– Опять метёт… Господи, да когда же кончится это…
Зина отошла от окна, присела в кресло, прикрыла глаза. Уже несколько дней она не находила себе места от тревожного чувства.
Зима 1969 года. Сынишке исполнилось пять лет. Безденежье заставило её выйти на работу. Место в детском саду пообещали только через полгода, не раньше. Пришлось отвезти Витюшку к её родителям в деревню. Вот уже три месяца прошло, и все вроде хорошо: дедушка с бабушкой на внука не надышатся, брат – школу заканчивает – души в нем не чает. Недавно прислали письмо с фотографией: Витюшка на ней такой радостный! Телеграмму посылала – ответили, что хорошо все. Но почему-то сердце щемит так, что хоть вой…
Зина поцеловала фотографию сына и дала волю душившим её слезам, не замечая, что вошёл муж и встал рядом. Он нежно тронул её за плечо:
– Зин, взял отгулы. На три дня дали. Поедем сегодня ночным, поедем. Завтра утром уже там будем… на станции.
– Куда ж мы поедем… Метёт-то вон как. На станции будем, а дальше? Автобус в деревню поди и не ходит. Двадцать километров по сугробам пешком идти?
– Зина, у нас метёт, а там-то может и не метёт. Сколько до Оброчного на поезде? Почти триста км!
Зина, вытерла лицо, посмотрела снова на фотографию, затем в окно, и прошептала сквозь слезы:
– Да, до станции бы поскорей, а до деревни добегу.
День выдался неожиданно солнечный. И автобус от станции до деревни поехал, но только другой дорогой: через лес. А это вместо двадцати – сорок километров. И то, только до опушки леса, а дальше еще пять километров пешком. Но Зина не замечала ничего: ни ночной бессонной тряски в холодном общем вагоне; ни тесноты и духоты в маленьком, еле ползущем по заснеженной лесной дороге, стареньком автобусе; ни голода – со вчерашнего дня крошки во рту не было. Перед глазами был только сын, в голове – мольбы к Господу.
В переполненном салоне послышались радостные голоса – наконец-то добрались – автобус устало выполз на опушку и остановился у домика лесника. Умученные, но счастливые пассажиры вывалили на улицу, жадно вдыхая чистый морозный воздух.
– О! Племянница! Это вы что это? Приехали?!
Зина, опираясь на руку мужа, повернула бледное лицо. Невдалеке, рядом с запряжённой в сани лошадью, стоял дядя Леня.
– Дядечка, Витюшка мой как?!
– Да как… не знаю… нормально вроде, а что? Вы что приехали-то? Случилось что?
– Ты мне скажи! Правда, все нормально?!
– Да что ты, Зина, Бог с тобой…
Зина опустилась в сани. Вся копившаяся до этого усталость, не замечаемая ей раньше, навалилась теперь. Муж, взяв из саней тулуп, укутал её, сел рядом. Дядя Леня дернул вожжи, и лошадь резво побежала в сторону деревни.
– А я же соседских девчонков к автобусу отвозил. Учатся в районе на учительницев. В ентом… как его… педу-чилиш-ше.
Он скрутил самокрутку, с наслаждением затянулся:
– А Витюшка у вас… ну космонавт!
Зина вздрогнула:
– Как? Что?!
Дядя Леня поперхнулся, прокашлялся, тихонько на себя выматерился за лишнюю болтовню и на всю оставшуюся дорогу крепко замолчал.
Зимний день проходит быстро. В окнах замерцало электричество. Зина, выскочив из не остановившихся саней, бросилась к ещё не запертой на ночь двери, пронеслась по сеням, распахнула дверь в избу…
Посредине комнаты застыл в недоумении брат Игорь. Отец – сидя за столом, держа в руке кусок пирога, в другой – стакан с молоком. Мать замерла рядом, прикрыв открытый рот кончиком полушалка. Витюшка сидел на плечах у Игоря, вцепившись ему в волосы и широко открытыми глазёнками уставившись на неизвестно откуда появившуюся мать.
Зина сбросила тянувший её к полу тулуп, тяжесть которого только сейчас и почувствовала, схватила Витюшку и разрыдалась.
После плотного ужина, когда Витюшка уже спал, Игорь убежал в клуб, а тесть с зятем, разгорячённые самогоном, ушли курить в сени, Зина взяла мать за руку и, пристально глядя ей в глаза, спросила:
– Мам, что на прошлой неделе было? В среду.
Мать отвернула голову и, утерев глаза, тихо сказала:
– Доченька, хотели не говорить тебе, да разве материнское сердце обманешь…
А в среду случилось то, что потом называли в деревне чудом.
