Поначалу Глафира расстраивалась, жизнь такая несправедливая штука. На время отбывания срока практики, она была сослана в глухое захолустье с говорящим названием Халтурино. Правда с жильём Глаше сказочно повезло. Её подселили в большой, добротный дом к паре милейших стариков. Дед занимался садом и любимыми козами. О каждой из которых он нежно заботился, для каждой находил ласковое словцо. Баба Дуся всё больше по-домашнему хозяйству и курочкам. Огород обрабатывали вместе. О делах сговаривались заранее. Больше всего Глафиру умиляла манера общения их друг с другом. На лицах обоих постоянно гуляла лукавая полуулыбка, полуусмешка. Они то и дело добродушно подшучивали и дразнили друг друга. Это было настолько гармонично, что казалось все трудности жизни давались им с лёгкостью.
Каждое утро бабы Дуси неизменно начиналось с блинчиков, оладий, пирожков и пирогов. Всегда в хорошем настроении, Глафира просыпалась от одуряюще вкусного запаха свежей сдобы.
Пенье птиц, скрип половиц, негромкий лязг кастрюль и крышек — от всего в этом доме она получала истинное наслаждение. Жизнь их проходила неспешно, по давно заведённому кругу. Потом Глаша с дедом усаживались за щедро накрытый летний стол под раскидистой яблоней. К хозяйству их обоих баба Дуся категорически не подпускала. С этим у неё было строго. Хозяйка в доме одна и точка. Единственное что было разрешено — наносить воды. И в дом, и в баню. Простое счастье их заключалось в том, что они не мешали друг другу. Баба Дуся трогательно переживала сыт ли её дедушка, да всё ли ему хорошо. А он с быстротой и лёгкостью соглашался со всем, что бы та не сказала. Уступал не раздумывая, мгновенно.
В один из таких завтраков дед шутливо балагурил за столом:
— Вот ты не смотри Глаха, что она такая строгая. Это ж видимость одна. Форсу себе набивает. Ох и любит же она меня… дурочка!
Баба Дуся молча макала оладьи в варенье и запивала козьим молоком, озорные глаза её весело смеялись.
— Я ж её из беды страшной вытащил. Даааа.
Глафира замерла с куском пирога во рту.
— Как это?!!
Она перевела растерянный взгляд на бабу Дусю.
Та невозмутимо лопала оладьи, и даже бровью не повела.
— Стояла она тогда на самом краю пропасти. — Дед в упор уставился на Глашу. — Я ей говорю: «Ты чего это надумала?!! Сделаешь сейчас этот шаг, потом не будет уже ничего. Жалеть поздно будет. Это тебе только кажется, что выход один, и всё уже решено. Нет. Надо быть смелой. Это же твоя жизнь и судьба, и в твоих силах всё изменить. Сейчас ты выбираешь путь в бездну. Но там только ужас и боль. Оглянись вокруг. Открой наконец глаза. Я помогу тебе увидеть красоту. Она везде, она и во мне. Просто ты пока её не видишь. Я научу тебя быть счастливой. Ты никогда не будешь больше одна. Обещаю тебе. Теперь всегда всё будет только по-твоему. Верь мне.»
При этих словах дед пронзительно взглянул Глаше в глаза и протянул ей руку. Та моментально сунула свою мелкую ладошку в его крепкую, натруженную ручищу.
Баба Дуся звонко, заливисто расхохоталась.
— Вот и я поступила точно так же! Замуж он мне тогда не дал выйти за Ваську тракториста. Всё обговорено уж было. И свадьба через день. Так за руку и увёл.
Ууууууу — искуситель коварный. До сих пор не отпускает!
