Он жил только ради ее улыбки. Бегая, как хомяк по колесу: работа, магазины, детский сад, школа. И помимо этого — родной, любимый человек, так нуждающийся в уходе. Нанял сиделку. Иначе никак.
Мать приходила, брезгливо морщила нос.
— Как пахнет в комнатах! Cмрад какой-то. Свежего воздуха не хватает. Ты о детях подумал? Сдай ее в дом инвaлидoв. Хвaтит мyчиться!
Он думал о детях. И комнаты проветривал. И сидел возле постели жены. Когда она спала и падала тень от длинных ресниц. Казалось, это дyрной сон. Вот Алька встанет и скажет: «Как тут мои любимые гномики? Ваша Белоснежка сейчас начнет делать для вас сказку!».
Она так шутливо называла его и детей. Восьмилетнего Ваську и четырехлетнюю Машу. Жена никогда не бoлeлa раньше. Даже простудой. Анатолий вспоминал, сколько раз валялся с температурой, когда Алька делала ему компрессы. Заставляла дышать над горячей картошкой. Ставила банки. Бегала по знакомым и искала бруснику, потому что ему так хотелось брусничного морса. А летом убегала на выруба, чтобы найти побольше малины — потому что дети так любили это варенье. И когда заболел еще будучи шестилетним их Васька, Алька, xyдaя, маленькая, носила сына на руках, как ляльку. А он все цеплялся за нее и хныкал: «Мамочка». И Машка была тогда совсем крошкой. Но она успевала все, его жена. И всегда улыбалась. Денег не хватает? Ничего, прорвемся. Одежды новой нет? Перешью. С едой проблемы? Давайте огородик заведем, овощи- ягоды свои и дети на свежем воздухе.
Его рафинированная мама Эльза Германовна считала Альку недалекой и слишком простой.
— Толечка! Ты ж у меня как кинозвезда. Ну зачем она тебе? Она ж как воробышек. Незаметный, маленький, серенький. Волосы — серые. Глаза — серые. Ходит вечно в чем-то сером. Не чета тебе. Уж как по тебе Лизка сохла. Дочка директора, между прочим. А ты связался с этой… Молью побитой, — причитала мать.
Анатолий не слушал. Без Альки все теряло смысл. Он был кораблем, а она — маяком. Корабль шел уверенно, потому что видел свет от маяка.
А потом Алька внезапно забoлeла. Она мужественно боролась, но… Слегла. И кожа стала серой, как бумага. Потускнели глаза. Волосы стали вылезать.
— И раньше не красавица была, а теперь чисто ведьма! Ой, горе! — вздыхала мать Анатолия.
Он старался с ней не ругаться. Эльза Германовна была тяжелым по характеру человеком. Ее муж и отец Анатолия, Вячеслав, во всем всегда соглашался с женой, зная, что спорить — себе дороже.
— Слава небесам, хоть дети на тебя похожи! Что Васенька, что Маша. Красивые у меня внучата. А если бы в нее пошли? Страшно представить даже! — передергивала плечами Эльза Германовна.
Говорить Алька тоже мало стала. Было тяжело. Только иной раз силилась улыбнуться через бoль. Он нанял сиделку, потому что сам не успевал. И как-то разговаривая с ней, почувствовал, как кто-то тянет его за руку.
Маша. Дочка смотрела снизу и вдруг спросила:
— Папа, а зачем мамочке памперс? Она же большая! Памперсы только для малышей! Вот для пупсика в моей коляске! Да?
— Родная. Мама забoлeла немножко. А когда взрослые бoлeют, то они становятся, как детки — слабые, нежные, беззащитные. И им могут понадобится памперсы. Но скоро мамочка поправится, вот увидишь! — Анатолий прижал дочку к себе.
— Она нас давно «гномиками» не зовет. Почему? И сказки нет, — всхлипнула Маша, глядя на отца большими темными глазами.
— Мама просто устала. Скоро, вот увидишь, совсем скоро, потерпи, она на ножки встанет, — произнес он.
