— Ма-аам! Там сегодня дождик, да? А какой он?
— Дождик, сынок. Ты не бойся, он совсем не надолго: он же «слепой», с солнышком! Такие долгими не бывают! Ой…
Молодая женщина, спохватившись, прикрыла рот руками. Сын, двенадцатилетний мальчишка в сером спортивном костюмчике, протопал к балконной двери, на миг замер напротив неё, вытянул руку, открыл и вышел на балкон. Там, снаружи, сквозь щедрые солнечные лучи косо неслись к земле тяжёлые сверкающие капли. Маленькая дождевая тучка стремительно уходила на запад, касаясь городка самым краешком и не закрывая рассветного солнца, но сильный низовой юго-восточный ветер отклонил ливень, заставляя воду лететь почти параллельно земле, и накрыл-таки дождём попутные пригороды.
Мальчишка стоял у балконных перил и смотрел на небо, стараясь проникнуть в самую его глубину — туда, где сидел в своей лаборатории и проводил бесконечные эксперименты учёный дяденька Бог. «Здравствуйте, дядя Бог! Это опять я, Витя. Помните, мы прошлый раз тоже разговаривали, помните? Дядя Бог, пожалуйста, сделайте так, чтобы тучи закрыли солнце! Ну, пожалуйста-пожалуйста! Что Вам стОит-то! Вы ж всем тут можете управлять. Пусть будут тучи, нормальные, густые тучи! Пусть дождик перестанет быть слепым! Пожалуйста…»
— Витенька, сынок, идём в дом. Промокнешь, простудишься. Дался тебе этот дождик!
Мать осторожно положила руки на плечи сына, мысленно проклиная себя за то, что никак не может избавиться от такго естественного, с раннего детства знакомого словосочетания: «Слепой» дождь». Второе лето уже, а предательское словечко нет-нет, да и проскакивает в речи, в самый неодижанный момент. Женщина силилась — и не могла вспомнить: как же ещё тогда, в детстве, бабушка называла такой дождь? Как-то ведь называла… Но — боже, как же это было давно! Детство, деревня, ферма… Абсолютно другой мир.
Витя одной рукой нащупал мамину руку у себя на плече, снял её оттуда, ласково сжал. Другой рукой нашарил на шершавой пластмассовой тумбочке солнцезащитные очки, надел и вернулся вместе с матерью в дом.
Эпизод с дождём повторялся каждый раз, с тех пор, как прошлым летом мать первый раз допустила эту же ошибку: рассказывая сыну о погоде на улице, сказала, что там идёт «слепой» дождь. Мальчик тогда сам помрачнел, как туча, так же вышел на балкон и долго стоял у перил, глядя невидящими глазами на косо несущиеся сквозь солнечный свет капли, а мать, обливаясь слезами, поклялась никогда больше не употреблять при сыне слова «слепой». Но с привычками, уходящими корнями в глубокое детство, не так-то просто расстаться, и нет-нет, да и прорывалось снова безобидное определение, в одночасье ставшее запретным и предательским. Сын каждый раз спрашивал, какой идёт дождь, и, стОило матери не уследить и выпустить рефлекторно укоренившееся словечко, как Витя немедленно оказывался на балконе. Или, если дождь застигал их на улице, просто останавливался и молча смотрел в небо, а мать, в очередной раз проклиная свою косноязычность, уговаривала его скорее идти под крышу…
… В той аварии на солнечной энергостанции обвинять было некого. Смерч, пронёсшийся над холмами, превратил её в наэлектризованную мешанину стекла, проводов и электронных обломков, а идущая на «хвосте» смерча сильнейшая гроза довершила дело. Молнии хлестали без перерыва — бело-голубые, ветвистые, словно пойма Ориноко после сезона дождей. Гремело так, что различить в этом грохоте сухой треск разрывов и бесчисленных замыканий было не возможно, лишь казалось, словно молнии бьют уже не только с неба, но и обратно, будто поверженная энергостанция из последних сил огрызалась ответными разрядами. И вдруг гроза стихла, внезапно, словно там, вверху, кто-то повернул отключающий рубильник. И тогда, в тишине, нарушаемой лишь жалким щелчками замыканий агонизирующей энергостанции, возникла шаровая молния. Зелёный лохматый «помпон», шурша и отплёвываясь белыми сполохами, сперва повисел над обломками, будто размышляя и примериваясь, несмело «склюнул» несколько искрящих снопиков на замкнувших проводниках, а затем, словно распробовав эту реальность на вкус и почувствовав настоящий голод, рванулся прямиком к жилому сектору, увеличиваясь в размерах и стремительно набирая скорость.
