Константин Варульников возвращался на поезде из Питера, куда ездил в командировку от завода. Поезд удалялся от севера, и белая ночь потихоньку меркла, да и время подходило к полуночи. Поезд бежал уже несколько часов, а Костя все стоял в тамбуре, переходя от одной двери к другой, боясь пропустить что-то интересное.
Все же немного притомился и решил подремать. В вагоне спокойно текла дорожная ночь. Пассажиры, откинув кресла, спали, но спали некрепко, как всегда в дороге, часто пробуждались, приподнимали угол занавески и глядели на убегающие назад места, потом снова закрывали глаза. Никто не разговаривал, но по вагону шел словно шелест.
Неслышно пройдя по ковровой дорожке, Костя отыскал свое пустующее место. Как ни осторожно садился, все же задел спящего по соседству человека.
Вначале не разобрал, кто это — мужчина или женщина, и только спустя некоторое время понял — девушка лет двадцати двух в спортивной куртке, брюках, с короткой стрижкой, похожая на юношу. Я вас потревожил. Простите, — сказал он, увидев, что соседка открыла глаза и глянула на него.
Глаза готовы были снова закрыться, но что-то в облике опускавшегося в кресло мужчины ее остановило.
Нет, я не спала. Не могу уснуть в дороге, — голос у нее был красивый, да и лицо, слабо освещенное светом белой ночи, было приятным.
Ее слова были приглашением к разговору.
В вашем возрасте, казалось бы, только и спать. Вы едите в Москву или куда-то дальше?
— На Урал. Там у меня родственники. Часть каникул решила провести у них.
— Студентка?
— Да.
— Вам можно позавидовать. Самое интересное на свете — это путешествие. Когда был студентом, мы поехали в Якутию на заработки. Денег заработали немного, но зато воспоминание о странствии осталось на всю жизнь. Дорога — это праздник. Видишь новые лица. Чуть-чуть грустишь о доме. Все это в душе переплетается и приподнимает тебя. Знакомо вам такое чувство?
— Знакомо, — ответила девушка. — Хотя я плохо переношу дорогу. Меня укачивает.
— Это оттого, что мало ездите.
В углах вагона стоял сумрак, сероватая мгла растекалась над головами дремлющих и слегка покачивающихся людей. Колыхались задернутые занавески. Только у их окна занавеска откинута, и зыбкий свет белой ночи освещал лица, его, чуть тронутое загаром, и ее, не успевшее загореть нежное девичье лицо.
Костю точно прорвало, он говорил, говорил, стараясь выразить словами то, что было в самой глубине его души, а было там сожаление об ушедшей молодости, любовь к своей земле, людям, грусть от несбывшихся надежд- Пристальное внимание молодой и красивой девушки льстило его мужскому самолюбию «Я, оказывается, еще способен вызывать интерес», — говорил он себе.
Девушка все заметнее волновалась, то, что с ней происходило, было похоже на наваждение. Она сидела в вагонном кресле с закрытыми глазами и думала о любви. Открыла глаза и увидела рядом с собой мужчину, который показался лучше любого молодого парня.
Ей хотелось положить голову ему на плечо, закрыть глаза и ехать, ехать всю жизнь в бесконечность. Разве может ответить человек, почему ему кто-то понравился. Она тоже не могла сказать, да и не искала ответа.
Она отдавалась своему чувству, размягчаясь, испытывая блаженство. Вдруг сделала движение всем телом к нему, и это не осталось незамеченным им.
— Где вы учитесь? — спросил он ее.
— На биофаке в университете.
— А я окончил политехнический.
— Не жалеете, что выбрали профессию инженера?
— Что значит — жалею или не жалею? По-видимому, вопрос так ставить нельзя. Меня в молодые годы тянуло к технике, и я думал, горы сворочу. Но у редкого человека жизнь получается на все сто процентов, как он задумал. Неплохо и то, ежели сбудется на 70-80 процентов. Так вот у меня близко к этому. Хотя, конечно, разве можно жизнь измерить в процентах? Иногда человек переоценивает свои возможности, — шептал в полумраке вагона Костя своей соседке.
Она жадно слушала, не столько слова и их смысл волновали ее, сколько сам человек, их произносивших. Костя заметил, как сидевший впереди мужчина пошевелился в откинутом до предела кресле. Своим разговором мы, наверно, мешаем людям отдыхать, и нас терпят, — вымолвил он.
Пойдемте в тамбур. Я нисколько не хочу спать, — сказала девушка.
— Пойдемте.
Они пошли по узкому проходу между кресел со спящими в разных позах людьми. Девушка шла впереди. Константин глядел на ее мальчишескую фигуру в брюках, короткой куртке и спортивной обуви.
В ней было столько обаяния, что он не мог оторвать взгляда. Она тоже поворачивала голову, чтобы убедиться, идет ли он, ловила его взгляд, улыбалась и кивала головой. Никого не было вокруг, кроме этого человека, она не замечала ни вагона, ни людей.