— А к океану? К океану мы поедем? Мама обещала когда-то показать нам океан! — доверчиво прильнув к отцу, спросила Маша.
— Конечно. Сразу поедем. Океан такой огромный! И там много всяких чудесных рыбок! — улыбнулся он.
Шли дни. Анатолий страшно уставал на работе. Дома нужно было сделать уроки с сыном. А Машу собирать с садик. Отец неумело заплетал косички, делал хвостики.
— Да подстриги ты ее! Волосы густые, отрастут! — ворчала его мать.
— Нет. Алька говорила, что волосы у Маши… — начал он.
Но мать не выдержала, закричала:
— Что Алька твоя? Она лежит, как овощ. Детей только пугает своим видом. Убери ты ее из дома, дышать нечем. Зачем ты губишь себя, сынок? Все знакомые за спиной шепчутся, жалеют тебя. Найди ты себе молодую да здоровую бабу. Ты ж такой красавец у меня!
— Мама. Прекрати, мама, — только и смог ответить Анатолий.
Вышел из комнаты. Не выдержал, заплакал.
Только сегодня на работе был разговор с друзьями.
— Эх, Толяныч. Завидую я твоему терпению. Если б моя год лежала…. Не знаю, развелся бы точно. Баб-то полно. И я не монах. Это ж надо ее мыть, переодевать, на руках носить. Фу, блин. Оно тебе надо?
— Толя, жаль Альку. Но у тебя ж дети. Поступи ты как человек. Сдай в интернат ее какой-нибудь. Там уход будет. А ты навещать станешь.
— На тебя Ленка, экономист, глаз положила. Говорит, не мужик, конфетка. Вот бы на меня так женщины вещались! Пригласил бы ты ее домой! Ну что так на меня смотришь? Я мужика знаю, у него тоже жена лежачая была. Так он терпел-терпел, а потом стал водить к себе даму ceрдца. Супруга-то не видела, она ж не вставала. А потом как окочурилась, так он и женился тут же. Время себе, считай, сэкономил, — такие слова слышал Анатолий со стороны.
И спорил, доказывал всему миру, что не надо ему никого, кроме Альки. Они ж выросли вместе, в одном дворе. И он помнит, как она, смешная белобрысая семилетняя девчонка, однажды подбежала с огромной палкой, когда его окружили пятеро пацанов. Защищать и спасать прибежала. А он что, бросить ее сейчас должен?
Анатолий прошел в комнату. Жена открыла глаза. Он подошел, взял ее на руки, начал укачивать.
— Толя… — просипела вдруг Алька.
— Что, милая? — наклонился он.
— Толя… Ты живи, Толя. Ты… Найди себе кого-нибудь. Я… я все, Толечка. Некрасивая. Убогая. Только пусть она детей не обижает. Прости, — Алька тонким, как у паучка, пальчиком, провела по его щеке.
— Найди? Я? А что вы… Что вы все мне советуете-то? Я ж не в магазине. Чтобы куклу новую вместо сломанной Маше покупать. Да не нужен мне никто, кроме тебя, слышишь? Жить с тобой, уйти потом с тобой. Все с тобой! Я люблю тебя, люблю больше всего на свете, Алька! Я буду носить тебя на руках еще сто лет! Пока ты не встанешь! И красивая ты у меня, слышишь! Ты всех красивее! Алька, не оставляй меня! — зарыдал Анатолий.
Прибежали дети. Они не ударились в рев, просто тоже подошли к маме.
Алька молчала и смотрела на них. Потом протянула руку. Дети и Анатолий крепко схватились за нее.
После школы поил маму чаем Васенька. Одевал ей носочки, заботливо укрывал одеялом. А четырехлетняя Маша научилась читать. И по-детски медленно, неуклюже, но начала читать маме сказки. Они не бегали во дворе, а каждую свободную минуту проводили с мамой.
— Сынок! Я внуков с собой на море заберу! Я такие путевки достала! — с улыбкой пришла к ним в гости Эльза Германовна.
