Раньше оне не покупала себе красную икру просто так. Только 2 раза в год — летом, на день рождения и 31 декабря. А все остальное время — тратой необоснованной считала. Хотя любила ее до одури. Особенно когда икринки во рту лопались и появлялся этот потрясающий вкус. Шашлыки, колбаски, котлеты — ко всему была равнодушна. А вот икру бы ела ложками. Но ограничивала себя. А зачем, получается? Надо было захотеть и кyпить. Выкроить денежку-то. Потому что надо себя баловать. Не только по праздникам. Никогда же не знаешь, какой из дней — последний…
С такими невеселыми думами, но с веселым настроем от скорого поедания любимого лакомства, Люсечкин еще раз взглянула на тарелку. Она целых две баночки кyпила. Представляла, как возьмет сейчас бутербродики, пойдет смотреть любимое кино. И не станет переживать, что дней впереди — так мало осталось.
Сходила в коридор, свет выключить. По пути глянула на себя в тетино еще трюмо, старенькое. Лицо простое совсем, как говорит соседка Светка — деревенское. Все в веснушках. Облако чуть рыжеватых вьющихся волос. Про таких еще говорят — крoвь с молоком. Люсечкин одернула платье. Ее любимого цвета, зеленое. И все в больших розах.
— Ты в нем на ожившую клумбу похожа! Вот реально! Словно газон встал с земли и идет навстречу! При твоей комплекции надо бы что-то темное носить. Не кричащее. Зачем 120 кг живого веса запихивать в эти цветочные яркие мотивы? Еще удивляешься, что одна. Нет в тебе ни стиля, ни вкуса! Еще и плюшки эти вечно трескаешь да шоколадки, — качала головой Светлана.
Сама она была хyдой до такой степени, что казалось, косточки через ткань вылезут. Это по мнению Люсечкина. Она на соседку не обижалась. И советам ее не спешила следовать. Что нравится, то и надевала. И ела. Ну, кроме разве икры. На ту все как-то денег не хватало.
Вообще-то «Люсечкин» — это прозвище. Люся ее имя было. А потом с чьей-то легкой руки прозвали вот. Еще Люсечкин топать любила. И ходила почему-то преимущественно на пятках. Случалось, засидится в гостях и пешком по ночному городу топает.
— Да тебе можно так передвигаться. Это у меня вечно отбоя нет от пристающих мужчин. Даже днем. А тебя ночью увидят — сами спрячутся. Еще зашибешь ненароком! — шутила Светлана.
Люсечкин не обижалась. По характеру — веселая, добродушная. Только вот по тете сильно скучала. Той полгода назад не стало. Неожиданно. Два месяца бoлeла — и все. Люсечкин одна осталась. Тетка ее и воспитывала. Мать когда-то бросила, отца вообще не знала.
Одиноко было. 35 лет. Никто дома не ждет. Уже думала кошку завести. Даже присмотрела одну на улице. Серенькую такую. Подкармливала ее. А как голова бoлeть сильно начала — передумала. Поняла, что с ней. У тетки-то также начиналось. И куда потом кошку? Только привыкнет к дому, вмиг на улице окажется, когда Люсечкина не станет.
Люсечкин вздохнула и приготовилась к трапезе. К поеданию «ништяков». Это слово от мальчика Тимоши с первого этажа услышала и почему-то оно ей понравилось.
Люсечкин уже тарелку взяла. Как вдруг услышала крики с улицы. Пошла в комнату, поглядеть. Смотрит — а там толпа. Ну, она восьмерых насчитала. Нетрезвые, орут. Среди них и с ее дома парочка была. Один с матерью жил, тетей Леной. Та все вздыхала, тяжко с таким сыночком-то. Миша вроде бы его зовут, подумала Люсечкин. Однажды на пузырь просил, совсем белый стоял. Дала, пожалела. Вдруг бы прихватило?
— И чего разорались? От их ора голова пухнет! — в ceрдцах подумала она.
Уже приготовилась уйти, чтобы включить телевизор. Но тут разглядела — любители горячительного к какому-то мужику привязались. Высокий такой, тощий. С портфелем и в шляпе. Все к себе его прижимал. На улице — никого.
Ну да, 22.30. Люди добрые до домам сидят. А с этими желающих связываться точно не будет. Люсечкин еще раз вздохнула. Тоскливо глянула на бутерброды с икрой. И стала поверх платья куртку натягивать.
Потом на кухню шагнула и сковороду решительно взяла. Пошла вниз. Была у нее одна черта — обостренное чувство справедливости. Люсечкин вмешивалась во все. И всегда защищала тех, кого обижают.
Вовремя она появилась. Жаждущие разборок перешли в наступление. Когда услышали ее грозный крик. Остановились. Люсечкин решительно растолкала всех могучим плечом и оказалась возле мужчины в шляпе.
Загородила собой.
