатерина Федотовна, пора. Одежда моя высохла. Благодарствую. Простите за неудобство. Пора.
— Да куда же ты пойдёшь? — спросила тетя Катя тихо и села на стул, потому что ноги её держать перестали.
Потоптавшись у дверей, Матвей Семенович зашмыгал носом.
— И то верно, матушка, — пробормотал он. — Идти-то мне некуда. Нет у меня тут никого.
— И он с надеждой вскинул на нее голубые глаза.
— Оставайся, — решила тетя Катя.
— На работу тебя устрою. Нам сторожа на складе нужны. Не объешь.
— Я, матушка… — начал, было, Матвей.
— А теперь одевайся, опоздаем к племяннице.
Вольно вздохнув от принятого решения, тетя Катя принялась обуваться.
— Но, чур, не пить! — потребовала она у Матвея, ловко повязывая ему галстук мужа.
— А то…
— Что ты, что ты, матушка, — залепетал Матвей, вися на галстуке.
— И не называй меня на людях матушкой!
Вечером кровать скрипела ещё сильней. Не скрипела, а пела, как во времена, когда жив ещё был тёти Катин муж, горький пьяница, но человек хороший, душевный.
Матвей тоже душевным оказался. Даже, надо сказать, деликатным. В гостях ухаживал, как настоящий кавалер.
И не пил! Ни капли! Когда предлагали — испуганно отмахивался и косился на тётю Катю.
— Ты кем будешь-то? — шепотом спросила тётя Катя, толкнув в бок пригревшегося Матвея.
— Часовщик?
— Ангел я, матушка. Самый что ни на есть настоящий, — так же шёпотом ответил он.
— Ну, да. Ангел.
Скажешь тоже.
Что же ты в канаве валялся, раз ты — ангел?
— Все они, матушка, — черти полосатые, — горько вздохнул Матвей. — Отправили меня одну бабушку в рай проводить. Хорошая была женщина. Добрая. Ну, соседи, родственники, туда — сюда, поминки. Пьют, плачут. Истории разные про покойницу вспоминают.
Дай, думаю, успокою их. Уж больно они по покойнице убиваются. Скажу им, что ей теперь лучше, чем собравшимся. Ну, я в человека и обернулся. А чертям только того и надо. Пошли воду мутить. Не успел оглянуться, как напился.
— Ох, ты, Господи! — вздохнула тетя Катя. — Язык у тебя без костей. Что ж ты, если ты — ангел, не улетел обратно?
— Так я не могу, матушка. Крылья спёрли черти, окаянные.
— Ох, спи уж, окаянный, — пробормотала тетя Катя, которой сквозь дрему рассказ Матвея показался сказкой.
Так они и зажили. Матвей письма писал, говорил, что просит крылья прислать, если опять на землю случится оказия. Но…. то ли в рай сейчас кандидатов нет, то ли почта до небесной канцелярии долго идёт, — зима наступила.
Тётя Катя Матвея сторожем устроила, вместе на смену ходили. Дома Матвей всю мужскую работу переделал, на базар с тётей Катей ходил, тяжести ей носить не позволял, за кошками смотрел.
— А что, если нам ребёночка завести? — говаривал он, пристраиваясь к тёте Кате под бочок в тёплой постели. — Я, видно, тут останусь, зажили бы, как люди.
— Да, ну тебя, — смеялась тетя Катя. — Какой ещё ребёночек? Cтaрая я.
— Ты у меня, матушка, в самом соку — отзывался Матвей. — А потом, я…. всё же, какую — никакую силу имею. Ну-ка мы чудо сотворим?
— Сотворим, сотворим, — смеялась тётя Катя и тушила свет.
Однако, посмотреть на свое творение Матвею не пришлось. Однажды утром, аккурат, когда они с работы вернулись, и Матвей жену спать уложил, в дверь постучали. Тётя Катя слышала, как Матвей дверь открыл и на кухне с кем-то шептался. Потом сон её сморил, да такой крепкий, что как ни звал её Матвей, как ни тормошил, а толком разбудить не смог.
— Пора мне, Катерина Федотовна, — сказал он, гладя жену по щеке. — Не обессудьте, что так вышло. Крылья прислали. На базар мы вчера собирались, так я сходил. Берегите себя, Катерина Федотовна, я, как смогу, пришлю весточку.
С тем и ушёл…
Тётя Катя проснулась уже под вечер. Странный такой сон ей случился, что хотела раньше глаза открыть, да не смогла. На кухне сумки стояли с картошкой, бураком, ну, в общем, все, что надо было. Зарплата Матвея лежала, что недавно получил. А самогО его не было.
Только те вещи и пропали, в которых его тетя Катя из канавы вытащила. А на полу, у двери, пара перышек валялись. Белых таких, лебединых. Посмотрела на них тётя Катя, села и завыла. Кем бы там Матвей ни был, а «чудо» они все-таки сотворили, и ожидалось оно к октябрю.
Родила тётя Катя мальчика. Голубоглазого. Митей назвали. И до чего шкодливый ребёнок получился — сил нет!..
Однако, умный да ласковый, к матери так и льнул. Как на ножки встал — тёте Кате письмо пришло от Матвея. Писал, что за оплошность его и позорное поведение был он сослан облака считать.
Писал, что очень, мол, тоскует, только вот вырваться нет никакой возможности.
Тётя Катя повздыхала немного и спрятала конверт в ящик с документами.
Обратного адреса Матвей не указал, куда было писать, что сын родился…
Однако, Матвей каким-то образом о потомстве узнал. Летом, как раз когда тётя Катя Митькины вещи во дворе вывешивала, явился он. В пиджачке своём, в ботиночках, пуговицы на рубашке оборваны, глаза сияют.
— Сбежал я, Катерина Федотовна, — говорит. — Страсть захотелось на мальца поглядеть.
— Ну, погляди, погляди, — отозвалась она, да и съездила его мокрой Митькиной майкой прямо по физиономии.
По глазам его, бесстыжим. Весь двор видел. Потом уж она расплакалась и в дом его повела. Он ей все объяснял чего-то…
Так и живут.
— С причудами он у меня, — говорит Екатерина Федотовна. — Но мужик хороший.
Часто я эту пару вижу. Она — статная, яркая, все такая же красивая, гордо плывет по улице, а рядом Матвей — пониже её, лысина в ореоле кудряшек, животик, глаза сияют. Ведёт её под ручку, как королеву.
И Митька рядом.
Не знаю, ангел — его папа или нет, а мальчишка — точно чертёнок получился.
Но, красивый, голубоглазый…
Автор: Елена Савранская