В десять утра, как обычно, бабушка с внуком слушали радиопередачу «Сказка за сказкой». Бархатный голос Литвинова – главного и любимого всеми сказочника – лился вперемешку с шипением и потрескиванием старенького проводного радио-транслятора:
– С добрым утром, дружок! Сегодня я расскажу тебе сказку…
– Бабушка, это он мне говорит: «Дружок»? А ведь и ты тут. И тебе – «Дружок»?
Бабушка немного растерялась, не зная, как ответить внуку. Но он уже сыпал другими вопросами:
– Вот и Игоша бы послушал сказку, а ему в школе надо быть. Эх! А зачем?!
Бабушка ласково улыбнулась и тихонько, словно боясь, что услышит сказочник Литвинов, прошептала внуку в ушко:
– Игорь у нас взрослый же, он…
– Знаю, знаю, – перебил её Витюшка, – взрослым всегда надо куда-то ходить: или на работу, или в школу.
– Слушай, слушай, – снова прошептала бабушка, – Игорь тоже маленьким любил сказки слушать.
Глазёнки внука округлились, он открыл от удивления рот, и, уже не обращая на радио внимания, воскликнул:
– Игоша был маленький?!
Через некоторое время Витюшка, разглядывая разложенные бабушкой на столе фотографии маленького Игоря, обдумывал услышанное. Ну никак не хотелось ему верить, что его любимый, огромный и могучий Игоша, был когда-то маленьким! Он посмотрел в окно, слегка прищурившись от искрящейся белизны солнечного морозного утра. Вдоль озера и мимо церкви, серенькой узкой змейкой среди ослепительно белых сугробов, вилась тропинка, по которой он часто ходил с Игорем за водой к церковному колодцу. Ему вспомнилось, как Игорь носил два огромных ведра с водой на вытянутых в стороны руках. А иногда нёс сразу четыре : руки прижаты к бокам, согнуты в локтях, и на каждой висит по два ведра! Да еще бывало и Витюшка на плечах сидит! И он, вот такой, был когда-то маленьким?!
Витюшка отпросился у бабушки погулять одному, пообещав не отходить далеко от дома. На самом же деле, он решил сходить к колодцу и оттуда пройти до дома по тропинке с вытянутыми в стороны руками. Он решил делать так каждый день, и еще есть много варенья, как Игорь, твёрдо веря, что к приезду матери будет таким же большим и сильным.
Колодец был похож на маленький ледяной холмик. Витюшка, несколько раз поскользнувшись, кое-как добрался до обледеневшего сруба. Ухватился за него руками и заглянул в ледяную, круглую, блестящую воронку, уходящую в бездонную черноту. Оттуда повеяло теплом и влагой, в носу защекотало, и мальчишка громко чихнул. Эхо хихикнуло в ответ из колодца:
– Хи-и-и…
– А ты кто? – удивленно спросил Витюшка.
– То-о-о… – послышалось из темноты.
Витюшка наклонялся все ниже и ниже, пытаясь рассмотреть незнакомое веселое существо, которое будто манило, притягивало его к себе…
В правлении колхоза, находящегося рядом с церковью, заседали местные активисты, готовили план к будущим весенним полевым работам. Сизые клубы табачного дыма метнулось к распахнутой двери, уступая место ворвавшемуся морозному облаку. На пороге застыла техничка Тася. Сдернув с головы платок, она вытерла им мокрое, бледное лицо, вытянула дрожащую руку в сторону двери и забормотала:
– Караул… караул… там… там… в колодце… караул…привидение… караул…
Все бросились к колодцу. Один из прибежавших потянул опущенную в колодец жердь «журавля», но её крепко держал еле различимый в темноте, стоящий на выступе сруба над самой водой, маленький мальчик. Не каждый взрослый смог бы, нырнув с пяти метров в ледяную воду, вынырнуть. А если б и смог, то уж никак бы не вылез из воды в промокшей зимней одежде, валенках… Но раздумывать да обсуждать было некогда, ребёнок мог снова соскользнуть в воду.
Витюшкин дедушка шел домой на обед. Сегодня он почему-то пошел мимо церкви не со стороны школы, как всегда, а со стороны колодца! Будто ноги сами его повели… Увидев столпившийся народ и бегущего от церкви – там находился колхозный склад – сторожа с веревкой, он понял все. Ноги его подкосились…
Витюшка молча смотрел вверх на круглый кусочек неба, который то и дело закрывали чьи-то головы. Беспрестанно слышались глупые, как он считал, вопросы:
– Мальчик! Мальчик! Как ты!? Чей ты?! Кто ты!?
«Ну и глупые же эти взрослые» – думал он. – «Ведь все же знают: чей я? Мамин. Папин. Дедушкин. Бабушкин… и Игошин еще!»