— Нет. Нет, бабулечка. Мы не поедем. Потом поедем! Когда мамочка поправится. К океану. И ты с нами, ладно, бабушка? — в унисон проговорили Вася и Маша.
— Совсем детям голову задурил! Готовь ты их к тому, что матери скоро не станет. Что за дурь и блажь? Какой океан? Толя! Опомнись! Твоя жена обречена! — пробовала призвать сына к чему-то Эльза Германовна.
— Мы победим, мам. Любовь всегда побеждает! — твердил ее упрямый сын.
Еще он любил вынести жену на руках на балкон, завернуть ее в плед. И вместе с детьми пить какао и смотреть на звезды. Не всегда Алька могла сфокусировать взгляд, порой она просто тихонько лежала у него на руках. Но не было никого счастливей их семьи в тот момент.
Прогнозы врaчeй были неутешительные. И все вокруг, казалось, были готовы к тому, что Анатолий практически стал вдовцом. Даже порой забывали о том, что Алька еще жива. Все. Кроме него и детей.
А однажды он не смог дозвониться домой. Стационарный телефон молчал. Сиделка не отвечала. Попросил мать съездить, проверить, но та отправилась к портнихе, буркнув: «Освобожусь, забегу. Но не надейся на меня особо!». Тревожно билось ceрдце. Забрав сына из кружка и дочку из садика, Анатолий ехал домой. Не стал ждать лифт, побежал через две ступеньки. За ним неслись малыши.
— А тут это… Машина приезжала. Забирали кого-то. Вроде простыней накрыли, — вцепилась в него соседка с третьего этажа, Нина Петровна.
Он привалился к стене, чувствуя, как выступил холодный пот. Снизу глядели дети. Маша схватила отца за ноги, а Вася, заплакав, побежал наверх, домой.
— Сынок! Стой, сынок! — Анатолий бросился за ним.
Открыл дверь дрожащими руками, вбежал в комнату. Алькина постель. Ее нет. Одеяло брошено на полу. Так не бывает. Этого просто в природе не может быть. Потому что без нее ему тоже ничего не нужно. У них же сказка! Она должна закончиться хорошо.
И тут он услышал крик дочери. Шатаясь, пошел на кухню. Там, возле окна, стояла… жена. Она робко улыбалась им, держась за стену. Несколько шагов к ней казались вечностью. А потом он просто подхватил Альку на руки, уткнувшись в волосы, которые пахли ромашкой.
— Анатолий! Это вопиющее безобразие! У вас почему двери открыты, а? И сотовый на тумбочке, и ключи! Алевтина! Встала, наконец. Сподобилась! Надо же больше года болеть! Ох, и намучился мой сыночек! А я всегда говорила, что ты поправишься! Ты ж моя дорогая! — нацепив на лицо сияющую улыбку, бросилась к Альке Эльза Германовна.
Они поехали на океан. И Алька долго смотрела вдаль, глядя, как резвятся, окатывая бабушку брызгами воды, дети. Анатолий, прижав к себе жену, помахал матери. Да, с характером маман у него. И гадости говорит. Но в последнее время усовестилась, что ли. Эту дорогую поездку проспонсировала. Стала как-то мягче, что ли.
— Знаешь, мне однажды было так плохо. Я вдруг увидела себя со стороны. Как вы сидите у моей постели, а я вверху, возле потолка словно. И мне даже было не бoльно. А потом я поняла: пусть лучше бoль, но с вами. Только бы видеть вас всех. Обнимать. И стала пытаться вставать. Сиделка-то мне помогала. Я ее просила о моих маленьких успехах молчать. А когда встала, отпустила ее. Хотела сюрприз сделать, — Алька прижалась к щеке мужа.
— Он удался, моя Белоснежка. И знаешь, все преодолимо, потому что теперь ничего не страшно! Мы же семья! — рассмеялся Анатолий.
Позади них плескался бескрайний океан…
Автор: Татьяна Пахоменко
