— Гульсум, смотри кого я принёс! — Хасан бабай вошёл в дом и вместе с ним ввалился морозный декабрьский воздух.
В густом, морозном тумане Гульсум не сразу разглядела мужа и то, что он держал на руках. А между тем, тот, что лежал на руках высунул любопытную морду, которую прятал в локтевом сгибе стариковых рук, посмотрел на женщину глазами-бусинками и облизнулся.
— Абау, щенок! Хасан, зачем он нам? Откуда взял? — всплеснула руками женщина.
— У Мансура собака осенью пять щенков родила, вот забрал самого смышлёного.
— Так зачем сейчас? Подождал бы до мая. Куда его сейчас? — ворчала Гульсум.
— Пока мороз поживёт дома, потом в сенях постелю. А летом новую конуру ему сделаю. Та, что от Мухтара осталась совсем старая.
— Моя бабушка говорила нельзя собаку в доме держать. Грex — это, собака грязная.
— Ну не на мороз же мне его выгнать, вон -22 с утра было, щенок же совсем, околеет без мамки.
— Так вот и надо было по весне брать, неси обратно Мансуру.
— Ну, уж нет. Я Акбаша теперь не отдам, да и веселее с ним будет. Внуки приедут и им радость.
Поворчала Гульсум, да утихла, знала, что муж не вернёт щенка. С Хасаном они вместе уже 41-ый год, поженились когда по 20 обоим было, и всегда у них были собаки. И когда со свёкрами жили, и когда своим хозяйством обзавелись.
«Двор без собаки пустой», говорил Хасан.
А ей, Гульсум, и домашних забот хватало, на собак она внимания не обращала. Ну, живёт во дворе, лает на кошек, с работы Хасана ждёт, ей какое до этого дело? У неё куры, гуси, корова, огород — забот хватает.
А Хасан куда можно собаку с собой берёт. И в лес за вениками, и на рыбалку, и на сенокос. Любит собак очень.
Осенью yмeр у них пёс, десять лет прожил. Хасан горевал, да и она всплакнула: как ни крути, а свой, родной Мухтар, живая душа. И вот трёх месяцев не прошло, муж завёл нового друга-товарища. Не утерпел до мая, злилась Гульсум.
Не нравилось ей, что собака в доме живёт: шерсть летает, по полу ходит когтями скребёт, а то и тапочки раздерёт, пока их дома нет, щенок же ещё, играть ему хочется. Ворчит Гульсум, ждёт когда теплее на улице станет и хотя бы в сенях определит Хасан Акбаша.
В том году март выдался тёплым, метелей не было совсем. Как и обещал, Хасан постелил Акбашу в сенях. Хоть и не хотел, но Гульсум настояла: щенок из белого пушистого комочка, что бегал на коротких лапах вперевалку, вырос до большого щенка полметра ростом.
— Потерпи, дружище, скоро совсем тепло будет, я тебе конуру сделаю. Большую, удобную, а пока тут спи — застилая ящик сеном, и укладывая поверх старые куртки, приговаривал Хасан — Вон какой ты большой стал, как телёнок, скоро выше меня вырастешь.
Акбаш крутился рядом, вилял хвостом, тыкал холодный нос в любимые ладони, звал играть. Старик уложил пса, побеседовал с ним напоследок и вошёл в дом. Душа не на месте у него, но права Гульсум, большим стал Акбаш, привыкнет в доме жить, не отвадить потом, а псом он должен вырасти крупным, помесь алабая и кaвкaзской овчарки.
Место собаки — во дворе, считал Хасан, — на страже хозяйского спокойствия.
Две ночи скулил Акбаш за дверью, когтями скрёбся, но не пустил его Хасан бабай. Выйдет к нему, к ящику обратно отведёт, как ребёнка в постель уложит, но в дом не пускает. На третью ночь угомонился щенок, успокоилось и сердце старика.
Так и зажили. Акбаш в дом больше не просится, но услышит кто-то выходит, обязательно в руки тычется, здоровается, если Хасан выходит прыгает от радости, ждёт, когда старик его на прогулку выведет.
Хасан бабай всю жизнь в колхозе на тракторе проработал, технику любил. И каждый год по весне приглашали его технику подготовить, молодёжь обучить: а то рулить научились, а вот должным образом ухаживать нет. «Трактор, как женщина, заботу любит, без неё капризничает», говорил Хасан бабай.
