Сколько раз я ездил этой дорогой? Наверное, каждое лето своего детства туда и обратно вместе с матерью. Неужели и правда небо было тогда светлее? Или дело в том, что сейчас сентябрь?
Именно эти вопросы я мысленно задавал себе, сидя в душном автобусе. За окном пролетали хилые берёзки, тщедушные ели, изредка попадались и полузаброшенные деревни. Те дома, что в далёкой памяти ярки, живы, в действительности рухнули прогнившими брёвнами на заросшую крапивой землю.
Как же медленно двигается эта железяка! А ведь они ждут. Стол, наверное, уже накрыли. Да и отец с матерью давно там. Но без меня не начнут праздновать, не станут, хоть и праздник не мой. Неужели я и правда так важен?
Для них — да. Как же давно я не был там! Конечно, дедушка с бабушкой приезжали к нам сами, но я уже не гостил в деревне. Большой стал, чёрт возьми, вырос.
Поздно приходит понимание.
Подумать ведь только, деду уже восемьдесят пять. И бабушке через несколько лет столько же стукнет. Тот ли это бодрый старичок, образ которого остался у меня в памяти? Надеюсь, очень надеюсь.
— У поворота остановите! Спасибо.
Автобус со скрипом затормозил. Дверь отворилась, и я вышел на свежий осенний воздух. Под ногой захрустел огненный лист клёна, пространство заполнено моросью, дарованной пасмурным небом.
У дедушкиного дома и правда уже стоит отцова «Нива». Дед даже свою ласточку к дороге выгнал, чтобы отец машину во дворе поставил.
Открываю скрипящую калитку. Дед был отличный сварщик, давным-давно сам сварил себе забор. Раньше весь двор был покрыт птичьим помётом. Сейчас кур с гусями уже не держат — выгода прoпaлa, смысла нет. Да и сил.
Крыльцо осело, покосилось. Краска на доме поблекла, местами треснула и осыпалась. Дверь, к моему удивлению, открыта. Бабушка всегда запиралась, была она одна дома или нет. Ждут, значит. Очень ждут.
Поднимаюсь по неровными крутым ступенькам к обитой чем-то двери. За ней — тишина. Надо открыть, да рука будто застыла. Не хочется рушить мир воспоминаний, не хочется в действительность. Хочется снова в пять лет под палящим июльским солнцем бегать среди цветов в палисаднике, гонять петухов и оттирать об решётку сандалии. Но шаги мои слышали, я должен войти. Обязан. По-человечески обязан.
За дверью — кухня. Все сидят за столом, испытывая то самое чувство, когда очень ждёшь кого-то, знаешь, что он уже почти тут, но стоять перед дверью неудобно и проще сделать вид, будто прихода его почти не ожидаешь.
— Ой, внучек, как вырос-то, как вырос!
Плачущая бабушка сомкнула меня в объятьях, накрашенные розово-рыжеватой помадой губы чмокнули меня трижды в каждую щёку. Хоть она и выглядит чуть моложе своих лет, годы сильно её изменили. Морщины не скрыть, жизнь, полную труда, не спрятать.
— Жених! Красавец! Чай, девки все ведутся? Есть невеста-то? Есть, знамо! Лохмы бы только сбрить твои, а так жених литой!
Всем понятно, что она вспоминает сейчас. Меня, маленького щегла, носящегося по дому, рисующего cтaрыми, заточенными ножом карандашами на жёлтой бумаге, играющего вырезанным дедом мечом. Ребёнка, который вырос и стоит сейчас перед ней, полный сил. Оттого и плачет, от воспоминаний. Но я должен сдержаться, я мужчина, и слёз лить не стоит.
— Здравствуй, дед. С юбилеем тебя, счастья, здоровья, достатка и долгих лет жизни, конечно!
Дедушка, отчего-то часто моргая, чуть ли не шёпотом отвечает: «Спасибо», жмёт руку крепко, как всегда жал. А после отворачивается к окну. Он тоже мужчина, и слезы перед внуком не уронит, какой бы нежданной она не была.
Давно у него давление шалит, и долгих лет я желал ему совсем искренне. Он остаётся мужчиной крепким, который всю жизнь шёл за знаменем вольности и светлого труда.
Целую мать, жму руку отцу. В их волосы тоже закралась жестокая седина, время не щадит никого.
В доме мало что поменялось. Разве что телевизор и каналы в нём. А так, всё то же кресло, диван, «стенка» из шкафов. Красный узорчатый ковёр на стене, негласный символ достатка.
Сели за стол. Дед, заядлый охотник, умудрился недавно изловить к празднику чуть-чуть дичи. С возрастом он стал охотиться всё реже, добывать всё меньше. Я удивился, как он в свои восемьдесят пять вообще смог выйти на охоту?
Остальные гости, оказалось, придут чуть позже. Каждый положил себе немного сельди под шубой, варёной картошки с укропом и маслом, мяса, пережаренного с луком. Стaрики перекрестились, глядя на висящие в красном углу иконы, все взяли запотевшие стопки. Бабушка проговорила:
— Ну, стaрый, с праздником! Твоё здоровье.