Витина мама работала на энергостанции техником-оператором. Вместе с остальной бригадой смены она, укутанная в блестящий диэлектрик скафандра, отключала энергоблоки, обесточивала магистрали, поливала кучи наэлектризованных обломков жидким «киселём» нейтрализующего биопласта из жёлтого аварийного брандспойта, а потом стояла в немом удивлённии, наблюдая за феерическим эндшпилем чудовищной грозы. Встретив поднятую по тревоге смену, уставшая, словно шахтёр-забойщик после вахты, женщина пешком добрела до дома, оставив оказавшийся обесточенным электрокар на парковке энергостанции. И обнаружила выбитое окно, неузнаваемо оплавленный комок на компьютерном столике и лежащего рядом на полу сына. Мальчик был в глубокой коме. Впрочем, на третий день небытие отпустило Витю. Только вот в качестве платы забрало у него зрение.
Все усилия врачей были напрасны, да что там — никто не мог даже приблизительно сказать, что с ним произошло. Глаза мальчика и на вид, и по результатам многочисленных исследований были абсолютно здоровы… Только совершенно не реагировали на свет. Вопреки всем логикам и здравым смыслам. В конце концов врачи отступились, ограничившись периодическими обследованиями и курсами профилактических процедур, которые, конечно, не могли навредить, но и лечить тоже ничего не лечили. Поскольку, согласно всем медицинским данным, лечить было нечего. Мать не теряла надежды, ездила в клиники, встречалась с врачами, писала бесконечные письма мировым научным светилам. Многие откликались, даже соглашались на встречи и обследования. Но результат оставался прежним. И вот очередной год в жизни Вити подходил к концу, двенадцатый со Дня рождения, и первый — в мире, лишённом света. Мальчик не унывал, не предавался глупостям, вроде депрессии и чёрной меланхолии. Напротив, он быстро адаптировался, научился ориентироваться в окружающем пространстве, освоил тактильное чтение. Мать целыми коробками возила ему специальные книги для слепых. В основном, это были учебные пособия по физике, которая и до потери зрения была для сына «царицей всех наук». Словом, парень держался молодцом. Вот только «слепой» дождь каждый раз выводил его из этого равновесия. Мальчик, словно завороженный, выходил на балкон, снимал тёмные очки и вперивал невидящий взгляд в одновременно солнечное и дождливое небо, и мать снова и снова, глотая душащие слёзы и ругая себя, ласково уводила сына домой, про себя моля о прощении и клянясь выжечь слово «Слепой» из своего лексикона и из своей памяти калёным железом. А мальчик, глядя в невидимое небо, раз за разом повторял свою просьбу к великому Небесному Учёному, которого все люди звали Богом. Витя не особенно задумывался о том, кто и как называет Учёного. В общем-то, это не имело большого значения, по сравнению с тем, что тот мог хотя бы дождю помочь перестать быть слепым.
Мать привела сына в комнату, усадила в кресло, поставила на стол перед ним, раздвинув горку книг, стакан горячего чая. На соседнем, её рабочем столе пиликнул компьютер. Входящее сообщение. Подошла, открыла почтовую страницу. На экране развернулся текст: «Вам нужна помощь?» Далее анимированно подмигивал смайлик. И — всё. Только многоцифровой код в качестве обратного адреса, состоящий из единичек, троек и семёрок в разных сочетаниях. Уставшая, отчаявшаяся женщина автоматически занесла руку, чтобы нажать «Удалить»… И, не доведя её до клавиши, набрала в сторке ответа: «Да.» И нажала ввод. Через минуту внизу, в прихожей, раздался звонок. Женщина, сказав сыну: «Я сейчас, только посмотрю, кто пришёл!», спустилась и открыла дверь. На пороге стоял мужчина в сером костюме с закатанными по локоть рукавами, клетчатой рубашке с широким оранжевым галстуком и зелёной шляпе. В одной руке странный посетитель держал большой разноцветный зонт, а в другой — старомодный мягкий чемоданчик-ридикюль. С зонта ручьями стекала вода: ливень, рассекающий солнечный свет на тысячи крошечных радуг, казалось, только усилился. «Что Вам…» — женщина осеклась. Улыбка гостя словно вместе с Солнцем осветила прихожую и совершенно обезоружила хозяйку.