Прикрыв дверь, встали в тамбуре. Отсюда стук колес доносился слышнее. Поезд мчался по лесу, и вершины деревьев проступали на бледном небе.
— Как курить хочется! — вздохнула девушка.
Курите. Я тоже когда-то курил, но бросил.
Она достала из кармана куртки сигареты и спички. Взял из ее рук коробок и зажег спичку. Сигарета плясала у нее в пальцах, а потом — в губах, точно ее бил озноб. Все больше удивляясь, Костя глядел на девушку.
Боже мой, да ведь она по уши влюбилась в него — сделал он открытие. Девушка глубоко затянулась, блаженно закрыла глаза и прижалась спиной и затылком к стене тамбура. Из красиво очерченных губ ее вместе с дыханием вырывался сизый сигаретный дымок.
Она стояла и разговаривала об искусстве, политике — обо всем на свете. А за дверями вагона проносились просторы.
Дверь неожиданно отворилась, и в тамбур вошла проводница. Много раз на ее глазах в вагоне разыгрывалась короткая дорожная любовь, а тут еще между молоденькой девушкой и мужчиной, правда, не старым, но наверняка перешагнувшим сорокалетний рубеж. Проводница стояла, повернувшись к ним спиной, выказывая презрение, и, как кошка, фыркала.
В свете начинающегося утра мелькнули первые, строения, они захватывали пространство справа и слева — поезд подходил к большой станции или городу.
— Что это? — спросил он проводницу.
— Бологое, — ответила та.
— Половину пути проехали! А я то думал, мы где-то под Питером, — и обратился к девушке.
— Выйдем, подышим воздухом.
— Да. А то я здесь надымила, — виновато сказала она.
Проводница отперла дверь и загремела железом подножки. Платформа замерла у вагона.
— Стоянка десять минут, — предупредила их проводница.
Выйдя первым из вагона, Костя протянул руку девушке, и она судорожно и с благодарностью сжала его пальцы. Приятно было чувствовать под ногами неподвижную землю, а не зыбкий колеблющийся пол вагона.
Платформа на всю длину была пустынной. Только у вагона в хвосте поезда садилось двое или трое. Звуки утра чисты и приятны. Костя глазами и кожей впитывал в себя это дивное утро. Шедшая рядом с ним девушка была частицей зарождающегося дня.
— До отправления поезда Санкт-Петербург—Москва остается одна минута … — думалось, в самом воздухе рождались слова, а это, конечно, вещал репродуктор на вокзале.
— Пойдемте к вагону, а то опоздаем, — он тронул за локоть свою юную спутницу.
Она покорно пошла рядом с ним, погруженная в свое необычное состояние — приподнятости и ошеломления. Если бы он сказал остаться здесь с ним, она, не размышляя, осталась. Никогда с ней не происходило ничего подобного.
Проводница закрыла за ними дверь. Через секунду-другую платформа поплыла назад, а они стояли на одном месте. Потом увидели, что все убегает назад, не только одна платформа. Но так продолжалось недолго: стоило мигнуть, как земля оказалась неподвижной, а двигался вагон, вначале бесшумно и плавно, затем все быстрее.
Замерев, девушка ждала, что он обнимет ее, ожидание так и читалось во взгляде. «Чем же я так понравился ей?» — пораженный, думал Костя. Он тоже ощутил тепло в груди, будто к нему вернулась молодость. Давно, давно ему не приходилось так волноваться.
«А почему, собственно, не впустить это чувство в душу? По крайней мере, буду знать, что я жил, а не прозябал, — рассуждал он. — Она молода, красива, привлекает своей юностью. Ну а я ее — чем? В том-то и весь вопрос».
Сердце его заныло. Кто я такой? Чего достиг? Рядовой инженер-конструктор. Нет, ничего он не сможет предложить в обмен на красоту и молодость. Последняя мысль совершенно отрезвила его, и взгляд стал разочарованным и скучным. Девушка увидела, как огонь в его глазах погас.
— Скоро Москва. Надо немного подремать, а то будет тяжело весь день, — сказал Варульников.
Пассажиры все так же спали, сидя в креслах, только светлее стало в вагоне, и все чаще кто-нибудь пробуждался, приподнимал голову, глядел на часы или в окно.
Костя ненадолго уснул. Проснулся от резкого толчка вагона. Соседка тоже очнулась, и сразу руки ее начали приглаживать волосы.
— Неужели Москва? — глянул в окно. — Да, Москва.
— Приехали? — удивилась девушка.
Пассажиры зашевелились, задвигались, заскрипели кресла. Поезд приближался к вокзалу, замедляя ход. «Еще не поздно», — подумал Константин, но как-то неуверенно, безнадежно. А девушка стояла рядом и ждала.
Толпа на перроне вскоре разъединила их. Некоторое время он видел впереди себя русые слегка подвитые волосы, а потом она пропала. «Я даже не спросил, как ее звать», — подумал он.
Костя остановился и долго отыскивал ее взглядом. Но девушки нигде не было видно. Было слишком поздно, она ушла перрон опустел, а он все стоял ругая себя за нерешительность…