И тут он увидел дедушку. Дедушка говорил, но не как всегда: весело и быстро, а почему-то заикался:
– Вит-т-тюшка, Вит-т-тюшка… я сейч-час… сейчас…
Обвязанного веревкой, вниз головой с вытянутыми перед собой руками, чтоб легче было пролезть, его стали опускать в обледеневшее горло колодца. Темный силуэт закрыл собой светлое пятнышко неба. В колодце резко стало темно и страшно! Витюшка от возмущения заревел.
Закутанного в чью-то шубу, его принесли в правление. Раздели, растерли самогонкой – было щекотно, и он заливался смехом. А рядом его дедушка… плакал.
Дома, закутанный в тёплое, нагретое на печке одеяло, Витюшка крепко уснул. Прибежавшая молоденькая медсестра – она приехала совсем недавно в местную больницу по распределению – осмотрела его. На ребёнке не было ни царапинки! Померила температуру, послушала сердечко, лёгкие. Все было хорошо.
Витюшка сладко, безмятежно спал, посапывая своим курносым носиком. Бабушка, хлопоча у стола, нашёптывала сквозь всхлипы:
– Господи… Слава тебе, Господи… Церковный колодец… Святой колодец… Господи…. Дед сидел поодаль. Держал в руках стопку с водкой, но все никак не мог её выпить – от пережитого тряслись руки.
Медсестра потрогала Витюшкин лоб и сказала, повернувшись к Игорю:
– Ну вот, все хорошо. Пусть спит. А утром приду, посмотрю его еще… – и запнулась на полуслове, встретившись с его пронзительным взглядом. Как и беда не ходит одна, так и чудеса, если случаются – то одно за другим: они застыли, смотря друг другу через глаза в самые души…
– А за пациентом наблюдать… пока не проснётся… до утра, – прошептал чуть слышно Игорь.
У неё зажгло в груди, в голове зашумело и вырвалось из самого сердца:
– А я и не уйду…, никуда не уйду!
И, сначала на секунду испугавшись своих слов, вдруг почувствовала покой, лёгкость – счастье! Она знала теперь, что этот огромный, не по годам взрослый парень – её судьба, её жизнь! И пусть будет всё, что будет! Она принадлежит ему! Он – ей!
Витюшка сладко потянулся, зевнул, открыл глазки и тут же прищурил их, пряча от ослепительного солнечного лучика, прыгающего по его лицу.
– Маленький мой, как ты? – склонилась над ним бабушка.
Он удивленно обвел взглядом всех собравшихся. Непривычно было видеть, что и Игорь, и дедушка утром дома. Бабушка, да еще какая-то чужая тетя, которую держал за руку Игорь – все стояли рядом и с беспокойством смотрели на него. Чужая тетя в белом халате спросила ласково:
– Ты какой-нибудь стишок знаешь? Расскажи нам.
Витюшка горестно вздохнул – не очень-то хотелось рассказывать сейчас стишок – привстал и, стараясь побыстрее отвязаться от этих надоедливых взрослых, затараторил:
– Зайкубросилахозяйка, под дождёмосталсязайка, со скамейки слезть не смог, весь до ниточки промок… – запнулся, осмотрел себя и со смехом закричал, – не-ет! Совсем и не промок!
Все рассмеялись. А солнечный лучик, сначала будто испугавшись громкого смеха, нырнул под занавеску, потом выглянул и побежал по всему дому, разбрызгивая радость и счастье!
Все пережитое не давало Зине уснуть и в эту ночь. Обледеневший колодец, чёрная ледяная вода, мокрый маленький сын, стоящий на выступе сруба, ухватившийся закоченевшими ручонками за шест «журавля», брат Игорь и молоденькая медсестра – все это вертелось перед глазами как кадры кино.
– Чудо! Чудо! Спасибо тебе, Господи за сына…– шептала она. И вдруг промелькнуло в голове: чудо?… нет, счастье! Данное Богом счастье!
Она осторожно встала, подошла на ощупь к кровати матери, присела у её ног, слыша, что и той не спится: вздыхает, ворочается…
– Мам, а что Игорь-то, как у них? – спросила Зина тихо, склонившись к матери.
– Да как… Женить их надо, как… дак молодой ведь совсем.
– Мама, не зря это все. Ангел Витюшку спас и их свёл! Это Бог так решил! А первенца Эдиком пусть назовут.
– Господи, имя-то нерусское…
Зина улыбнулась, по телу разлилась приятная теплота и лёгкость.
– Неважно. Означает – «страж счастья». Счастья, мама, счастья!
Автор: #Юрий_Сыров