— Мир вашему дому! Вам же помощь нужна? Вижу, нужна, правда! — голос посетителя совершенно не соответствовал внешности: выглядел он, конечно, гротескно и эпатажно, но — гротескно и эпатажно по-взрослому. А говорил как мальчишка. Или как выживший из ума чудаковатый старик. Как кто угодно, только не молодой мужчина. Гость тем временем огляделся вокруг. Удивительный голос зазвучал вновь: «У-уу… Вон оно всё как! Да вам тут, ребята, совсем другое нужно… Хм, хм… Тру-лю-лю, та-та-трям!» — промурлыкал, улыбаясь, — «Ну, значит точно ко мне! Всё верно! Где пациент? Идёмте, ну что же Вы! Идёмте скорее, пока дождик не кончился!» Шокированная, сбитая с толку, женщина не могла отвечать, оа совершенно не представляла, что делать в этой ситуации. Выгнать? Звать на помощь? Так ведь этот… гость не нападает, в нём нет ни капли злого умысла: как женщина, как мать она чувствовала это… Кто он? Сумасшедший? Фокусник? Клоун? Экстрасенс? Перибирая в мозгу одинаково подходящие к незнакомцу и одновременно одинаково не соответствующие ему и ситуации эпитеты, она не заметила, как Витя, нащупав перила, спускается со второго этажа. Прошагал, ориентируясь на голос, встал рядом, уставился на незнакомца. Солнцезащитных очков на сыне не было.
— Здравствуйте, — поприветствовал мальчик гостя, — А зачем же Вы сами-то пришли? Вы же заняты, у Вас — опыты, эксперименты. Я ведь понимаю. Я же просил просто сделать так, чтоб тучи, чтоб дождик нормальный был. Не слепой…
— Ну-у, коллега, тут Вы погорячились! — голос незнакомца выровнялся, обрёл бархатистую глубину и тембр. На пороге дома стоял молодой, но уже преуспевающий учёный. Странная одежда, на удивление, не портила, а лишь подчёркивала этот имидж.
— Проходите! — Витя провёл рукой, указывая в дом. Получилось не очень ровно, куда-то немножко в сторону потолка, но, в целом, понятно.
Мать стояла рядом с приоткрытым ртом, словно воздуха ей то-ли не хватало, то-ли, наоборот, было слишком много, и вот-вот наступит кислородное опьянение. С каждой секундой она понимала происходящее всё меньше и меньше.
— Э-э, нет, парень, что ты! Нам с тобой не нужно в дом. Как раз наоборот! — мужчина распахнул дверь на всю ширину и склонился, всем видом приглашая обитателей дома выйти наружу, под тугие струи дождя. — Пр-рошу!
Витя, улыбнувшись, протопал к двери, скинул домашние тапки, нащупал резиновые сапоги, надел и шагнул за порог. Спохватившись, женщина всплеснула руками, сдёрнула с вешалки дождевик, накинула на плечи сыну, расправила капюшон. Впрочем, дождь мальчику не грозил: зонт странного гостя был так велик, что с запасом закрывал их обоих. Выйдя наружу, мальчик и мужчина остановились на крылечке.
— Знаете, в чём ваше заблуждение, коллега? — мужчина наклонился, заглядывая мальчику в лицо. — Вы перепутали термины, и немножко ошиблись в исходных данных. Вы уверены, что вот этот дождь — слепой. В этом и есть ваша главная ошибка! Такой дождь — вовсе не слепой, и никогда таковым не был. Вот, пожалуйста, убедитесь сами… — мужчина будто немного растерянно огляделся, затем увидел редикюль в своей руке, поднял брови, словно не ожидал его там увидеть, положил на широкие перила крыльца, открыл. В чемоданчике оказался целый ворох каких-то стёклышек, линз, крохотных зеркал, сверкающих гранями кристалликов, оправ, держателей, бронзово желтеющих шестерёнок. Странный посетитель порылся во всём этом, приговаривая: «Где же они? Сейчас, сейчас, Ага!», из редикюля под его пальцами сперва раздался удар небольшого звонкого колокольчика, затем со вздохом вырвалось облачко густого белого пара. Мужчина, наконец, вытащил на свет оправу круглых очков, напоминающих старинные пилотские «консервы», только без стёкол.