— Ну-ка, граждане миряне, давайте расходиться! Кино хотела посмотреть, так орете, спасу никакого нет. К человеку зачем привязались? Не стыдно? Вас много, он один. Тут на первом этаже Оксана живет. У нее сыну всего годик, засыпает плохо. Уходите, а то ведь и навалять могу! А мне терять нечего! Меня через два месяца вообще не будет! Хоть получу напоследок удовольствие! — выпалила Люсечкин.
И подумала: зачем про удовольствие-то ляпнула?
— Это что за бабища? Вот наглая! Да я ей щас! — начал было один.
Но его остановили. Тот самый Михаил из дома Люсечкина.
— Это Люсечкин. Наша она, своя. Живет тут. Пошли, мужики, правда. Люсечкин — хорошая. Она мне тогда 200 рyб. дала. Когда совсем плохо было. Мать и то не дала. А Люсечкин — добрая.
Видимо, для остальных это стало весомым аргументом. Компания моментально рассосалась. Люсечкин посмотрела на спасенного ею. Лицо тонкое, интеллигентное такое.
— Спасибо вам, милая дама. Шел, никого себе не трогал. И вот тут-то они и привязались. Со своим «огоньку не найдется?». Я им начал говорить о том, что легкие беречь надо. Ну и… понеслось. Меня, кстати, Вольдемаром зовут, — откликнулся мужчина.
— Нашли кому говорить. Вы бы им еще про балет рассказали, — хмыкнула Люсечкин.
И тут же спохватилась:
— Да у вас плащ порван! Пошли ко мне, зашью. Не идти же вам домой в таком виде. Да не бойтесь вы меня!
— А я и не боюсь. Впервые вижу такую решительную девушку! — улыбнулся Вольдемар.
Люсечкина девушкой никогда не называли. Сколько себя помнила. Она даже смутилась немного.
Пока она плащ зашивала, гость чай пил.
— Праздник у вас какой? Не вовремя я, наверное, — протянул он, окинув взглядом тарелку с бутербродами.
— Да я их так хотела поесть. Все раньше денег жалела на икру-то. По праздникам, вы правы, и покупала. Сейчас какой ближайший? Новый год. А я и не доживу! Берите плащ, супруга-то заждалась вас. И давайте такси вам вызову. Или сама провожу. Не переживайте, меня когда увидят, никто не пристанет! — И Люсечкин снова принялась натягивать куртку.
— Подождите, не спешите. Во-первых, я не женат. А во-вторых, насчет того… Что осталось два месяца, не доживете и прочее. Можно поподробнее? — и Вольдемар подошел к Люсечкину вплотную.
Она плечами пожала и рассказал. Про тетю. Про то, что это у них наследственное, наверное. И не лeчится.
Вольдемар Люсечкину в глаза посмотрел. Голову потрогал. Потом стал подробно так спрашивать.
— У вас, милая дама, похоже просто переутомление сильное. Не вижу я симптомов того, о чем вы мне только что сказали! — улыбнулся он.
— Не видит он. Как же. Вы что, врaч? — усмехнулась Люсечкин.
— Да, — последовал краткий ответ.
— Обалдеть! — только и смогла ответить Люсечкин.
На следующий день Вольдемар ее на работу к себе позвал. И Люсечкин долго думала, в чем пойти. Потом махнула рукой и втиснулась в очередное платье. На этот раз красное, с пионами.
Ее встретили приветливо.
— Вы, наверное, Людмила? Вольдемар Сергеевич предупредил, что к нему придет девушка Людмила. Проходите, пожалуйста, — обратилась к ней блондинка в белом халате.
И Вольдемару белый халат очень шел. Импозантный он такой стал. Пронеслись такие мысли у Люсечкина.
— Итак, я был прав. До чего у нас некоторые люди любят порой себе несуществующее придумывать да себя накручивать, к докторам надо идти. Здоровы вы совершенно, Людмила! Поздравляю! — вынес вердикт Вольдемар после обследования.
Люсечкин ему на шею от порыва чувств кинулась. Обниматься. Потом смущенно отстранилась. Покраснела.
— Спасибо. Пойду я, — и тяжелой поступью направилась к двери.
— Людмила! Постойте! Вы куда это так быстро? Я собственно, еще хотел сказать. Как вы смотрите на то, чтобы вместе поужинать? — спросил Вольдемар.
Через три месяца они поженились. Серенькую кошку Люсечкин в тот день, как ее Вольдемар на ужин пригласил, домой взяла. А что? Жить она до ста лет теперь планирует!
Кстати, Михаил и компания, теперь когда их встречают, в унисон приветствуют: «Здравствуйте, Вольдемар Сергеевич! Здравствуй, Люсечкин!». Просили на них зла не держать, мол, всякое бывает. А Люсечкин и не держит.
Смеется, что благодаря всей этой истории и нашла она свое счастье!
Автор: Татьяна Пахоменко
