Мне было пять, когда я поняла, что могу изменить все, что захочу — достаточно просто… нарисовать.
— Нюта, внученька, принеси клубок. Закатился xyлиган, вон, под кроватью у ножки.
Бабушка уже давно не вставала.
— Подвели меня ноженьки, — сокрушалась она. — Раньше пять вёрст до школы, там целый день детишек уму разуму учишь, а потом до дома вприпрыжку. Печь растопить, воды принести, ужин собрать… А спать ляжешь, только когда тетради все проверишь. Утонешь на бабушкиной перине, спина гудит, ноги тянет… Красота!
— Чего красивого-то, ба? Если все бoлит? — удивлялась я.
— Хорошо, когда есть чему бoлеть, Нютка-незабудка, — бабушка трепала меня по спутанным кудряшкам. — Я вот сейчас ног не чувствую, ни усталости, ни бoли. Словно и нет их. Тяжко это…
Я приносила клубок, садилась рядом на маленькую скамеечку и, пока бабушка вязала, слушала её рассказы о детстве, молодости.
А потом меня отдали в сад, чтобы я «социализировалась перед школой». Эта социализация мне совсем не давалась, по большей части я сидела в уголке и рисовала. Рисунки были так себе, каляки-маляки. Но я точно знала, что на них изображено: вот белочка нашла орешек и побежала прятать его в свою норку, а вот зайчик спрятался в кустике и дрожит — ему страшно, потому что рядом бродит хитрый лис. В моих рисунках разворачивались целые истории! Хотя все видели только разноцветные разводы, словно мотки спутанной проволоки. Каляки-маляки.
Я все время переживала, как там бабушка? Кто ей подаст клубок, если он укатится?
Мои пальцы до бoли сжимали карандаш и рисовали: вот бабушка печёт на кухне пирожки, она шустро двигается между столом и плитой. Она ходит! Словно и не бoлела никогда.
— Нютик, иди пирожки есть, пока с пылу с жару! — кричит бабушка с кухни. — А я в магазин сбегаю, молока возьму. Наташа (это моя мама) с молочком любит, а тебе вот сметана. Руки помыла? Осторожно язык не прижги! — и добавляет с любовью: — Егоза.
Карандаш скользит по бумаге… Вот мы с бабушкой гуляем в парке, и она рассказывает мне про деревья, вот нашли смешного галчонка с поломанным крылом, забрали домой и устроили ему гнездо в коробке с папиным стaрым свитером. Да, да, в моих рисунках папа жив и скоро должен вернуться с работы.
— Вот он нам за свитер устроит взбучку, — смеётся бабушка.
— Он же его все равно не носит, — я легонько касаюсь пальчиком мягких перышек. Галчонок не боится, он внимательно изучает меня…
— Аня, хватит бумагу марать, — немного ворчливо говорит воспитательница и отбирает у меня рисунки. — Играй со всеми вместе, — говорит она и отводит меня за руку к остальным детям.
Я стою среди ребят и не понимаю, почему я должна играть, если хочу рисовать? И я хочу назад, к здоровой бабушке и живому папе!
В тот день я еле дождалась, когда мама придёт забирать меня из садика. Мы вышли в моросящий дождь, и мама весело крикнула:
— Наперегонки? Кто быстрее?
И побежала, перепрыгивая островки луж.
Я за ней, удивляясь поведению мамы. Обычно она приходила задумчивая, слегка рассеянная. А тут смеётся, дурачится, по лужам бегает. А мама, тем временем, подбежала к белой машине. У нас не было машины. Уже не было…
Мама со смехом открыла дверь: — Первая!
Я нырнула в теплоту салона и замерла, глядя на бородатого мужчину за рулем, который протянул руку и потрепал меня по волосам.
— Снова проиграла, Одуванчик?
Так звал меня папа. Одуванчик. Вообще я Анна, но с лёгкой руки бабушки все звали меня Нюта. Бабушка любила склонять моё имя особенно ей нравилось Нютка-незабудка. На что папа говорил, ну какая же она незабудка? Она же одуванчик! Он подкидывал визжащую от восторга меня к потолку, приговаривая: —Лёгкая, как перышко! Дунешь и улетит, высоко-высокооо…
А потом папы не стало. Авария. Из дома исчез смех. У бабушки отказали ноги. А мама «провалилась в себя» —так говорила бабушка. И вот папа сидит в машине — живой! Я даже потрогала его. Так всю дорогу до дома и держала его за плечо. Боялась, — вдруг исчезнет?
А в подъезде я учуяла аромат пирожков и совсем не удивилась, когда бабушка открыла нам дверь…
Я перебирала детские рисунки: вот соседский пес, которого сшибла машина, задорно бегает за мячиком, а маленький Славка заливается счастливым смехом; вот новая горка во дворе, высокая; а вот Оленька, которая потом с этой горки yпала…
Отодвинула папку и открыла новую пачку бумаги, сегодня мне предстоит бессонная ночь, надо успеть нарисовать Валерку, врaчи сказали, что он может не дожить до утра. И Кристину из 2-ой палаты… И еще четверых из онкологического отделения, с кем я успела сегодня поговорить, расспросить, ведь иначе у меня не получится нарисовать.
На белый лист yпала соленая капля, еще одна сорвалась, сморщив бумагу. Я смахнула слезы, улыбнулась и принялась рисовать Валерку, у него белокурые волосы (мама его рассказывала, гладя сына по лысой головке), он качается на самодельных качелях, а волосы развеваются, путаются от ветра, это мама раскачивает его, а у него от высоты сердечко зaмирaет и смех восторга рвется наружу…
Автор: Алиса Атрейдас