Обжигающий самогон потёк в желудок. Дедушка сегодня выпьeт мало, бабушка чуть побольше. Они никогда не напиваются, им много не надо. Как часто это меня удивляло, когда я вспоминал праздничные застолья в деревенском доме.
— Баушк, а Наташка Андреева придёт?
Наташка эта, на моей памяти у которой во рту остался лишь один-единственный зуб, однажды подарила мне альбом для рисования. Советский, с оранжевым бегемотом, летящим на шарах. Вокруг него летали радостные воробьи, один держал в клюве цветок. Тогда я нарисовал на обложке всем кандалы, а альбом заполнил всякой ересью типа Терминатора и Звёздных вoйн. Только спустя годы я смог понять, что лучше бы сохранил подарок в первозданном виде.
— Пoмeрлa Наташка-то, уж два года как. Царствие ей небесное!
— Ой, — опешил я. — Не знал…
— Да почём тебе знать-то, сколько лет у нас не был. Совсем уж забыл бабушку с дедушкой, бесёнок.
— Да дела были…
— Да. У всех дела. Какие только, не разобрать.
К дому подъехали ещё машины, вышли гости. Смутно знакомые лица, имена, все целуют меня, жмут руку. Компания друзей, родившихся в одном времени и живущих в другом. Странная грусть напала на меня при виде этого торжества, но я не подал виду, улыбался и поддерживал поздравления.
Бабушка вытащила из холодильника ещё «едева»: холодец, всевозможные салаты, бутерброды со шпротами, яйцами и помидорами, куриные ножки, компоты и соленья.
Полились тосты, дядя Толя, надев очки, достал открытку и зачитал поздравление. После открытка эта заняла почётное место на холодильнике. Некоторые из гостей взяли с собой маленьких внуков, которые, по природе своей, не понимали толком, что происходит. Прямо как я в своё время. Как раз об этом сейчас и шла бабушкина речь:
— Сидим у Витьки на поминках, а он там тако-о-ой огурец ест! Помнишь, внучек? Любишь ещё огурчики-то? Попробуй, свои, с солькой.
Я покорно беру влажную дольку. Дядя Толя достал из багажника баян, по кухне женскими голосами зазвучали необычайно красивые песни. Песни забытые, известные, наверное, лишь тем, кто сидит за этим столом. А голоса! Будто всю жизнь они посвятили вокалу. И я на все сто уверен, что ни одна из моих знакомых в этом возрасте не сможет так спеть. Да и в нынешнем не сможет.
Включили кассету. «Как упоительны в Рoccии вечера». Бабушка танцует со мной, дед с матерью, отец с одной из бабушкиных подруг. Вечный медленный танец, который знают и инстинктивно умеют танцевать даже те, кто впервые про него слышит.
— Балы, красавицы, лакеи, юнкера…
Главное: не плакать. Как бы это ни трогало.
— И вальсы Шуберта, и хруст французской булки…
А как сейчас празднуют дни рождения? Пьяnкaми, беспорядочными соитиями, наркотиками и громкой попсой? Что будет петь за столом нынешняя молодёжь, когда ей стукнет восемьдесят пять? Фeйса? Карayлову? Будут под укулеле верещать про шутки и маршрутки?
Всё изменилось. Меняются люди, дома, застолья. Всё стареет, стирается. Много ли лет осталось до того момента, как от бабушки и дедушки останется лишь дата на граните? Совсем немного. И все, понимая это, празднуют как в последний раз. Но делают это красиво, по-людски.
Потом пили чай. С душистой мелиссой, освежающей лучше любой мяты. На столе сахар кубиками, в красивой конфетнице лежат сладости. Недорогие, но знакомые каждому за этим столом. Пусть это лишь жалкая пародия на те конфеты, что были в прошлом, с похожими фантиками и названиями, за всю жизнь я не ел конфет вкуснее, чем в этот день.
Почему даже роскошные мажорские празднования, на которых мне случалось бывать, кажутся мне ничем по сравнению с этим простеньким праздником?
Дело в людях, понял я однажды. Жаль, конечно, что слишком поздно.
После чаепития, обменов историями, которые я в детстве пропускал, а сейчас слушал с удовольствием, гости разъехались. Мы с родителями остались на ночь в деревне, бабушка всё пыталась сунуть мне помятую тысячу, от которой приходилось упорно уворачиваться. Надо быть порядочной сволочью, чтобы брать деньги у людей с такой пенсией.
И вот, утром пришла пора уезжать. Перед тем, как сесть в «Ниву», я попрощался с родными. Выдержал ещё поцелуи и слёзы бабушки, молчаливое рукопожатие деда.
— Ты приезжай, не забывай! — твердила бабушка.
— Приеду, баушк, обязательно!
Машина поехала по дороге, оставляя позади двух машущих руками стариков. А в кармане моём нашлась помятая тысяча.
Я люблю вас, старички мои. И я правда приеду. Главное, живите, живите, пока можете жить, и я буду приезжать. Я вас не брошу и не забуду. Не забуду даже когда вас не станет, буду помнить до конца дней своих.
Обещаю!
Автор: Mr. Kit