— Подержите-ка, коллега, — он протянул зонт мальчику. Тот принял резную рукоятку, покачал, приноравливаясь к весу. Тем временем гость снова рылся в своём редикюле, извлекая оттуда одну за одной четырнадцать тонких линз, переливающихся, от красной до фиолетовой, всеми цветами радуги. Рассортировав стёкла на два набора — по стеклянной радуге в каждом — он аккуратно, по одной, вставил линзы в оправу — семь стёклышек в правую часть, семь — в левую, полюбовался на результат, несколько раз дунул, сдувая пылинки, и протянул очки Вите, взяв его ладошку в свою и положив её на наголовник очков. Мальчик вернул зонт, ощупал очки и натянул на голову, поудобнее приладил «консервы» на глазах… И увидел свет.
— Ух, ты-ыыы… Ой… Я же… Я же… ВИЖУ!!! Мама-ааа!!! — мальчишка бросился к матери, споткнулся, растянулся на крыльце, вскочил, не дожидаясь, пока мать подбежит и поднимет его, развернулся, ринулся обратно, к гостю… И с разбегу наткнулся на мокрые перила. Мама подбежала, обхватила сына сзади за плечи. Ни на крыльце, ни на лужайке возле дома никого, кроме них, не было, если не считать старую мокрую галку, сиротливо топорщащую перья на заборе.
— Сынок! Витенька! Кто это был? Что он с тобой сделал? Что это за штука, что за очки? — поведение пришедшей в себя женщины сильно напоминало суету квохчущей курицы-наседки…
Потом были звонки, сирена «скорой», и снова свет, много разного света: тёплый солнечный, холодный свет больничных ламп, тусклый жёлтый — от ночника. И две недели реабилитации и обследований. Врачи ходили вокруг, блестели приборами и оборудованием, собирались на консилиумы и совещания, сбивались в кучки и снова распадались на отдельных людей. Мама наотрез отказалась отдавать на исследование удивительные очки, подаренные сыну незнакомцем, и он надевал их всегда, когда глаза не были заняты процедурами или докторскими приборами. Даже спал в них. И с каждым днём видел всё лучше и лучше. И вот в один прекрасный вечер очередной врач, подсевший к витиной кровати, наклонился, подмигнул и сказал заговорщическим шёпотом: «Ну, вот и всё, коллега. Они Вам больше не нужны!» Аккуратно снял с мальчика очки, убрал в карман, встал и вышел из палаты, поправляя халат, чтобы никто не заметил под ним ярко-оранжевого галстука.
На следующий день мальчика выписали из больницы. ПарИло, налетал сильный, но тёплый порывистый ветер, гнавший по небу пухлые дождевые тучки, с востока на запад, как в тот день, когда в их дом позвонил удивительный незнакомец. Мама приехала в больницу на электрокаре, а когда они выехали за городскую черту и свернули на дорогу, ведущую к дому, пошёл дождь. И туча, как и тогда, не закрыла Солнца.
— Мама, этот дождь — не «слепой», это всё не правда! — сын выжидательно смотрел на мать. Смотрел абсолютно здоровыми, видящими глазами. Мать смахнула слёзы, чтобы не мешали вести машину.
— Я знаю, знаю, сынок. И скоро я обязательно вспомню, как он правильно называется!
Электромобиль остановился перед калиткой. Мальчик выскочил из машины первым, засмеялся, пытаясь уворачиваться от дождя, зашлёпал по лужам, распахнул калитку и зaмeр.
— Вот это да-ааа… Мам, смотри!!!
Женщина захлопнула водительскую дверцу, подошла к сыну и заглянула во двор. Вся лужайка перед крыльцом, словно маленькими белыми пирожными, была усыпана шляпками молодых шампиньонов.
Очередной налетевший порыв ветра выволок откуда-то из-за стены дома, закружил в воздухе и бросил к ногам женщины и её сына большой разноцветный зонт с резной деревянной рукояткой.
Автор: Василий Черноголов