И в это весеннее утро, позавтракал бабай и пошёл колхозный автопарк в порядок приводить.
Гульсум бульон вариться на плиту поставила, сама пошла в сарай, пора кур, гусей кормить, корове сена дать. Акбаш трётся о ноги, с ней выйти хочет, а она его обратно в сени заводит:
— Сиди, неугомонный, сиди тут. Всех кур мне распугаешь. Вернусь — косточку тебе вынесу, погрызёшь.
Вышла во двор, дверь поплотнее закрыла, а то силы у щенка уже немерено, того гляди и вышибет дверь. Сощурив на мартовское солнце глаза, пошла к сараю.
«Да, весна нынче ранняя, капает с крыши вовсю. Надо сказать Хасану, чтобы скинул снег с крыши, пока внуки не приехали. Да и перекрыть её он вроде хотел, что б в огород снег съезжал. Вернётся — напомнить надо».
Так размышляя, шла Гульсум к сараю. Замешкалась в дверях, снимая замок с петель.
Шум съезжающего снега и мощный удар, сбивший её с ног — последнее что она помнила.
Сколько пробыла без coзнания, не знает, но по-видимому всего несколько минут. Сверху, сбоку снег давит, ни пальцем пошевелить, ни головы повернуть. Чувствует, что и воздуха уже не хватает. Пока падала, миска с зерном опрокинулась и очутилась между её лицом и снегом. Образовалось небольшое пространство, видимо, там воздух и остался.
Сквозь толщу снега слышит, как заливается в сенях Акбаш. Его лай еле доносится до Гульсум, но оттого только горше ей становится. Горячие слёзы потекли по морщинистой щеке: и внуков не обняла напоследок, и сын обещал заехать на выходных, пирогов не напекла. Уж лучше бы сразу yмeрлa, думает.
Вдруг показалось, кто-то снег скребёт. «От нехватки кислорода, — решила бабушка, — мeрeщится уже, значит, скоро с Aллaxом встречусь, и Акбаш не замолкает, чует бедняга, одни они с Хасаном останутся».
Сколько ещё времени прошло не знает Гульсум. Тяжёлый весенний снег давит, вот уж и на ногах стал таять, шерстяные носки промокли, что же она валенки не надела, теплее было бы.
Тут провалился снег прямо возле её лица, когтистая лапа разгребает сугроб, освобождает её из снежного плена.
«Акбаш, Акбаш! Как же ты умудрился из сеней выйти? Я же дверь на вертушку закрыла! Ты ли это, Акбаш, или мерещится мне?»
Раскопал щенок хозяйку, первым делом голову ей открыл, чтобы дышaть могла. Смотрит она на щенка, тот роет, не останавливается, сам то ли плачет, то ли ругается на своём собачьем, но ни на секунду не прекращает рыть.
Вот уже и рукой она может пошевелить, чуть легче стало. Тихонько сама себя вытягивать начала из-под снега, а Акбаш знай себе копает, ногу ей потихоньку откопал. Гульсум ползком-ползком движется вперёд, откуда только силы взялись?
Так и откопал пёс хозяйку. Выползла она из-под снега, плачет. Как поглядит на эту снежную гору, так остановиться не может. Встала на чeтвeреньки, щенок ей щёки лижет, радуется. Так на четвереньках и доползла до крыльца, кое-как на ступеньки забралась, села, обняла собаку и тут уж разревелась по полной, в голос, как дитя.
Хасан забыл дома инструменты для ремонта, без них дело встало. Пошёл обратно. Заходит в ворота и видит Гульсум на крыльце рыдает, Акбаша за шею обняла. А недалеко её галоши валяются, и сугроб у сарая выше его ростом.
Без слов старик всё понял. Сел рядом и сам слёз сдержать не смог. Если б не собака oвдoвел бы он. До конца жизни не простил бы себе, что крышу не перекрыл, что снег не скинул.
Посидели старики, в дом пошли. Дерматин на двери весь изодран. Видимо, Акбаш прыгал-прыгал на дверь, да сдвинул вертушку, сил хватило дверь открыть.
Акбаш к лежанке пошёл, Гульсум зовёт:
— Акбаш, пошли в дом, пошли. У меня и косточка для тебя есть…
Автор: Айгуль Шарипова
