— Звони детям, второй день с кровати тебя стаскиваю, а у меня радикулит, так, Маша, не пойдёт.
— Отлежусь я, Серафима, и встану, ты потерпи немного, подай мне настойку ногу и руку растереть.
Мария Ивановна лежала на своей панцирной кровати, стоящей у стены, и всячески показывала соседке, что силы в ней хоть отбавляй, просто в спину что-то вступило. Но Серафима Андреевна всё понимала, догадывалась. Спину вечно прихватывало и у неё после огородных дел, но тут было что-то другое.
— Маша…, я серьёзно, не затягивай с врачами. В прошлом году твоего Степана не стало, тоже отмахивался, ерунда.
Мария Ивановна отвернула голову к стене, чтобы скрыть слёзы. Прошлой весной не стало её горячо любимого мужа, Стёпочки, и Маша, словно заводная игрушка, потерявшая болтик, стала рассыпаться на части. Тело, словно отвергало новость и давало сбои с завидной регулярностью.
Детей беспокоить не хотелось. У них дела, своя жизнь, больная мать не к месту и не ко времени.
Младший сынок — военнослужащий далеко, на Дальнем Востоке. Последний раз Гришу видела мать пять лет назад в проезжающем мимо поезде. Несколько секунд. Поезд нёсся от станции к станции, а Маша с мужем стояли у шлагбаума и махали сыну. Вот и всё. Звонил тоже редко. Родители понимали. Есть такая профессия — Родину защищать.
Средний, Сева, жил в Красноярске, тоже далеко от родителей. Строил бизнес, крутился, в свои пятьдесят на юбилей обещал навестить родителей, но приехал только на похороны к отцу.
Со старшей дочерью Татьяной два года назад случилась беда — несчастный случай, в гололёд упала с лестницы. Долго не могла ходить, перенесла несколько операций. Восстановление шло медленно, но шло.
Звонить детям, у которых и своих хлопот много, из-за болезни Мария не хотела. Но соседка настаивала и убедительно хмурилась.
— Приехать не могут, так пусть заберу ненадолго, — не переставала Серафима.
Ей бы звонить было некому. Единственный сын беспробудно пьянствовал, шатался по деревни и жил у всех женщин, что его привечали, по очереди.
Серафима подала Маше настойку и села рядом на стул.
— Как-то быстро мы с тобой, Машуль, жизнь прожили, скоро уже и восемьдесят, — устало бросив руки на колени, сокрушалась соседка.
— Хорошо мы жили, и ещё проживём, ты чего?
— Чего-чего. Время наше подходит. А мы не хотим этого замечать, пыжимся, стараемся.
— Серафима, а ты отдыхай больше, давай, поднимай меня, помоги.
Соседка помогла Маше сесть на кровать и ушла.
Мария Ивановна ещё долго сидела, собиралась силами, смотрела на телефон, лежащий на тумбочке у кровати, но брать его не спешила.
Серафима нашла Марию на следующий день, лежащую на полу, со скривившейся левой частью лица, и неестественно скрюченной левой рукой. Соседка долго бегала рядом, потом догадалась вызвать скорую.
— Дома я всё помыла вчера, мало ли что, — Серафима смотрела на соседку, вернувшуюся из больницы, с явной жалостью. — Теперь точно нужно звонить детям, Маша, я одна не справлюсь.
Речь у Марии Ивановны почти не пострадала, но говорила она так, словно долго вспоминала слова, тянула их.
Первому мать позвонила Севе. Трубку взяла его жена, Ольга. Она долго слушала свекровь, не перебивая, потом сухо сказала: «Я передам» и повесила трубку.
Младшего сына мать застала на какой-то важной встрече. Тот ответил сразу, долго сокрушался о здоровье Марии Ивановны и сообщил, что вышлет денег на сиделку и готов оплачивать Серафиме Андреевне уход. О приезде промолчал, только добавил, что жена с детьми в отпуске на море, и билеты обратно уже куплены, нельзя обменять.
Мария Ивановна отдала телефон Серафиме и повернула голову к стене.
— Маш, ну раз так, вдвоём будем. Мы и раньше с тобой всё вместе делали и сейчас будем. Медсестру, правда, нанять надо будет или выписать бесплатно, узнаю.
Серафима Андреевна старалась говорить бодро и быть небезучастной, словно они с Машей собрались варить сто литров варенья, а не бороться с болезнью, но отвернувшись от соседки, сама не сдержалась, заплакала.
На неделю зарядили дожди. За окном и в комнате было сумрачно, душно и влажно. Серафима заглядывала часто, не давала своей подопечной скучать и тосковать. Принесла мячик с колючками и велела катать его по руке. Маша протестовала, требовала оставить её в покое и дать спокойно дожить свои дни.
В пятницу, после обеда, в дверь настойчиво постучали. Серафима и медсестра знали, что открыто и не тратили на условности время. Это был кто-то чужой.
Мария Ивановна, как могла, произнесла:
— Войдите.
— Где моя любимая тёща? — звонко раздалось из-за открывающейся двери.
— Колечка! — протянула правую руку Мария Ивановна.
— Лежите, лежите. Ну что тут у вас? Та-а-ак! — мужчина осмотрелся, помыл руки, стул поставил ближе к тёще и сел рядом.
— Не всё плохо. Я думал хуже…
— Ты один, Коля? — не вытерпела женщина.
— Да. Мария Ивановна, один.
— А как же Танечка?
— С ней мальчики и две подруги. Они справятся.
Мария Ивановна не понимала, что происходит. Тане она не звонила, о том, что с ней случилось, не сообщала. Мать созванивалась с ней пару раз в месяц, как с остальными детьми, но говорила, что всё хорошо.
— Григорий вчера позвонил, — словно, опережая вопрос, начал Николай, — спрашивал, будем ли мы скидываться на сиделку.
Мария Ивановна заплакала.
— Ну-ну. Я же приехал не слёзы вытирать. У меня опыта ого-го сколько с Таней теперь.
Дочку муж не бросил, когда произошло несчастье. Чётко распределил обязанности между уже взрослыми сыновьями. Все стали жить по жёсткому графику и знали, кто за что отвечает. Так оказалось намного легче.
— Я на дней пять приехал, осмотрюсь, пойму в каком вы состоянии, а дальше видно будет.
И полетели дни. У Николая всё выходило играючи. Такой солидный, с сединой мужчина и сиделка. Он больше походил на доктора, ему бы белый халат… Сам уже дедушка. Три дня женщина не отводила глаз от Коли, для неё он был и оставался Колей, которым она его в первый раз увидела с Танюшей. Такой же уверенный во всех своих действиях, настоящий мужчина.
Первое время Мария Ивановна очень стеснялась зятя, но он всего один раз объяснил, что помощь не знает пола, и тогда всё наладилось. Женщина просто закрывала глаза, когда Николай обслуживал её. Но руки у него были тёплые и родные, не то что у сиделки, которая приходила. Мария Ивановна ему доверяла.
— Та-а-к. С Таней я уже разговаривал. До конца лета мы с ней поживём у вас, а осенью переедем к нам. Там я уже договорился с реабилитационным центром, документы подал, нас примут…
Мария Ивановна боялась самого страшного — одиночества. Сейчас она слушала, что говорил ей зять, и радовалась. Радовалась не тому, что попадёт в санаторий или будет лучше себя чувствовать и поправит здоровье, она была счастлива оттого, что есть у неё кому позаботиться.
Автор: Наталья Сысойкина
